– Значит, ворованный, – решил Смирнов. – Концов, следовательно, не найдешь.

– Так чем же мы тебе можем помочь? – повторил свой вопрос Алик.

– Подождите пока, ребятки. Пусть вначале свечусь я один.

Наконец он застал Ночевкина. Одуревший к концу дежурства младший лейтенант долго пялился на Смирнова, пока не сообразил, кто перед ним. Сообразил и обрадовался своей сообразительности:

– Так мне о вас лейтенант Перфилов говорил!

– И что он обо мне говорил?

– Что вы интересовались, кто последний с Юрой Трындиным разговаривал. Так это я разговаривал.

– Тогда у меня к тебе, лейтенант, несколько вопросов. Первый: говорил Трындин тебе, что получил анонимное письмо о наркотиках?

– Нет.

– А о наркотиках вообще в этот день разговор был?

– В этот день не было. А вообще-то он этими делами очень интересовался. Я капитану Махову из МУРа об этом уже рассказывал.

– С Маховым я побеседую про наркотики. А ты мне об этом дне расскажи поподробнее. Ну, вспомни, вспомни, Ночевкин! У тебя же хорошая память!

– Не жалуюсь, – согласился Ночевкин и обратился к своей хорошей памяти. – Первый раз он забежал к нам часов в двенадцать, начальника спрашивал, а начальника не было. Тогда он решил в райисполком сходить…

– Ну и?..

– Ну и пошел. Через час вернулся и опять начальника спросил. А начальник все еще с совещания не возвращался. Тогда Трындин решил пообедать и по участку прогуляться. Больше я его не видел. А в пять все это случилось…

– Подробности, подробности, Ночевкин! Что он о визите в райисполком говорил?

– Говорил, что чертовщина какая-то получается, путаница, не понять ничего…

– А что он хотел понять?

– Кто его знает. Наверное, об этом с начальником хотел посоветоваться.

– Страна Советов, – сказал Смирнов. – Спасибо тебе, Ночевкин.

– Так помог чем-нибудь? – обрадовался старший лейтенант.

– Еще как!

Суббота была, ленивая летняя суббота. Алик уехал на дачу к жене своей, которая пасла там свою любимую внучку Ксюшу. Уехал временным, на два дня, подпаском. И для Романа суббота была святым армянским семейным днем. Так что приходилось гулять в одиночестве.

Смирнов доковылял до центра. У чумового "Детского мира", на остановке сорок восьмого троллейбуса с устрашающей табличкой "Посадки нет", пользуясь видимыми признаками своей инвалидности, влез в салон и выбрал местечко посимпатичнее.

Троллейбус повернул на Кузнецком мосту и через Большую Лубянку поплыл к Сретенке. Москва, Москва! Мещанская, Крестовский мост, Ярославское шоссе. Вот и сельскохозяйственная выставка.

К входу в полуцилиндр "Космоса" Смирнов добирался довольно долго – не по его ногам стала эффектная лестница. У хода бдел швейцар. Но на что-то хитрое имеется кое-что с винтом. Смирнов извлек книжечку. Книжечка была красного сафьяна с золотом. Такие простым смертным не дают. Швейцар Смирова пропустил.

Бар искал самостоятельно, без расспросов. Нашел-таки, в конце концов, по табличкам, благо знал, как слово "бар" по-иностранному пишется.

Мило, очень мило, главное – малолюдно. Не время еще, не вечер; лишь в углу настойчиво наливалась шампанским четверка молодых громадных скандинавов, да за стойкой тихо грустил под импровизацию Дейва Брубека искомый Денис. Повезло на этот раз. Только вот опять на высокий стульчик лезть.

А на полках-то, на полках! И советское, и заграничное, и полное, и початое – пей – не хочу! Хорошо быть иностранцем! Денис вопросительно, не узнавая, посмотрел на Смирнова.

– Налей коньяку сотку. И водички запить, – сделал заказ Смирнов.

Денис без улыбки (не уважал аборигенов) заказ мгновенно выполнил. Смирнов споловинил, запил водичкой и приступил к демонстрационному разглядыванию Дениса.

– Что-нибудь еще? – не выдержал Денис.

– Не узнаешь? – спросил Смирнов.

– А почему я вас должен узнавать? Вы – киноартист? – изысканно хамя, вопросом на вопрос, ответил поднаторевший во всем бармен. Смирнов извлек из кармана мятую пачку "Беломора", коробок спичек, закурил. Морщась от плебейского дыма, Денис придвинул к брошенной на стойку пачке фирменную мальборовскую пепельницу. Воспользовавшись барменовской любезностью, Смирнов осторожно уронил в пепельницу обгоревшую кривую спичку и сказал назидательно:

– Ты, как высокий профессионал, клиента с первого раза срисовывать должен.

– Я, как высокий профессионал, должен обслуживать клиента быстро и вежливо. И все.

– Следовательно, со мной разговаривать не хочешь?

– А, собственно, о чем?

– О "Привале странников", например.

– Я туризмом не увлекаюсь. – И глазом не моргнул. Ушлый паренек.

– А чем ты увлекаешься, если не секрет? Не нумизмат ли?

– В каком смысле?

– В самом прямом. Как любитель и коллекционер денежных знаков. Смирнов допил сотку и ухмыльнулся, обнажив хищную искусственную челюсть. Налей-ка еще сто.

– Мне кажется, что вам достаточно, но что ж? – Денис тоже улыбнулся и артистично налил.

– Ты еще и консультант, – отметил Смирнов, придвигая стакан.

– Извините, я на минуту отлучусь, – сообщил Денис и исчез за незаметной дверью в деревянной стене. Смирнов самую малость поскучал один, а потом от нечего делать обернулся к гуляющим скандинавам: любопытно было, чем они там занимаются. Самый здоровый и веселый тотчас поймал его взгляд и, приветствуя, поднял полный фужер. Смирнов салютовал стаканом. Тогда скандинавы – все – вскричали:

– Гип-гип ура!

А Смирнов ответил:

– Давайте, ребятки, давайте!

Поняли друг друга и продолжили занятия. Каждый – свое: скандинавы открывать очередную бутылку, Смирнов – двигать пепельницу по стойке. Вернулся Денис. Спросил холодно:

– Чем еще могу быть полезен?

– Рассказом о "Привале странников".

– Я вас не понимаю, гражданин.

– Тебя Денисом зовут?

– Могли бы вы обращаться ко мне на "вы"?

– Вас Денисом зовут?

– Да, меня зовут Денисом.

– Три дня тому назад вы, Денис, обслуживали меня в кооперативном кафе "Привал странников". Вы и сейчас в нем работаете?

– Вы что-то путаете, гражданин. Работаю я здесь.

– Да ну? – удивился Смирнов и махом принял вторые сто граммов. Выдохнул, запил и продолжил: – Учти, мой петушок, я приду с двумя свидетелями, и ты расколешься до задницы.

– Вы – работник правоохранительных органов?

– Я – пенсионер.

– Тогда вот что, гражданин пенсионер. Выметайтесь-ка из помещения.

Смирнов через стойку схватил Дениса за грудки, но словесно оформить свои действия не успел, потому что за его спиной негромко и строго спросили:

– Что здесь происходит?

Смирнов отпустил Дениса и обернулся. Молодой человек с приятным малозначительным лицом, в идеально сидящем на нем светлом, в тонкую полоску костюме благожелательно смотрел на него. Смирнов медленно сполз с высокого стульчика, а Денис пояснил:

– Гражданин выпил лишнего и буянит.

– Подробнее, – предложил изложить молодой человек.

– Обвиняет меня в каких-то непонятных грехах, ругается непристойно, руки распускает. Вы же сами видели.

Молодой человек извлек из нагрудного кармана опять же красную книжицу и сказал, сочувствующе глядя Смирнову в глаза:

– Пройдемте, товарищ.

Товарищ Смирнов обернулся к Денису и пообещал:

– Мы еще увидимся, Денис.

Они пошли. Они шли длинным коридором до тех пор, пока молодой человек не сказал, тронув сзади Смирнова за плечо:

– Сюда, пожалуйста.

Уютный такой закуток – кабинет в миниатюре. Столик, стульчик, два креслица. Молодой человек прошел за столик, сел на стульчик и, жестом пригласив Смирнова в креслице, представился и приступил к своим служебным обязанностям:

– Капитан Покатилов. Будьте любезны, удостоверение личности. Паспорт или что-то, объясняющее, кто вы и что вы.

Уже сидящий в креслице Смирнов без сопротивления протянул капитану Покатилову свой сафьяновый документ. Капитан с видимым удовольствием осмотрел толстенькую книжицу, сперва снаружи, потом заглянул внутрь. Наметанным глазом сверил фотографию с оригиналом, закрыл книжечку и обаятельно улыбнулся.

– Солидный документ, коллега.

– Какой дали!

– Неудобно мне, Александр Иванович, вам, именно вам, нотации читать, но, к сожалению, приходится. Не стоило бы здесь, в гостинице, в присутствии иностранцев, дискредитировать звание почетного милиционера.

– Чем это?

– Извините, но от вас – как из бочки…

– Господи, ничего не изменилось! Один мой друг, самый давний и близкий друг, лет двадцать пять тому назад сформулировал жизненный закон, которым следует руководствоваться любому непривилегированному гражданину нашей страны. Звучит он примерно так: если я хоть чуть-чуть выпивши, то в отношениях с милицией труслив и беспринципен. Он прав, капитан Покатилов?

– А вы шутник, Александр Иванович, – заметил капитан Покатилов и снова раскрыл смирновскую книжечку. – Никак не разберу, кем подписано ваше удостоверение.

– Чурбановым, капитан. Чурбановым.

– Да-а… Прискорбный факт, не правда ли, Александр Иванович?

– То, что произошло с Чурбановым, капитан?

– Опять шутите, опять шутите. Прискорбный факт в том, что ваши заслуги перед милицией оценил государственный преступник Чурбанов.

– Намекаешь на то, что никаких заслуг не было?

– Да ни на что я не намекаю. Просто размышляю.

– У меня еще одно удостоверение имеется. На орден. Подписано Председателем Президиума Верховного Совета СССР Леонидом Брежневым.

– А Лаврентий Павлович вас никак не отмечал?

– Ох, если бы не закон Спиридонова! Сказал бы я тебе, капитан…

– А вы скажите. Мы ведь вдвоем.

– Но разговорчик-то ты пишешь? У меня слух хороший, а твой магнитофон – плохой, потому что шумит. Старый.

Капитан Покатилов засмеялся, вышел из-за стола и сказал пенсионеру Смирнову:

– Пойдемте. Я вас провожу до выхода.

Опять пошли по коридору. К лифту. Не оборачиваясь к идущему сзади Покатилову, невинно спросил:

– Бармен Денис – дружочек твой?