Герман. (приближаясь к нему). Неужели? В первый раз слышу!
Франц. Успокойся и слушай дальше, подробнее я расскажу в другой раз. Да, говорю тебе, скоро год, как отец, можно сказать, выгнал его из дому. Но старик уже раскаивается в столь поспешном шаге, на который он (со смехом), можешь быть уверен, решился не по своей воле. К тому же и Амалия с утра до ночи донимает его жалобами и упреками. Рано или поздно он начнет искать Карла по всему свету, а отыщет - так пиши пропало! Тебе останется только подсадить его в карету, когда он поедет с ней к венцу.
Герман. Я удавлю его у алтаря!
Франц. Отец передаст ему графскую власть, а сам будет жить на покое в своих замках. И вот вожжи в руках у надменного вертопраха, вот он смеется над своими врагами и завистниками, а я, кто хотел сделать тебя богатым, знатным, - я сам, Герман, буду, низко cклонившись, стоять у его порога...
Герман (с жаром). Нет, как правда то, что меня зовут Германом, - этого не будет! Если хоть искра разума еще тлеет в моем мозгу, с вами этого не случится!
Франц. Уж не ты ли тому воспрепятствуешь? Он в тебя, мой милый Герман, заставит отведать кнута; он будет плевать тебе в лицо при встрече на улице, - и горе тебе, если ты посмеешь хотя бы вздрогнуть или скривить рот. Вот как обстоит дело с твоим сватовством к Амалии, с твоими планами, с твоей будущностью.
Герман. Скажите, что мне делать?
Франц. Слушай же, Герман! И ты увидишь, какой я тебе преданный друг и как близко принимаю к сердцу твою судьбу! Ступай переоденься, чтобы никто не мог узнать тебя. Вели доложить о себе старику, скажи, что ты прямо из Богемии, что ты вместе с моим братом участвовал в сражении под Прагой* и видел, как он пал на поле битвы.
Герман. Но поверят ли мне?
Франц. Хо-хо! Об этом уж я позабочусь! Вот тебе пакет: тут подробная инструкция и, кроме того, бумаги, которые убедят и олицетворенное сомнение. А теперь постарайся незаметно выйти отсюда. Беги через черный ход на двор, там перелезай через садовую стену. Развязку же этой трагикомедии предоставь мне!
Герман. Она не замедлит свершиться! Виват новому владетельному графу Францискусу фон Моору!
Франц (треплет его по щеке). Хитрец! Этим способом мы живо достигнем всех наших целей: Амалия утратит надежду на него; старик обвинит себя в смерти сына и тяжко захворает, - а ветхому зданию не нужно землетрясения, чтобы обвалиться. Он не переживет этой вести. И тогда я - единственный сын. Амалия, лишившись опоры, станет игрушкой в моих руках. Остальное легко можешь себе представить. Короче говоря, все примет желательный оборот. Но и ты не должен отступаться от своего слова.
Герман. Что вы? (Радостно.) Скорее пуля полетит назад и разворотит внутренности стрелка! Положитесь на меня! Предоставьте мне действовать! Прощайте!
Франц (кричит ему вслед). Жатва твоя, любезный Герман! (Один.) Когда вол свез в амбар весь хлеб, ему приходится довольствоваться сеном. Скотницу тебе, а не Амалию! (Уходит.)
СЦЕНА ВТОРАЯ
Спальня старика Моора.
Старик Моор спит в кресле. Амалия.
Амалия (тихонько подходит к нему). Тише, тише! Он задремал! (Останавливается перед ним.) Как он прекрасен, как благостен! Такими пишут святых. Нет, я не могу на тебя сердиться! Седовласый старец, я не могу на тебя сердиться! Спи спокойно, пробудись радостно. Я одна приму на себя страдания..
Старик Моор (во сне). Сын мой! Сын мой! Сын мой!
Амалия (берет его за руку). Тсс! Тсс! Ему снится сын.
Старик Моор. Ты ли это? Ты здесь? Ах, какой у тебя жалкий вид. Не смотри на меня таким горестным взором! Мне тяжко и без того.
Амалия (будит его). Проснитесь! Это только сон! Придите в себя!
Старик Моор (спросонок). Разве он не был здесь? Разве я не сжимал его руку? Жестокий Франц! Ты и во сне хочешь отнять у меня сына?
Амалия. Так вот оно что.
Старик Моор (проснувшись). Где он? Где? Где я? Это ты, Амалия?
Амалия. Лучше ли вам? Вы так сладко спали.
Старик Моор. Мне снился сын. Зачем я проснулся? Быть может, я услышал бы из его уст слова прощения.
Амалия. Ангелы не помнят зла! Он вас прощает. (С чувством берет его за руку.) Отец моего Карла, я прощаю вас!
Старик Моор. Нет, дочь моя! Мертвенная бледность твоего лица меня обвиняет. Бедная девочка! Я лишил тебя всех наслаждений юности! О, не проклинай меня!
Амалия (с нежностью целует его руку). Вас?
Старик Моор. Знаком ли тебе этот портрет, дочь моя?
Амалия. Карл!
Старик Моор. Таков он был, когда ему пошел шестнадцатый год. Теперь он другой. О, мое сердце истерзано. Эта кротость сменилась озлоблением, эта улыбка - гримасой отчаяния. Не правда ли, Амалия? Это было в жасминной беседке, в день его рождения, когда ты писала с него портрет? О дочь моя! Ваша любовь делала счастливым и меня.
Амалия (не сводя глаз с портрета). Нет! Нет! Это не он! Клянусь богом, это не Карл! Здесь, здесь (указывая на свое сердце и голову) он совсем другой... Блеклые краски не могут повторить высокий дух, блиставший в его огненных глазах! Ничуть не похож. На портрете он только человек. Какая же я жалкая художница!
Старик Моор. Этот приветливый, ласковый взор... О, если б он стоял у моей постели, я жил бы и мертвый... Никогда, никогда бы я не умер!
Амалия. Никогда бы вы не умерли! Смерть была бы как переход от одной мысли к другой - к лучшей. Его взор светил бы вам и за гробом, его взор Вознес бы вас превыше звезд.
Старик Моор. Как тяжко, как печально! Я умираю, а моего сына Карла нет при мне, меня снесут на кладбище, а он не будет плакать на моей могиле. Как сладостно засыпать вечным сном, когда тебя баюкает молитва сына: это колыбельная песнь.
Амалия (мечтательно). Да, сладостно, несказанно сладостно засыпать вечным сном, когда тебя баюкает песня любимого. Кто знает, может быть, этот сон продолжаешь видеть и в могиле! Долгий, вечный, нескончаемый сон о Карле, пока не прозвучит колокол воскресения. (Восторженно.) И тогда - в его объятия навеки!
Пауза. Она идет к клавесину и играет.
Милый Гектор! Не спеши в сраженье,
Где Ахиллов меч без сожаленья
Тень Патрокла жертвами дарит!
Кто ж малютку твоего наставит
Чтить богов, копье и лук направит,
Если дикий Ксанф* тебя умчит?