настолько пьян, что это снимает с меня моральную ответственность за

сделанное мною предложение, или же я был настолько трезв, что это

налагает на меня обязанность повторить это предложение теперь, когда

моя трезвость не вызывает сомнения? Ларри. Я бы на вашем месте поближе познакомился с ней, прежде чем решать. Бродбент. Нет, нет. Это было бы неправильно Это было бы непорядочно. Вопрос

стоит так: или я взял на себя моральное обязательство, или не взял.

Необходимо выяснить, до какой степени я был пьян. Ларри. Вы, во всяком случае, расчувствовались до степени идиотизма, это не

подлежит сомнению. Бродбент. Не могу отрицать, что я был глубоко тронут. Ее голос произвел на

меня неотразимое впечатление Этот ирландский голос! Ларри (сочувственно). Да, да, я знаю. Когда я в первый раз попал в Лондон, я

чуть не сделал предложение продавщице в булочной только из-за того, что

ее уайтчепельский акцент был так изыскан, так нежен, так трогателен... Бродбент (сердито). Мисс Рейли, кажется, не продавщица0 Ларри. Ну, ну! Продавщица была очень милая девушка. Бродбент. Вы каждую англичанку готовы считать ангелом У вас грубые вкусы,

Ларри. Мисс Рейли женщина в высшей степени утонченного типа, какой

редко встречается в Англии, разве только в избранных кругах

аристократии Ларри. Какая там аристократия! Знаете вы, что Нора ест? Бродбент. Ест? Что вы этим хотите сказать? Ларри. На завтрак - чай и хлеб с маслом, изредка ломтик ветчины; иногда еще

яйцо - в особо торжественных случаях, скажем в день ее рождения. Среди

дня обед: одно блюдо. Вечером опять чай и хлеб с маслом. Вы сравниваете

ее с вашими англичанками, которые уплетают мясо по пять раз в день, и,

понятное дело, она вам кажется сильфидой. А разница между ними - это

вовсе не разница типа; это разница между женщиной, которая питается

нерационально, но слишком обильно, и такой которая питается тоже

нерационально, но слишком скудно. Бродбент (в ярости). Ларри, вы... вы... вы мне внушаете отвращение. Вы

дурак, и больше ничего! (В гневе опускается на садовую скамью, которая

с трудом выдерживает его тяжесть.) Ларри. Тихо! Ти-хо! (Хохочет и тоже садится, на край стола.)

Из дома выходят Корнелий Дойл, отец Демпси, Барни Доран

и Мэтью Хаффиган. Доран уже немолод, хотя пожилым его

нельзя назвать; это плотный рыжеволосый человек с

круглой головой и короткими руками, сангвинического

темперамента, великий охотник до всяких язвительных,

непристойных и кощунственных или попросту жестоких и

бессмысленных шуток и свирепо нетерпимый к людям иного

характера и иных убеждений; все это происходит оттого,

что энергия его и способности растрачивались впустую или

обращались во зло, главным образом по недостатку

воспитания и отсутствию социальных, сил, которые

направили бы их в русло полезной деятельности, ибо от

природы Барни отнюдь не глуп и не ленив. Одет он

небрежно и неопрятно, но растерзанность его костюма

отчасти маскируется покрывающим его слоем муки и пыли;

этот костюм, к которому никогда не прикасалась щетка,

сшит, однако, из модной шершавой материи и был,

по-видимому, в свое время куплен именно из-за его

элегантности, невзирая на дороговизну.

Мэтью Хаффиган, робея в этом обществе, держит курс по

краю сада, вдоль кустов, и, наконец, бросает якорь в

уголке, возле пустой корзины. Священник подходит к столу

и хлопает Ларри по плечу. Ларри быстро оборачивается и,

узнав отца Демпси, спрыгивает наземь и сердечно пожимает

ему руку. Доран проходит вперед, между отцом Демпси и

Мэтью, а Корнелий, остановившись по другую сторону

стола, обращается к Бродбенту, который встает,

приветливо улыбаясь.

Корнелий. Кажется, мы все вчера с вами виделись? Доран. Я не имел удовольствия. Корнелий. Верно, верно, Барни. Я совсем позабыл. (Бродбенту, представляя ему

Дорана.) Мистер Доран - хозяин той красивой мельницы, что вы видели из

омнибуса. Бродбент (все новые знакомые ему очень нравятся). Очень рад с вами

познакомиться, мистер Доран. Большое удовольствие для меня.

Доран не может разобрать, каким тоном с ним говорит

Бродбент - заискивающим или покровительственным, поэтому

ограничивается кивком головы.

Доран. Как дела, Ларри? Ларри. Благодарю, отлично! А вас и спрашивать нечего.

Доран ухмыляется. Они пожимают друг другу руки.

Корнелий. Ларри, дай стул отцу Демпси.

Мэтью Хаффиган спешит к ближнему от него углу стола,

хватает стул и ставит его возле корзины; но Ларри уже

взял стул, стоящий по другую сторону, и поставил его

впереди стола. Отец Демпси предпочитает занять более

центральную позицию.

Садись, Барни. И ты тоже, Матт.

Доран без церемонии занимает стул, который Мэтью

приготовил для священника, и Мэтью, посрамленный

мельником, смиренно возвращается к корзине,

переворачивает ее вверх дном и усаживается на ней.

Корнелий подтаскивает кресло, стоящее у стола, и садится

справа от отца Демпси. Бродбент располагается

по-прежнему на садовой скамье. Ларри подходит к нему и

хочет сесть рядом, но Бродбент останавливает его

тревожным жестом.

Бродбент. Вы думаете, она выдержит нас обоих? Ларри. Пожалуй что и нет. Сидите. Я постою. (Становится позади скамьи.)

Теперь все сидят, кроме Ларри, и сборище приобретает

торжественный вид, словно сейчас должно произойти

какое-то важное событие.

Корнелий. Может, вы скажете, отец Демпси? Отец Демпси. Нет, нет, говорите вы. Церковь не вмешивается в политику. Корнелий. Слушай, Ларри. Хочешь выставить свою кандидатуру в парламент? Ларри. Я? Отец Демпси (подбадривающим тоном). Ну да, вы. Почему бы и нет? Ларри. Боюсь, что мои идеи не встретят у вас сочувствия Корнелий. Почем знать. Ты как считаешь, Барни? Доран. Больно много вздору нагородили в ирландской политике, надо бы

поменьше. Ларри. А что же ваш теперешний депутат? Он хочет уйти, что ли? Корнелий. Да нет, не слыхать. Ларри (вопросительно). Ну так как же? Мэтью (внезапно, сварливым тоном). Хватит с нас дурацкой болтовни насчет