Дверь открывалась, входили и выходили какие-то юноши и девушки... Помню их плохо, потому что сильно волновался.
Но вот назвали мою фамилию, и я, торопясь, пошел к двери.
Собеседование
За длинным столом, по одну его сторону, сидели преподаватели. Все с любопытством смотрели на меня. В центре восседал мастер - Сергей Осипович Юткевич. На нем был необыкновенный, явно заграничный, серый пиджак и яркий плетеный галстук; на глазах - черные очки. Тогда у нас еще не носили черных очков, и на меня они произвели почти мистическое впечатление.
- Подойдите сюда,- подозвал меня какой-то старик.
Он сидел в конце стола, перед ним были разложены открытки с репродукциями картин различных художников.
- Что это? - Он указал на одну из открыток.
Врать и вывертываться было бесполезно.
- Не знаю,- признался я.
- А это?
- Тоже не знаю.
- Как же вы идете в наш институт, если вы ничего не знаете? удивился старик.
Мне стало не по себе. Я разозлился на свое незнание, на старика и на все на свете.
- Я хочу поступить в ваш институт вовсе не потому, что все знаю. Я хочу учиться! Вы меня научите, и я буду все это знать! Не велика премудрость!
- Вы чем-то недовольны, молодой человек? - спросил строго Юткевич.Ну-ка, подойдите сюда.
Я подошел. Черные очки уставились на меня, как мне показалось, враждебно.
- Чем вы недовольны? - повторил он свой вопрос.
- Собой. Своим незнанием...
Юткевич посмотрел в какой-то список.
- Вы были офицером?
- Да. Сперва солдатом, потом офицером.
- А не кажется ли вам, что то, чем вы занимались в армии, и то, чем хотите заниматься в искусстве,- слишком разные вещи?
"Не примет",- подумал я, и, решив, что теперь терять нечего, дерзко ответил.
- Не кажется.
- Интересно...- сказал Юткевич.- Объясните.
- Если кто-нибудь в бою не оправдывал наших надежд,- сказал я,- то не потому, что не знал приемов боя или обращения с оружием, а потому, что в критический момент ему не хватило чувства долга и собственного достоинства. Я старался поддерживать эти чувства. В искусстве буду делать то же.- Я не лукавил.
В экстремальных обстоятельствах мысль работает особенно четко. Я до сих пор удивляюсь, как смог так точно сформулировать то, что действительно было, но о чем раньше я не задумывался. Юткевич уставился на меня сквозь темные очки.
- А что это у вас за значок?
Орденов я не носил (надевать ордена на экзамены было стыдно), но с этим значком не расставался. Он приносил мне удачу.
- Значок парашютиста,- ответил я.
Юткевич заинтересовался.
- Вы были парашютистом?
- Да.
- И прыгали в тыл врага?
- Да.
Юткевич улыбнулся:
- Перед нами положительный диверсант.
Все засмеялись шутке, и мне стало немного спокойнее.
- А что вам в искусстве нравится? - поинтересовался он.- Природу вы любите?
- Конечно. Но главное, по-моему,- человек.
- Тогда возьмите бумагу, сядьте за тот столик и напишите новеллу, в которой будет природа и человек.
- Новеллу не смогу.
- Почему?
- Новелла - один из самых трудных жанров литературы, а я никогда не мыслил себя писателем.
- Литературного произведения от вас не требуется. Напишите как умеете.
Я сел к столику, и тема, как бы сама, сразу пришла мне в голову. Я был в том редком настроении, когда все ладится.
Я вспомнил апрельское утро в Венгрии. Нас, раненых, вынесли на носилках на двор, чтобы отправить в город Веспрем, где был госпиталь. Ярко светило солнце. Весело звенела весенняя капель, чирикали воробьи.
Раненый, когда прошел раневой шок, начинает выздоравливать и видит мир по-новому. Все, что его окружает, кажется ему чрезвычайно ярким, все волнует и радует. Мне нравились венгерские волы, каких я видал раньше только на картинках, и повозки с бортами, похожими на примитивные лестницы, в которые нас положили.
У раненого, лежащего рядом со мной, толстая повязка из марли и ваты закрывала глаза. Втягивая ноздрями весенний воздух, он промолвил:
- Как хорошо! - Прислушался к весенним звукам и снова повторил: Хорошо! Весна!
А потом говорил, что ему нужно срочно попасть в Москву, что его дед знаменитый профессор и что он восстановит ему зрение. А я знал, что у парня совсем нет глаз...
Пока я писал, комиссия занималась другими абитуриентами. Я подал свои листки.
- Можете идти,- сказал Юткевич и передал написанное пожилой женщине, сидевшей рядом с ним.
Я направился к двери, но не вышел.
- Вы меня принимаете? - спросил я, набравшись смелости.
- Идите. Мы подумаем,- сказал Юткевич.
Я вышел. На душе было неспокойно: примут или нет, правильно ли я себя вел? Ни в чем уверенности не было.
Из аудитории вышла женщина, та самая, что сидела рядом с Юткевичем. Подошла ко мне и сказала тихо, чтобы не слышали другие.
- Все в порядке - вы приняты.
Меня обдала горячая волна радости. Не помню, как я слетел с лестницы. Я еще ходил с палкой: рана напоминала о себе болью, но в тот момент я не чувствовал боли. Я был счастлив!
Мастерская
В нашей мастерской учились В. Басов, С. Корчагин, И. Гурин, Я. Базелян, Р. Чхеидзе, Т. Абуладзе, В. Мельников, Е. Вермешева, Г. Ухина, С. Милькина, А. Ибрагимов, Ленциус, Т. Таги-заде, Ю. Шилер, Ю. Головин, Б. Гольденбланк. Ребята интересные, многие стали известными режиссерами. Учились у нас и два студента из социалистических стран: монгол Луфсан Шарап и югослав Савва Вртачек. Мастерская была объединенной: актеры и режиссеры. Жили мы дружно и весело.
Басов
Особенно силен в нем был актерский талант. Он прекрасно показывал актеров Ванина, Дикого (в роли Сталина), Астангова, Кторова, преподавателя Боханова и самого Юткевича. Показывал так похоже и при этом так смешно, что весь курс покатывался от хохота.
Я всегда считал его самым талантливым на нашем курсе. Потом он снимался в кино. В своих ролях он был значительно беднее себя самого. И тем не менее, Басов-актер пользовался большим успехом у зрителя. В любой компании он чувствовал себя желанным и неизменно "занимал площадку". Говорил только он, острил только он, другие же слушали, хохотали и восхищались. Этот талант он, видимо, открыл в себе намного раньше, чем поступил во ВГИК,- забавлять людей ему нравилось. Особенно интересен Басов бывал при легком подпитии: тогда ему все удавалось. Он знал это и, желая всегда нравиться, все больше и больше спивался...