Я возражал ему. Я старался убедить его, что это не мелко, что это о людях и о том, сколько теряет мир от гибели одного хорошего человека.

- Хорошо,- согласился, наконец, Александр Сергеевич.- Вам это дорого, и я не буду вам мешать. Я обещаю, что не выступлю против вашего сценария, не поддержу ваших противников и всегда буду желать вам успеха.

Прошло почти полвека, а я до сих пор помню этот душевный разговор и голос Александра Сергеевича. К сожалению, такие люди и в те времена не задерживались в чиновничьих креслах.

На роль главного героя я выбрал своего любимого актера Олега Стриженова, на роль героини - Лилю Олешникову. Мы сделали им хороший грим: Олегу Стриженову подтянули нос, сделали его курносым. Лицо его неузнаваемо преобразилось, стало простым, с юморком. В это время в Москве часто бывал Джузеппе Де Сантис. Я показал ему фотографию Олега в гриме. Де Сантис пришел в восторг. Лиля ему тоже понравилась. Худсовет согласился с этой парой, их пробы были занимательными. Мы приступили к съемкам.

Для тех, кто не знаком с кинопроизводством, поясню, что съемки в кино проходят не в том порядке, в каком зритель потом увидит фильм. Они следуют в порядке, диктуемом производственной необходимостью. Мы начали с эпизода, когда Алеша едет на машине в отпуск, а навстречу ему, к фронту, движутся колонны автомашин с солдатами. Оператор Эра Савельева расположилась на капоте с камерой, я сел на капот слева, свесив ноги.

Во время съемки встречный грузовик столкнулся с игровой машиной и бортом сбил меня на землю под колеса. Я успел сгруппироваться. Но с переломом ключицы и голеностопного сустава попал в военный госпиталь.

Перелом костей всегда связан с болью. Особенно мучил меня раздавленный и переломанный голеностопный сустав. Но еще больше меня мучило другое ощущение - чувство, что я в чем-то ошибся. Но в чем? Я мысленно просматривал фильм с начала и до конца, но не мог обнаружить ошибки, а тревожное ощущение не покидало меня. И однажды ночью меня осенила мысль: не те актеры! Надо менять актеров!

Я стал торопить врачей с выпиской. И наконец, с костылем и в гипсе, появился на Мосфильме. Когда я сказал, что у меня неправильно выбраны актеры и я хочу их заменить, разразился скандал. Меня упрекали в легкомыслии, говорили, что мое требование беспрецедентно, что даже великий Эйзенштейн не менял актеров, что актеры не согласятся на замену и будут правы. На все это я отвечал, что актеры не те и их надо менять - и рылся в альбомах актерского отдела, подыскивая фотографии своих будущих героев. Я даже, к неудовольствию части своей группы, сделал кинопробу Володи Ивашова, студента второго курса актерской мастерской Ромма во ВГИКе. Начальству надоело мое упрямство, и мне сказали:

- Пожалуйста, заменяйте, если актеры согласятся уступить свои роли другим.

Расчет был на то, что актеры не согласятся. Делать нечего - пригласил на беседу Стриженова. Показал ему его пробы, спросил:

- Как по-твоему?

- По-моему, хорошо.

- И по-моему хорошо. Но на сколько лет ты выглядишь?

- А что? Года на двадцать три тяну.

- Вот это меня и волнует,- сказал я.- Если мальчишка семнадцати лет говорит "хочу к маме, крышу починить" - это понятно. Но если кобел в двадцать три года говорит эти слова - это, согласись, не так симпатично. Мы с тобой друзья. Ты прекрасно сыграл в "Сорок первом". Я не хочу тебя и себя подводить,- говорил я.- Откажись от роли. Я хочу, чтоб мы с тобой остались друзьями.

И Стриженов согласился.

Труднее было с Олешниковой. Я показал ей ее пробы, показал Володю Ивашова. Володя ей понравился.

- А как вы смотритесь вдвоем?

- А что такое?

- А то, что ты молодая красивая женщина, а он - мальчишка. Оказавшись с тобой наедине, не ты, а он через пять минут закричит "мама".

С большим трудом, но я уговорил и Олешникову.

Фотографию Жанны Прохоренко я нашел в одном из альбомов актерского отдела. Ее пробовали на массовку. Я захотел познакомиться с ней лично. Девочка мне понравилась. Ее фотография и фотография Ивашова убеждали меня: это они. Теперь надо было договориться с училищем МХАТа, на первом курсе которого училась Жанна.

Ректор МХАТа Родомысленский принял меня недружелюбно. Я слыхал о нем как о человеке любезном и интеллигентном. И, верно, он был со мной корректен, но непреклонен:

- Мы отпускаем наших студентов сниматься в кино только с четвертого курса. С первого - это исключено.

Я пробовал его уговорить.

- Вы портите наших студентов,- настаивал он.

- Я обещаю вам ее не испортить.

- Сколько я слышал таких обещаний, они никогда не оправдывались.

- А если она захочет все же сниматься?

- В тот же момент она будет исключена из училища и изгнана из общежития.

Получив полный отказ, я вышел из кабинета. На лестнице меня дожидалась Жанна. Я рассказал ей об отказе Родомысленского и о его угрозе исключить ее из училища и выгнать из общежития. Она была возбуждена и полна решимости.

- Я согласна! - сказала она.

- Попробую перевести тебя во ВГИК.

- Я согласна! - повторила она, не раздумывая.

- Не торопись. Дай мне телефон своих родителей.

- Зачем?

- Мне нужно посоветоваться с ними.

Оказалось, что отец Жанны погиб на войне, что ее воспитала мать и живет она в Ленинграде. В тот же вечер я позвонил ее маме и, объяснив ситуацию, спросил:

- Согласны ли вы, чтобы я перевел девочку из училища МХАТ во ВГИК?

- А что это значит для девочки?

- МХАТ лучшее театральное училище нашей страны, может быть, мира,сказал я,- но у Жанны небольшой рост. Играть героинь она не будет. Даже если она окончит училище МХАТ с отличием, она несколько лет будет использоваться на выходах со словами "кушать подано". А мы ей даем сразу главную роль в фильме.

- Но справится ли она с главной ролью? - спросила взволнованно женщина.- У нее нет школы.

- Я переведу ее в институт кинематографии, там она приобретет все знания, необходимые актрисе кино.

Получив согласие матери, я отправился во ВГИК и попросил Сергея Аполлинариевича Герасимова взять Жанну на первый курс.

- Хорошо,- сказал он.- Но у нас был большой конкурс. Многие достойные не попали. Я не могу принять студентку по рекомендации. Мы устроим ей открытый экзамен. Если мастерская согласится, я приму ее.