Михаил Чернолусский

Под твоим небом

(отрывок из романа "Чаша терпения")

1

На третьем этаже хирургического корпуса оказалось женское отделение, а Люда назвала именно третий этаж, разъясняя Андрею, как в больнице найти Петра.

Андрей поднялся на четвертый этаж, недоумевая, как Люда могла ошибиться.

Сидящая у коридорной двери грузная красноносая няня, не ответив Андрею на вопрос - лежит ли здесь в двадцать первой палате больной Зацепин, сердито буркнула:

- Халат взял, а ноги что ж?

- Что ноги? - не понял Андрей.

- А то. Не разрешается паркет топтать... В прихожей ящик, чехлы там... Мороки с вами... Ну чего стоишь? Не пущу так.

Андрей догадался наконец, что он должен натянуть на ботинки чехлы.

- Погоди, мать. Зацепин все-таки тут лежит?

Шмыгнув красным носом, няня взглянула наконец на Андрея.

- Ох и несмышленый ты парень.

Натягивая на ботинки большие полотняные чехлы с завязками, Андрей думал: "Как в музее, честное слово, будто тут не люди в палатах, а редчайшие экспонаты прошлых веков". От этой мысли родилась уверенность, что больница по всему видно - хорошая, и Петра быстро вылечат.

Он шел по коридору, медленно волоча ноги, и было такое ощущение, что на ногах у него гири, а не легкие чехлы.

В первом же холле у окна, рядом с огромным фикусом Андрей увидел бледнолицего человека в синей пижаме, сосредоточенно смотрящего на потолок. Человек перевел взгляд на Андрея - сухой, резкий, отталкивающий, как бы насквозь простреливающий. Андрей испугался этого взгляда, отвернулся и прошел мимо. Но моментально подумал, что черные с изломом брови - очень уж знакомы ему, и не успел сказать самому себе: "Да это же Петр, черт меня побери!", как тут же услыхал:

- Андрей!!.

Они сидели рядом с фикусом, который отгораживал от них окно, чтоб не дуло. У Петра смягчился взгляд, и теперь все черты его лица были вновь знакомы Андрею. Но все же он чувствовал, что Петр непривычно отдален от него, находится как бы за невидимым барьером и преодолеть этот барьер немыслимо сейчас ни одному, ни другому. Но если Андрея с первой же минуты стало мучить сознание этой непонятно почему возникшей разобщенности, то Петр, казалось, напротив даже содействовал тому, чтоб черта холода между ними сохранялась. Словно бы за время их разлуки Петр познал какую-то важную тайну, которую не вправе был никому поведать.

Андрей сбивчиво начал говорить.

- Я к тебе без передачи... Люда сказала - все есть... у тебя диета. Петр кивнул. - Между прочим, - продолжал Андрей, - представляешь, попал в женское отделение... Курьез...

Петр слабо улыбнулся.

- Она сама в первый раз там меня искала.

Андрей замер. Перевернула душу улыбка Петра, она выдала его худобу и бессилие. Теперь даже на щеках у него были морщины. И пожелтели зубы.

- Ты не сдавайся, Петро! - вдруг вырвалось у Андрея. Чтоб не выдать своего испуга от состояния Петра, Андрей, не подбирая более слова, заговорил быстро и напористо: - Желудок - это такая штука, знаешь, измотает до последней степени. Потом - бац и все, человек пошел на поправку. Да, да! Вот в нашем батальоне однажды на марше у одного солдата...

- У меня не желудок, - остановил Петр Андрея, будто за руку схватил на бегу.

Андрей замолчал, уставился на друга.

- А что же тогда? - спросил он, хотя чувствовал, что боится узнать правду.

- Черт его поймешь... Вот разрежут, увидят. - Петр почему-то порылся в карманах своей синей пижамы и равнодушно зевнул.

- Значит, операция? - А Люда мне не сказала.

- Она ушла до обхода, а выяснилось это после.

- И ты согласился? Легкие у тебя проверили?

- Легкие в норме. Профессор говорит - полип в гортани оторвался. И якобы есть еще.

- Ну вот. А говоришь - черт его поймешь.

Петр на это ничего не ответил.

Странное дело, как только зашла речь об операции, то есть о самой болезни, Андрей перешел на деловой тон, почти совсем уже не волнуясь, словно говорил теперь о ком-то третьем.

- Ладно, баста. - Петр ударил Андрея ладошкой по колену. - Давай о деле.

- Разве мы не о деле?

- Нет... Как съездил?

По коридору вдоль палат сновали сестры в белых халатах, словно бегали. Неторопливо, постукивая шлепанцами, прогуливались по-двое больные. У некоторых были красивые пижамы розово-голубой расцветки, и Андрей хотел спросить Петра - почему же у него такая облезлая синяя пижама. Но надо было отвечать на вопрос. Трудно так вот сразу вернуться к той жизни, что оставлена на время встречи с другом за пределами больницы. К счастью, Андрей сразу вспомнил о главном.

- Тебе привет от Павлы... Огромный. Знаешь, ну самый, самый...

- Значит, повидались?

- Конечно... Я обещал, что все тебе расскажу, как она устроилась.

- Рассказывай.

Андрей рад был, что можно наконец оторваться от больничных тем. Он знал, что здесь не любят расспросов о том, как идет лечение.

- Ну... С чего же начать?.. Во-первых, своей работой Павла, на мой взгляд, довольна. - Подумав, Андрей добавил: - Можно сказать, зажглась. Нашла кого защищать, и с кем бороться. А вот насчет быта... Как бы выразиться? Тут, словом, хуже... Живет в общежитии... Дом на окраине. А главное - одинока...

- Вобщем ясно, - опять перебил Петр. - Мне кое-что известно... Давай лучше я буду задавать тебе вопросы.

- Пожалуйста, - пожал плечами Андрей, обиделся. И без того, кажется, краток. Но взглянув на Петра, понял, что тот думает о чем-то другом, не о Павле.

- Я слушаю. Задавай, - повторил Андрей.

Петр свел свои зацепинские брови, - только они сейчас оставались у него неизменными, а лицо, чем больше всматривался в него Андрей, тем старее оно казалось, - похудевшая шея была вся в морщинках.

Глядя на Андрея в упор, Петр вдруг сказал:

- Глупый ты мужик, старина. Ох, глупый.

- Не понял. - Андрей удивился совершенно неожиданной фразе.

- В том-то и беда - не понимаешь.

- Объясни все-таки.

- А чего объяснять? От своего счастья бежишь. - Опять не дошло? сказал Петр, сухо глядя на Андрея. - Тебе сказать, почему ты до сих пор не женился?..Ты - дурень, в бабах ничего не смыслишь... Не так, что ли?

- Ты кого имеешь в виду? Девочек, которых мне сватал?

- При чем тут девочки?.. - Петр вздохнул. - Эх, Андрюха... А такой умный.

И наконец до Андрея дошло: "Так вот он зачем придумал мою встречу с Павлой?! Сумасшедший".

Мысль была столь неожиданная, что Андрей ничего сразу не смог ответить. Замолчал и Петр.

Когда молчать уж больше нельзя было, Андрей сказал:

- Петро, не забывай, что мы с тобой уже старики.

- Брось это. Чепуха.

Андрей обиделся. Неожиданно и сильно. Разве о том сейчас надо думать?

- Давай закроем эту тему, а? - сказал Андрей.

Но Петр упорно покачал головой. Сухой взгляд его теперь казался даже злым. У него на щеках появился болезненный румянец, даже веки чуть покраснели. Андрею, как только он это заметил, стало стыдно. Ну, что у них в самом деле за разговор?

- Ладно, кончим... Пусть ты прав. Что изменишь?

Петр взглянул на круглые настенные часы над фикусом.

- Ты подожди, я сейчас, таблетки надо выпить. Режим, брат. - Он встал.

- Может, лечь хочешь?

- Нет. Жди. Договорим. Есть дело.

Андрей смотрел, каким нетвердым шагом идет по холлу Петр, волоча ноги, будто они тоже у него в чехлах, и со стыдом думал, как он мог допустить такой тяжелый и ненужный по сути дела разговор. "Лучше бы я ему про Павлу рассказал подробнее".

В холле у противоположной стены появились два бледнолицых человека в таких же синих, как у Петра, пижамах. К больным подошли две пожилые русоволосые женщины с пустыми сумками, разгрузились, видно, в палатах. Все сели. Заговорили больные. Женщины озабоченно слушали, изредка вздыхая и переглядываясь.