Я бросил взгляд на дом Марлингов.

— Почему дядя так встревожился, когда я расспрашивать об этом доме? — спросил я Ханну. — В чем здесь дело?

— Я и сама толком не знаю, — ответила она, мою руку. — Марлинги — это такая супружеская пара. Я их никогда не видела. Но… я слышала о них всякие истории.

— Какие истории?

— Страшные, — прошептала она.

— Да нет, правда. Какие истории?

Она не ответила. Она, прищурившись, смотрела на осевшее крыльцо, на обшарпанные, осыпающиеся доски обшивки.

— Держись-ка лучше подальше от них, Алекс.

Она побежала вокруг дома к заднему дворику, но я не последовал за ней. Я пересек подъездную дорожку и пошел по заросшей бурьяном лужайке, расположенной перед домом Марлингов.

— Алекс, куда ты? Остановись! — закричала Ханна.

Держа камеру у пояса, я быстро шел к дому.

— Я городской ребенок, — сказал я Ханне. — Меня не так легко напугать.

— Алекс, прошу тебя… — позвала Ханна. — Марлинги не любят детей. Они не любят, когда посторонние приближаются к их дому. Прошу тебя. Пошли в лес.

Я вступил на полусгнившие доски переднего крыльца и поднял глаза к окну на фасаде.

Стекло заливал поток багрового солнечного света. На какое-то мгновение мне показалось, что окно охвачено пламенем. Я вынужден был отвести взгляд. Когда солнечный свет чуть померк, я оглянулся и — замер.

Занавески на окне были в клочья изодраны. Словно какой-то зверь острыми когтями разорвал их на тонкие полосы.

— Ханна, ты видела? — крикнул я, не в силах оторвать глаз от разорванной в клочья занавески.

Она стояла на дорожке, скрестив руки на груди и прислонившись спиной к стене дома тети и дяди.

— Даже подходить не хочу, — негромко отозвалась она.

— Но ты посмотри на занавески… — начал я.

— Я же тебе говорила, что это чудные люди, — резко возразила Ханна. — И они не любят, когда заглядывают в их окна. Пошли, Алекс.

Я пошел прочь, но зацепился ногой о доску полусгнившего крыльца и чуть не упал.

— Так мы идем в лес или нет? — нетерпеливо спросила Ханна.

— Ну ладно. — Я выбрался с крыльца и пошел вслед за ней. — Расскажи мне о Марлингах, — попросил я, бегом догоняя ее. — Расскажи мне эти ужасные истории, которые ты слышала о них.

— Не хочу, — глуховатым голосом заявила Ханна.

Мы побежали трусцой к заднему двору дядиного и тетиного дома. Предвечернее солнце стояло низко, и высокие деревья с красной и желтой листвой отбрасывали тень лужайку.

— Ну пожалуйста, — просил я.

— Может, потом, после Хэллоуина, — сказала Ханна. — Когда кончится полнолуние.

Я вслед за ней поднял глаза к небу. Ярко-белая луна — круглая, почти как теннисный мячик — вставала над лесом, хотя до вечера было еще далеко.

Ханна передернула плечами.

— Ненавижу полнолуние, — проговорила она. — По мне лучше, когда луна идет на убыль.

— Почему? — спросил я. — Подумаешь, полнолуние, ну и что?

Она бросила взгляд назад на дом Марлингов и ничего не ответила.

Мы вошли в лес. Солнечные лучи пробивались сквозь кроны деревьев, золотыми потоками изливаясь на землю. Мы шли, шурша опавшими листьями и веточками.

Я увидел причудливо изогнутое старое дерево, напоминавшее старика. Грубая потрескавшаяся кора была как морщинистая кожа. Жилистые корни выпирали из земли.

— Вот это клево! — с восторгом крикнул я, вынимая камеру из футляра.

Ханна рассмеялась.

— Вот уж правда — городское дитя.

— Но ты только посмотри на это дерево!

показывал я. — Оно… оно как живое!

Она снова рассмеялась.

— А деревья — живые, Алекс.

— Ты же понимаешь, о чем я.

Я начал фотографировать старое, согбенное, как старик, дерево. Я отступил назад, прижавшись спиной к березе. Я пытался найти такой |ракурс и так отснять дерево, чтобы оно напоминало старика.

Потом я стал обходить его кругом, снимая трещины и наросты. Одна ветка опускалась до самой земли, совсем как рука утомленного человека. Я отснял и ее.

Встав на колени, я снял выпирающие из земли корни, они казались костлявыми ногами.

Тихое жужжание над головой вынудило меня оторвать глаза от земли и посмотреть наверх. Это была колибри, порхающая над поздним цветком. Я попытался поймать в кадр и ее, но крохотная птичка оказалась слишком проворной для меня. Она вспорхнула и улетела, прежде чем я успел нажать затвор.

Я поднялся с земли. Ханна, скрестив ноги, сидела на земле, перебирая опавшие листья.

— Разве эта колибри не знает, что лето кончилось?

Она с недоумением уставилась на меня, словно забыла о моем существовании.

— Прости, Алекс. Я ее не видела, — смущенно проговорила она, вскакивая на ноги.

— А что там, если идти все время вперед? — спросил я, указывая в глубь леса.

— Придешь к Волчьему Ручью, — ответила Ханна- Я покажу тебе ручей в следующий pаз. А сейчас нам лучше возвратиться. Надо выбраться из леса до захода солнца.

Я вдруг вспомнил о волках, о которых говорил дядя Колин. О волках, от которых пощло это название — Волчий Ручей.

— А волки, которые раньше здесь водились, — спросил я, — они перевелись?

Ханна кивнула головой.

— Да, перевелись.

И в тот же миг раздался пронзительный вой—совсем рядом, прямо за спиной. Тонкий, пронзительный волчий вой.

Я невольно закричал.

<Я отпрянул и стукнулся спиной о березу. Камера звякнула о ствол, но я ее не выронил.

— Ханна?… — с трудом выдавил я из себя. Глаза ее были широко открыты. Видно было, что она сама изумлена.

Не успела она ответить, как из-за колючего куста выпрыгнуло двое мальчишек. Запрокинув головы, они выли по-волчьи.

— Так это вы! — воскликнула Ханна, неприязненно посмотрев на ребят.

Оба были невысокого роста и худенькие, у обоих прямые черные волосы и темно-карие глаза. Кончив выть, они взглянули на меня кровожадно, будто волки.

— Ну что, напугали? — сверкнув почти черными глазами, насмешливо спросил один из них. На нем был темно-коричневый свитер, спускавшийся на холщовые брюки, вокруг шеи красный шерстяной шарф.

— Я от одного вашего вида всегда трясусь! — съязвила Ханна. — Мне в страшных снах являются ваши рожи.

На другом мальчике был мешковатый серый свитер и просторные брюки цвета хаки, они явно были ему длинны. Он закинул голову и снова завыл.

хана обернулась ко мне.

— Они из нашего класса. Это Шон Кайнер, — показала она на мальчика с шарфом. А это Арджун Косла.

— Арджун? — с трудом повторил я имя.

— Это индийское имя, — пояснил он.

— Ханна говорила нам, что ты должен приехать, — усмехаясь, бросил Шон.

— Ты что, правда, настоящий горожанин? — спросил Арджун.

— Ну, в общем, да. Я из Кливленда, — кивнул я головой.

— Ну и как тебе Волчий Ручей? — поинтересовался Арджун. Это прозвучало не как вопрос, а, скорее, как вызов. *

Оба уставились на меня своими темным глазами, изучая меня, будто я какая-то подозрительная букашка.

— Да… я… только приехал, — запинаясь. проговорил я.

Они переглянулись.

— В лесу необходимо знать кое-какие вещи, — начал Шон.

— Это какие?

Он показал пальцем мне под ноги.

— А вот такие. Скажем, нельзя стоять на ядовитом плюще!

Я подскочил как ужаленный и уставился под ноги.

Никакого ядовитого плюща и в помине не было.

— У вас, ребята, шуточки хуже рвотного порошка, — съязвила Ханна.

— Ну, это тебе лучше знать. Ты же принимаешь его за завтраком, — не остался в долгу Шон.

Арджун с Шоном покатились со смеха и хлопнули друг друга по спинам.

Хана вздохнула.

— Ладно, в следующий раз угощу и вас.

Шонг и Арджун ни с того ни с сего вдруг снова завыли.

Кончив выть, они обратили внимание на мою камеру.

— Можно посмотреть? — спросил Шон, протянув к ней руку.