"Ну, дальше!" - говорю я.

А Гриша орет в трубку: "А дальше ты сдергиваешь салфетку, и на ладони у тебя АРБУЗ! Здоровый, полосатый, килограмм на семь, не меньше!"

"Ну?"

"И тогда ты накидываешь салфетку правой рукой на левое плечо, видишь, все продумано! - правая рука освободилась, и ты ею поглаживаешь арбуз и, так хитро прищурясь, говоришь: "АСТРАХАНСКИЙ!". Только тут важно именно с прищуром и поглаживая, понимаешь? И говоришь: "АСТРАХАНСКИЙ!". Сможешь? С прищуром и поглаживая, сможешь?"

"Смогу".

"Ну, что, нравится?"

"Ничего".

"Не "ничего", а здорово! Это будет класс, когда ты с прищуром и поглаживая, только, знаешь, сказать надо так врастяжку: "АСТРА-ХАН-СКИЙ!" Нравится?"

"Нравится. А откуда же арбуз появится?"

"Вот-те раз! Это уж ты сам придумай. Ты фокусник, это твоя забота".

Там у них за столом захохотали, а я швырнул трубку на рычаг и полез в холодильник - чего-нибудь съесть. Все равно теперь не уснуть... Смотри, плавки уже высохли... Как жарит, а? Вроде, и облака, а все равно жарит".

"Ты купаться больше не будешь?" - спросил я.

"Нет, пойду домой. Подремлю на балконе до завтрака. Сегодня совсем не спал".

Помахивая полотенцем, он пошел наверх.

"Володя!"

Он наклонился с верхней площадки бетонной лестницы: "Чего?".

"Я вот думаю, Володя, с велосипедом, это, ей-богу, перспективная мысль. Представляешь, ты все ездишь, ездишь... а посредине висит такая цветная тряпка до полу. Понимаешь? И вот однажды ты заезжаешь за эту тряпку - буквально на одну секунду - и тут же выезжаешь с другой стороны, но уже не на велосипеде, а на маленьком ослике. А?"

"Вы все сволочи, - сказал Володя. - Только о себе думаете. А вот помочь товарищу - на это вас нет".

Он накинул полотенце на голову - солнце выглянуло из-за облака и жарило напрямую - и ушел окончательно. Досыпать.

Мы всего час отстояли в очереди в чебуречную. Взяли по шесть штук и две бутылки сухого. Как раз освободился дальний столик, и мы уселись над самым обрывом, над морем. Чуть пошел ветерок, и жара начала спадать.

Снизу доносился пляжный гомон. А из-за деревьев с летней эстрады слышался через динамики женский голос и звук аккордеона. Там разучивали греческий танец сиртаки. Голос кричал: "И все пошли, обнявшись за плечи, на-а-лево, нога за ногу... три, четыре.. и покачались!".

Володя начал рассказывать.

Второй рассказ Володи Долгина

"Пристал ко мне Герман, ударник. Он раньше у Кобзона стучал, а теперь я даже не знаю, у кого он. Но пристал, ты себе не представляешь! "Мы, - говорит, - едем в Толедо на пять концертов. Ты был в Толедо?" Я говорю: "Ну, был". "Слушай, - говорит, - что там в Толедо толкнуть можно? Я же совсем без понятия. Вот мы, - говорит, - в Финляндию ездили, там, ясное дело, водка идет. Икра тоже... но главное - водка. Мы ее набили целую литавру. Представляешь, литавру с собой взяли! На кой она нам, я же на железках и на малом барабане, а мы взяли литавру. Я снял с нее кожу, набили бутылками, кожу опять натянули. И с общим грузом - Дни культуры были... Турку - Тампере. На таможне этот долбак постучал по коже, а звук бутылочный. У него шары на лоб. А я говорю: "Это наш сюрприз к Дням культуры, особый звук... спецэффект!". И толкнули без всякой лажи. Финны, они всё тут же, в гостинице разобрали. У них такой зусман барает - под тридцать градусов, все зубами стучат. А выпить нечего - одна бутылка на человека в год! Понял? Сухой закон! Так что наша литавра улетела в момент. А с Толедо я совсем не секу - чего везти, куда идти? Володя, не жидись, ну, скажи, чего туда люди возят?"

Я говорю: "Не помню, давно было".

А Герман: "Ну, поднатужься, вспомни! Я, - говорит, - тебя еще найду".

Через несколько дней сталкиваемся с ним в Москонцерте, в коридоре.

Он орет: "Во! Долгин! А я тебя везде ищу! - и потом шепотом: Все! Через две недели едем. Вспомнил, чего им там надо, в Толедо?"

Я говорю: "Не вспомнил".

Герман обиделся: "Володя, что ж ты, как не свой, как парашник какой? Ты сам-то чего возил?"

Я говорю: "Ничего не возил".

Герман: "Ну, может, ты такой человек, но есть же и другие люди, нормальные. Другие люди чего возили? Я ведь чего боюсь, я боюсь нарваться. Такие гады, могут нарочно подставить, по зависти. А ты мужик культурный. Вон Сенька Зельцер - духовик, знаешь его? - он сейчас с кларнета на русский рожок перешел. С народниками, в смысле с оркестром народных инструментов, они в Монровию ездили - это хер знает где, Африка, бля! Так ему посоветовал гад какой-то утюги везти электрические. Хорошо, говорит, пойдут! Сенька мешок утюгов волочил. А там, в Монровии, никто, бля, не гладит, все мятые ходят. И напряжение не наше. Там все на газу и напряжение три вольта!.. Или пять... не помню уже, он говорил. Вроде, три вольта. А на утюге двести сорок! Не тянет. И обратно весь мешок - килограмм тридцать... Володя, выручай! За мной, бля, не пропадет!"

Я говорю: "Так я и не хочу тебя подвести. Я не помню. А чего я так болтану с потолка, а ты потом нарвешься. Не помню - давно было".

Он только рукой махнул и пошел. И, наверное, с полгода я его не видел и забыл про эти разговоры. И вдруг - помню, летом, в страшную жару, - пусто в Москонцерте, в кабинетах жарко невыносимо, все в садик вышли, и что-то мне надо было, подписать, что ли, ищу кого-то, и вот иду по пустому коридору навстречу бежит Герман-ударник. Хватает меня и заталкивает в угол курилки.

"Володя! - прямо-таки рычит и хрипит он. - Уже едем! На тебя одна надежда".

Я говорю: "Куда едете? Вы ж давно уже съездили".

"Отложили, - хрипит, - с документами лажа была, напутали. Только сейчас едем, через неделю. Уже все - визы, билеты... В Толедо! Пять концертов. Говори, чего везти? Что там можно толкнуть? Что ты тайну делаешь из говна? Я ж, бля, не прикуп подглядываю".

Я говорю: "Вот именно, Герман, это тебе не три карты".

Он: "Чего?"

Я: "Ничего, проехали. Ладно, открою я тебе эту тайну".

Он: "Давай! Так чего там, в Толедо, лучше всего толкнуть?"

Я: "В Толедо лучше всего можно толкнуть Эль-Греко".

Герман-ударник замер. Выдохнулся из его горла какой-то длинный шипящий звук, показывающий высшую степень озадаченности. Потом быстрыми заячьими движениями ручек, как лапок, утер пот с лица и шепнул: "Елки! Эльгрека... так... Володя, а где ж... где ее..."

Тут подошел какой-то незнакомый с сигаретой в зубах - кашляет, дым изо рта идет и головой мотает. Герман за его спиной мне знаки делает, что, мол, ни слова при нем! Я и молчу. Тот все кашляет, а сигарету из зубов не выпускает, давится. Потом, наконец, откурился, откашлялся, отплевался и пошел по коридору, закуривая новую сигарету.

Герман говорит: "Володя, а где ее брать, где брать-то эльгреку? Это ж еще надо..."

Я говорю: "Конечно, надо! А ты как думал? Водкой думал Толедо удивить?"

Герман: "Да, нет, я понимаю. А сколько их... Сколько они там возьмут?"

Я: "Эль-Греко?"

Он: "Ну? Эльгрека?"

Я: "Чем больше, тем лучше. Сколько привезешь, столько и возьмут".

Герман: "Володя, у меня всего неделя. А здесь, где его лучше всего брать?"

Я: "Лучше всего Эль-Греко брать в Ленинграде".

Он: "Е!"

Я: "В Эрмитаже".

Он: "Это... в музее???"

Я: "Лучше всего там".

Он: "Это ж еще в Ленинград ехать... а я и не паковался еще..."

Герман выбил зубами какую-то бодрую мелодию, что, видимо, означало активную работу мысли.

"Ну, желаю тебе", - я поднялся со скамейки и пошел к выходу.

"Володя! - крикнул Герман. Коридор был совсем пустой, двери кабинетов все настежь - никого в здании. Можно было кричать, не опасаясь. - Володя! - опять крикнул Герман через весь коридор. - Ну, допустим, я напрягусь. Съезжу. Ну, возьму я эльгреку... а там-то, там-то, в Толедо... к кому мне там?"

"Там все просто! - крикнул я. - Сядешь у вокзала на шестой троллейбус, и до остановки "Рынок". Там спросишь. С руками оторвут".


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: