Москва. Май 1991 года

Из акта осмотра места происшествия: "…21 мая 1992 года при сливе соляной кислоты из железнодорожной цистерны № 787 340 154 на эстакаде московского химкомбината № 7 обнаружены слабо выраженные останки человека (предположительно мужчины). По нерастворенным остаткам одежды (в основном металлической фурнитуры) можно предполагать, что погибший был одет в джинсы фирмы "Вранглер", о чем свидетельствуют надписи на пуговицах.

Из личных вещей уцелели от воздействия кислоты лишь зубная коронка из желтого металла и подвесной знак из белого металла в виде распластанного майского жука на прорезном плоском кольце. На обратной стороне майского жука гравировка: "Павликов. 1892 -1902".

- Вот этот знак, - положил передо мной серебряную вещицу следователь по особо важным делам Виктор Снежков. Впрочем, для меня он прежде всего сосед-приятель по подъезду, а уже потом сотрудник МУРа, розыскник высочайшего класса, весьма преисполненный собственного достоинства. Тем удивительнее было, что на сей раз он обращался ко мне не за электродрелью или за свежим номером "Морского сборника", до которого как бывший моряк был большой охотник, а как бы по-своему следовательскому делу.

- Ты не знаешь, что он может означать, этот жук? Опросил всех наших знатоков-фалеристов. Полный ноль.

Увы, я тоже ничем не мог ему помочь.

- А этого, погибшего, звали Павликов?

- Все может быть, все может быть… - вздохнул Снежков и перевел разговор на другую тему.

Этот майский жук не выходил из головы весь день, всю неделю. Я даже открыл Эдгара По и перечитал его "Золотого жука", но и чтение ни на что не натолкнуло. Стал расспрашивать знакомых коллекционеров. Позвонил известному нумизмату-орденоведу Валерию Дурову, но и в обширнейшем собрании Государственного исторического музея не было медали "Майского Жука", хотя хранилась там и такая редкая награда, как английский орден Чертополоха.

Во всей этой ужасной истории поражало еще то, что владелец серебряного майского жука погиб именно в мае…

Я стал вспоминать все, что знал об этих насекомых, как их ловил в детстве майскими вечерами на березовых полянах: басовитые, низко и медленно летавшие красавцы-жуки легко сбивались кепкой да и просто ладонью. Мы прятали их в спичечные коробки и прикладывали к уху, но жуки не жужжали, а упорно скреблись…

Всякий раз, когда я слушаю "Полет шмеля" Римского-Корсакова, я представляю себе почему-то не шмеля, а неторопливый полет майского жука, гудящего в теплом пряном воздухе.

Но, боже, какая ужасная участь - погибнуть в цистерне с соляной кислотой!

В этом мае Москва отмечала столетие Михаила Булгакова. Я писал о нем пьесу и частенько заглядывал в музеи МХАТа в Камергерском переулке. Вот в этом-то переулке в витрине "Пушкинской лавки" я однажды и увидел майского жука. Знакомый прямокрылый силуэт пластался на кольце с подвеской! Знак, извлеченный из останков покойника, знак, о котором никто ничего не знал - ни в МУРе, ни в ГИМе, - преспокойно чернел на книжной обложке. Книга называлась "Школа на Васильевском". Я бросился в лавку. Увы, таких книг в лавке уже не было, и я долго упрашивал продавца продать мне тот последний экземпляр, что был выставлен за стеклом. Как ни хотелось ему разорять витрину, но он уступил, и я стал листать "пособие для учителей" прямо у прилавка.

Речь в книге шла об одном старом петербургском лицее. Созданная в середине 19-го века немецким педагогом Карлом Ивановичем Маем школа, объединявшая гимназию и реальное училище, быстро завоевала добрую славу гуманным укладом, основанным на главной заповеди Яна Коменского: "Сперва любить, затем - учить". Учили в ней, кстати, на совесть, так что частная гимназия на 10-й линии Васильевского острова вполне могла претендовать на ранг первоклассного по европейским меркам лицея.

Здесь, в отличие от казенных гимназий, не носили ученическую форму, учились радостно и весело, превращая иногда уроки в шествия, спектакли, празднества знаний, то есть так, как спустя столетие начнут учить в американских школах, объявив о создании "игрового метода".

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА. "Перед растроганным директором, сидевшим посреди реакреационного зала в окружении педагогов и толпы приглашенных родителей, - писал об одном из таких "географических спектаклей" Александр Бенуа, - прошло "шествие рек" в соответствующих костюмах и с произнесением каждой "рекой" уморительных немецких стишков, сочиненных известным ученым-этнографом академиком Радловым. Я изображаю Хуанхэ, а мой друг - Янцзыцзян. Нам из этнографического музея были одолжены настоящие китайские халаты, привесили длинные косы и висячие усы… В этом же шествии участвовал и Николай Рерих, изображавший великую русскую реку Волгу. А впереди географического парада шли два величественных герольда со знаменами, на которых был изображен в виде герба майский жук.

Карл Иванович был очень растроган представлением, чаще обычного нюхал свой любимый табак. Придуманным гербом тоже остался доволен. С этого времени за воспитанниками школы утвердилось и стало почти официальным необычное название - "майские жуки"

Вечером я заглянул к соседу-следователю. Снежков с интересом перелистал книгу:

- Интересно, но… Информация слегка запоздала. Мы уже установили личность погибшего. Некто Павликов Борис Семенович, 1948 года рождения. Москвич. Скупщик икон, орденов и медалей… Честно говоря, я не ожидал, что это гиблое по всем нашим меркам дело пойдет так быстро…

Снежков горел желанием поделиться удачей, только этим можно было объяснить то, что он впервые так подробно стал рассказывать о своей работе.

- Ход мысли был таков: цистерна пришла на комбинат с нетронутыми пломбами. Значит, труп был брошен в кислоту там, где наполняют ею цистерну. По документам, груз прибыл из Вольска… Лечу в Вольск. Город не ахти как велик, и всех коллекционеров наград удалось найти в тот же день: они собирались на свою тусовку в клубе местного химзавода. Все как один подтвердили, что из Москвы к ним периодически наезжал некто Пабло, он же Павликов Борис Семенович, который привозил дубли-новоделы для продажи и обмена, он же скупал ордена, в основном советские, в основном содержащие драгметаллы…