Тогда Алып-Хан-Хыс трижды взмахнула волшебным платком, чуть касаясь неподвижно лежащей на белоснежной кошме юной красавицы.

И вот затрепетали ресницы, зашевелились губы, и, глубоко, свободно вздохнув, девушка легко поднялась на ноги со своего ложа.

Она стояла посередине славящейся своим дорогим убранством шестиугольной юрты, и лицо ее излучало свет, который мог бы затмить солнце, луну и звезды, а легкое шелковое покрывало у ног было подобно облаку, готовому унести ее в небесную синь. Туда повернется — шестьдесят кос на плечах, сюда вскинет голову — пятьдесят кос на ее спине.

Юноликая красавица удивленно оглядывала богатырей, и Хулатай, перехватив ее взгляд, осмелился прервать тишину, царившую в юрте:

— Из какой пришла ты земли, какая река протекает в краю твоих предков, кто отец твой и кто твоя мать? Зачем приняла ты пернатое обличье и явилась передо мной белой лебедью? Почему не открылась мне и не сказала, кто ты? На звере всегда бывает шерсть, а человек не может жить без имени! Скажи: кто ты? И какое доброе, ласковое имя прозвучало над твоей колыбелью?

— На крыльях надежды летела я в эти края. Я искала храбреца, который может оживить кости, даже если они и истлели, а встретила жалобно скулящего пса. Я думала найти отважного защитника сирот и обездоленных, а увидела немощного и жалкого труса. Я покинула родной очаг, отца Аргала, умнейшего из мужей, и любимую мать — Ай-Арыб. Я оставила их в тоске и слезах, и они с надеждой ждут, что я вернусь с могучим алыпом, способным натянуть тетиву тугого лука и поднять разящий недругов меч. На землю моих предков с криком пришла война. Юрты разорены, скот угнан на чужие луга, по пыльным дорогам бродят бесприютные калеки и несчастные сироты. Я обрела быстрые крылья и белой лебедью полетела в чужие края, чтобы найти там своего суженого. Теперь, когда ты узнал, кто я, можешь услышать и мое имя — меня зовут Чибек-Арыг. Я невеста твоя!

Ни слова не произнес в ответ Хулатай.

«Я мог бы стать защитником всех обездоленных, — говорил он себе, будто оправдывался перед ожившей красавицей. — Но я им не стал потому, что не послушался своего отца, мудрого Албыгана, и превратился в беспомощный, уродливый камень; в безрассудной ярости смертельно ранил белую лебедь, принявшую облик каменной девы; хотел убить честного Алтын-Теека, и лишь слова добрейшей Алып-Хан-Хыс остановили меня. Ты права, моя дорогая Чибек-Арыг, сила должна подчиняться разуму и открытому сердцу!»

Тем временем, пока счастливый Хулатай клялся в верности своей лунноликой невесте, Алып-Хан-Хыс готовилась к свадебному пиру.

Глашатаи оповестили всю округу, и опустели белые юрты, а их обитатели дружными толпами потянулись к богато убранному жилищу радостных влюбленных, нашедших наконец друг друга.

Ломились от различных яств и напитков обильно уставленные столы. Девять дней и девять ночей длилось свадебное пиршество, девять дней и девять ночей не умолкал смех собравшихся на великое торжество. Резали мясо, готовили айран — всего было вдоволь, и даже исхудавшие собаки, насытившись, подняли вверх хвосты.

А на поляне, где уже готовились помериться силой и ловкостью обнаженные до пояса борцы, постелили златотканые ковры, а там, где готовились к танцам прекрасноликие девы, земля была устлана разноцветными шелками. И не было конца веселью и счастью…

Год прошел, другой миновал, третий кончился. И вот однажды, когда заря искрящейся позолотой легла на кроны деревьев ста пород, прекрасная Чибек-Арыг вышла из своей юрты, и все увидели на ее руках мальчика, как две капли воды похожего на гордого Хулатая.

«Добрейшая Чибек-Арыг подарила Хулатаю сына! — эта весть, словно выпущенная из лука стрела, понеслась по всем стойбищам. — Говорят, пеленки его сделаны из шкур шестидесяти барсов, а подстилки в люльке его сделаны из шкур семидесяти волов; говорят, под голову ему положены шкуры шестидесяти самых темных выдр, а укрыт он шкурами семидесяти самых чистых соболей.

Говорят, волосы его — словно пламя большого костра, а глаза — ярче солнца и звезд; брови — чернее самого черного бархата, а щеки — краснее самого пунцового кустарника, что расцветает ранней весной. Голос его — словно гром в горах, а плач его слышен за самым дальним белым морем.

Вот какого удалого алыпа родила прекрасная Чибек-Арыг!

Только имени она ему еще не дала — ждет, пока не вернется с большой охоты гордый Хулатай!»

Но не успела заботливая Чибек-Арыг дать имя любимому сыну.

Лишь только черные тучи погасили звезды, как скрытной таежной тропой прокрался к богатырской колыбели коварный хитрец Хан-Мирген.

Воровато оглядываясь по сторонам, он схватил спящего мальчика и, быстро вскочив на коня, пустился вскачь в сторону безлюдных белых степей.

А когда резвоногий скакун, касаясь остроконечными ушами самой крыши гор, примчал его к заросшему болотной тиной жилищу кровавоглазой Юзут-Арыг, Хан-Мирген, подобострастно опустившись перед страшилищем на колени, льстиво пролепетал:

— Эк-кей, прекрасная из прекраснейших, юноликая Юзут-Арыг, принимай драгоценный дар. Тебе прислал его твой любимый жених, щедрый алып Хулатай! Нет дороже подарка — это свет его глаз и разум его души. Принимай богатырского сына и замени ему мать!

— Зачем мне нужен чужой паршивый мальчишка? — Юзут-Арыг почернела от гнева и обиды. — Если он умрет, пусть кости его гниют в вонючей юрте его родителей; если останется жив, то пусть живет на своей земле! Зачем ты привез мне этого грязного подкидыша? Где Хулатай? Когда он сам явится сюда? Может быть, ты решил обмануть меня, хитроумный Хан-Мирген? Или тебе наскучило носить голову на плечах? Отвечай же, пока не потерял дар речи!

— Сжалься, прекрасная Юзут-Арыг! Не лишай меня жизни! Не открывай передо мной раньше времени ворота безлунного мира, что находится под семью слоями земли! Не успеют еще раз вспыхнуть яркие звезды, как Хулатай примчится сюда и припадет к твоим ногам. Поверь мне — это сущая правда!

И долго еще скачущий по безмолвным белым полям Хан-Мирген слышал за своей спиной зловещее рычание разъяренной от нетерпения Юзут-Арыг.

Тем временем, возвращаясь с удачной охоты, Хулатай решил заглянуть к своему другу богатырю Алтын-Тееку. И когда их мирная беседа, что протекала за богато уставленным различными яствами и напитками столом, уже клонилась к концу, раздался громкий стук копыт и в юрту, резко откинув полог, вбежал запыхавшийся Хан-Мирген. Он высоко поднял свою плетку, приветствуя богатырей, и торопливо сказал:

— Мир хозяину этого славного жилища, удалому Алтын-Тееку! Мир и слава тебе, гордый храбрец Хулатай! Большая беда посетила твой очаг, могучий алып! Я ищу тебя полных три дня и три ночи, чтобы сказать, что твой единственный сын, свет твоих ясных глаз и разум твоей чистой души, похищен болотным чудищем, коварной Юзут-Арыг!

— Откуда ты это знаешь? — закричал, вскакивая на ноги, Хулатай. — Какой злобный язык наболтал этот вздор? Я вырву его и брошу голодным волкам, что воют по ночам в безлюдной степи!

— Не давай волю безрассудному гневу, потерявший любимого сына, гордый Хулатай, — всхлипывая, лепетал Хан-Мирген. — Я это все видел собственными глазами и так близко, как вижу теперь тебя! Когда я три дня назад преследовал в степи хищного зверя, мне повстречалась на трехногой кобыле коварная Юзут-Арыг, а в волосатых ручищах ее бился, истошно крича, твой единственный сын. Не зная страха, бросился я на болотную мразь и бился с ней, пока хватило сил. Но когда я увидел, что мне не одолеть проклятое чудовище, я кинулся искать тебя! И вот наконец-то я нашел тебя, храбрый Хулатай! Не медли, брось в стремительный бег резвоногого Хара-Хулата, и пусть перевалы шестидесяти гор будут высоки, пусть броды семидесяти рек будут глубоки — не останавливайся в пути!

От гнева лицо могучего Хулатая сделалось красным, как пожар, а глаза засверкали ярче солнца и луны. Он прицепил к железному поясу нетупеющий стальной меч и, схватив плеть, высоко вскинул ее над головой. И в ту же минуту, словно стрела, выпущенная из огромного лука, примчался его верный Хара-Хулат.