Не отличался высокими талантами и патрикий Пров, которому лишь однажды было поручено важное задание, а именно миссия к гуннам, где его ожидала полная неудача [35, т. I, А, I, 12, 6 и сл.; 46, XII, 7; 313, с.70; 290, с. 261 и сл.]. Описывая это путешествие, Псевдо-Захария говорит больше о религиозности Прова, чем о его дипломатических талантах [46, XII, 7].

Совершенно бесцветной личностью был третий племянник Анастасия - Помпей. После поражения восстания Ника трусливый и безвольный Помпей, по свидетельству Прокопия, сидя в темнице, "рыдал и говорил жалобные речи" [35, т. I, А, I, 24, 55].

Вполне естественно, что ни Ипатий, ни Помпей, ни Пров сами по себе не могли внушить страх Юстину и Юстиниану, а общественное мнение столицы, как указывалось, было не в пользу племянников Анастасия. Их даже не удалили от двора, и Помпей вместе с Виталианом и Юстинианом встречал послов папы в марте 519 г. [301, с. 227; 314, с. 175-176]. Ипатий вновь получил должность стратилата Востока [26, с. 423]. Среди именитейших ромеев он отправился на встречу с представителями Кавада для переговоров относительно усыновления Хосрова [35, т. I, А, I, 11, 24] 10. Когда же Руфин обвинил Ипатия в провале миссии, дело было расследовано со всей тщательностью, и племянник Анастасия оказался оправдан [35, т. I, А, I, 11, 38-39]. Более того, как пишет Иоанн Малала, когда у Юстиниана появилась возможность избавиться от Прова, которого сенат признал виновным в оскорблении императора, последний тем не менее простил его [26, с. 438-439] 11.

Можно было бы подумать, что Юстиниан заигрывал со своими соперниками, однако это маловероятно: подлинного соперника Юстиниан устранил без колебаний, когда тот встал у него на пути. Речь идет о Виталиане, прославленном полководце, мужественном и храбром воине, популярность которого в столице была огромна 12. Именно в этом человеке, а не в бесталанных племянниках Анастасия видел, и не без оснований, будущий император угрозу на своем пути к славе и трону.

Итак, все изложенное выше позволяет предположить, что Ипатий, Помпей и Пров не имели никакого отношения к вспышке народного возмущения. Династическая оппозиция не только не была причиной, она не явилась даже поводом к нему. Более того, по данным источников, лишь на шестой день Ипатий и Помпей оказываются вместе с восставшим народом [35, т. I, А, I, 24, 22].

Можно, конечно, предположить, что какие-то связи между племянниками Анастасия и восставшими существовали и до этого. Так, несколько странным кажется поведение Ипатия и Помпея в момент, когда их отсылал из дворца Юстиниан. "На пятый день мятежа, поздно вечером, - пишет Прокопий, - василевс Юстиниан приказал Ипатию и Помпею, племянникам ранее правившего Анастасия, как можно быстрее идти домой; то ли он подозревал их в посягательстве на свою жизнь, то ли сама судьба так распорядилась. Те же, испугавшись, как бы народ не принудил их к царствованию, как то и случилось, сказали, что поступят неблагоразумно, если оставят василевса в минуту опасности. Услышав это, василевс Юстиниан еще больше стал подозревать их и еще настойчивее приказал им удалиться. Таким образом, оба они были действительно отправлены домой и, пока была ночь, пребывали там в бездействии" [35, т. I, А, I, 24, 19-21].

Странными кажутся их опасения относительно того, что народ заставит их принять титул и власть императора. Еще более удивляет другое обстоятельство. Когда Ипатий и Помпей были схвачены и приведены к императору, они упали ему в ноги, говоря: "Владыка, мы много потрудились, чтобы привести на ипподром врагов державы нашей" [26, с. 476; 16, с. 627], на что Юстиниан ответил: "Вы хорошо поступили, но, если они вас слушались, почему же вы не сделали этого до того, как был сожжен весь город?" [26, с. 476; 16, с. 627]. Упрек императора, если не воспринимать его как злую иронию, кажется нелепым, так как город был сожжен до того, как Ипатия и Помпея изгнали из дворца и народ "принудил" их к царствованию. Возможно, Юстиниан как раз намекает на какие-то более ранние отношения племянников Анастасия с восставшими.

Так или иначе, мысль о возведении на престол одного из них родилась, по всей вероятности, 14 января, когда восстание уже достигло большого размаха. Либо потому, что Ипатий колебался, либо потому, что он вместе с Помпеем и другими сенаторами находился во дворце, восставшие решили провозгласить императором их брата - патрикия Прова. Возможно, какие-то переговоры у повстанцев с Провом уже имели место (недаром толпа надеялась получить от него оружие [41, с. 184]); возможно также, что он дал согласие на такое провозглашение. Затем, по всей видимости, он испугался и, так же как в 512 г. Ареовинд [26, с. 407], в страхе бежал из собственного дома. Даже в такой благоприятный для него момент Пров предпочел оказаться в тени.

Таким образом, если и предположить существование какой-то связи между династической оппозицией и восставшими, то нельзя не отметить, что заметной роли в восстании племянники Анастасия не играли вплоть до 18 января, дня, когда Ипатий был провозглашен императором. Именно это событие послужило переломным моментом в поведении Ипатия и Помпея. После провозглашения Ипатия императором на форуме Константина он вопреки желаниям сенаторов вместе с бушующей толпой отправился на ипподром, поскольку именно там обычно проходило избрание императора, а также для того, чтобы поскорее занять главную императорскую резиденцию - Большой дворец [35, т. I, А, I, 24, 31]. Казалось, Ипатий искал опору во внешних признаках власти. Ему хотелось быть "законным" властителем, провозглашенным в том месте, где того требовал обычай.

Но на ипподроме им вновь овладели сомнения, и, боясь, как бы перевес не оказался на стороне Юстиниана, он тайно послал в Большой дворец своего доверенного человека по имени Ефрем. Получив неверные сведения, Ефрем по возвращении сказал Ипатию: "Владыка, богу угодно, чтобы ты правил: Юстиниан бежал, и во дворце никого нет" [16, с. 625]. Услышав это, Ипатий почувствовал себя гораздо увереннее в императорской кафисме и стал с восторгом слушать аккламации народа в его честь [26, с. 475; 16, с. 625]. Вкус к эстетике церемониала, столь свойственный византийцам того времени, проявился здесь во всей полноте. Ритуал так увлек Ипатия, что он забыл о реальности, о том, что надо действовать и закрепить успех. Нерешительный и целиком полагавшийся на удачу, он мог быть подходящей кандидатурой для сената, но не для восставшего народа.

По сути дела, Ипатий сам погубил дело восставших. Имея на своей стороне почти весь Константинополь, он не сумел воспользоваться этим преимуществом, совершив важную тактическую ошибку: зная, что Юстиниан не может одолеть восставших в уличных боях, он двинулся с ними на ипподром, где легче всего можно было расправиться с мятежниками. Бесспорно, Ипатий не собирался предавать повстанцев, с которыми он уже связал свою судьбу. Это попросту было еще одной, последней ошибкой бездарного полководца. Во всех действиях, во всем поведении Ипатия отчетливо проявилась психология византийского обывателя того времени, стремление к соблюдению традиций и формальной обрядности. Выше этих предрассудков могли подняться лишь такие незаурядные личности, как сенатор Ориген или историк Прокопий; Ипатию этого было не дано.

Итак, династическая оппозиция, примкнувшая к восстанию, попыталась использовать народное движение в своих целях. Однако она не только не смогла закрепить успехи восставшего народа, но, напротив, способствовала разгрому восстания.

Партии ипподрома и народные массы

Мы уже отмечали, что, хотя партии ипподрома являлись весьма существенным фактором социально-политической жизни Константинополя, их роль и значение в начале VI в. не шли ни в какое сравнение с ролью народных масс города в целом. Это самым непосредственным образом касается восстания Ника, в ходе которого единство и сила народа проявились с необыкновенной полнотой, а деление его на партии отошло на второй план. За несколько дней до начала восстания венеты и прасины еще перебранивались на ипподроме в присутствии императора [41, с. 183-184], однако достаточно было одного события (нарушение обычая при совершении казни), как две враждующие группы тотчас объединились. О связи этих двух событий (казнь и объединение партий) свидетельствует то обстоятельство, что заключившие союз прасины и венеты требуют только помилования осужденных [26, с. 473-474]. Очевидно, в этом факте проявилась для них политика Юстиниана, в известной степени направленная против обеих партий.