Но все же он помогал тебе вначале, когда ты еще не овладела всеми этапами работы: арматурное железо, бумага, тряпье, металлическая сетка, какую натягивают вокруг курятника, цемент. Он думал: хорошо, что ты нашла себе хобби, хорошо, что ты нашла, чем заняться теперь, когда ваши дети разъехались. Он считал тебя способной.

Звери требовали твоих рук. Ты вылепила их одного за другим. Зайца, Лису, Оленя, Лося. Они получились такими благодарными. Они улыбались, тая в себе загадку и волнение. Из глубины леса вышли их души и завладели своими изображениями. Но только ты видела это. Только ты чувствовала перед ними благоговение, и только у тебя кружилась голова.

Одни говорили, что у тебя умелые руки, другие смеялись и отмечали неправильности в анатомии животных - в прикреплении мышц, длине ног и строении ноздрей. Они не видели чуда, ничего ошеломляющего.

Но ты сама была поглощена, просто одержима своими зверями.

* * *

Потом, ночью Дикие Звери пришли к тебе в пространных красочных снах. Ты видела, как зубы Леопарда погружаются в красное кровавое мясо, сладкое, как сок граната. Взгляд и детская черная ручка обезьяны доверчиво тянулись к тебе. Змеиное тело коварно извивалось в листве среди пятен тени и света. Ты видела зеленую, как водоросли, шерсть Ленивца, его опухший ото сна нос, кроткие глаза Жирафа в густой бахроме. Ты чувствовала дрожание Антилопы, готовой броситься прочь, и глинисто-серую, густую печаль Слона.

Тебе снилось, как ты населишь Зверями лес за домом; поляну с лисичками, тропинку между валунами, пустоту заброшенного жилища. Ты представляла себе, как удивится гуляющий по лесу человек, встретив среди елей антилопу или варана: рот у человека откроется, да так и останется открытым, как будто он повстречал ангела. Но из-за всего этого ты становилась беспокойной, и твоя кожа покрывалась холодным потом экстаза; сон и будничность дней исчезли для тебя, и вскоре ты уже не находила себе места, сердце непрестанно колотилось, и в глазах рябило от осаждавших тебя диких существ, каждое из которых хотело быть первым. Как тебе было предпочесть одного другому? Кого выбрать и как успокоить нетерпение тех, которым приходилось ждать?

Ты слегла в постель, горя в лихорадке, от которой воздух вокруг тебя делался влажным, словно в тропиках; а тем временем за стенами твоей комнаты надвигалась осень, становясь с каждым днем все более серой.

Он беспокоился за тебя, прислушивался к твоему горячечно-бредовому разговору с Ягуарами и Броненосцами, умолял тебя съесть немножко супа, принять пенициллин, который все равно не помогал, стать собой, вернуться к себе прежней, потому что скоро наступит зима - зима и Рождество, и дети с внуками придут к вам в гости; а он не умеет мариновать селедку, его дело заниматься ремонтом, привозить и колоть дрова, существовать в реальном мире. А не слушать женщину, которая бредит о том, что в грудной клетке у нее джунгли, зверинец, священный ковчег.

* * *

Потом ты поправилась. Зверям ты дала знать, чтобы они ждали, потому что ты будешь делать Человека.

Ты лепила ее внизу, в подвале; из-за сырого холода на тебе, одна поверх другой, было надето несколько кофт - она же была обнаженной и белой.

Ты взяла за образец картину, на ней была женщина: она полулежала, оперевшись на локоть, и улыбалась. Верхнюю половину туловища ты вылепила удивительно легко, но ноги никак не хотели становиться ногами. Ты боролась, ты почти плакала. Она выглядела так, как будто лежала в спальном мешке. Ты отступила на несколько шагов, в голове твоей шумело от усталости, ты молилась в темноту о разрешении загадки.

И тогда тебе открылось, кем она будет: Русалкой. Ты увидела ее перед собой такой, какой потом сделала - с черно-зелеными блестящими волосами, которые, как водоросли, обвивали белую плоть рук; о, эта прохладная крепкая плоть, эта дикая улыбка, бездонные глаза, сильный скользкий хвост с чешуей, отливающей зеленым и золотым!

Так появилась она и лежала там, будто выловленная из морской глубины. Ее еще только подманивали и ловили в сеть, а она уже тогда тосковала и хотела назад.

В доме как будто появился запах моря. Всю зиму пролежала она в подвале, и воздух дрожал от ее тоски. Стало холодно, и она лежала там внизу, как в леднике. Когда ветер рвался в голых ветвях деревьев, казалось, что это надвигается море, что оно идет к ней на помощь. Ты лежала в своей комнате и прислушивалась, исполненная очарования, ужаса и вины. Она была так одинока, совершенно одинока; белая обнаженная плоть, улыбка, все больше напоминающая гримасу; тяжеловесность и неуклюжесть, даже мучительная неловкость есть в том, кто оторван от своей стихии. Ты торжественно обещала ей взять ее к морю, когда придет лето. Если лето снова придет.

* * *

Твой муж сказал: "Почему бы тебе как-нибудь не использовать свой талант?" Он был так ласков, так хотел тебе помочь. Однажды он принес домой фотографию. На ней была беспородная собака, принадлежавшая одному из его клиентов. Теперь она умерла, и хозяин хотел иметь ее статую, памятник.

Твой муж сказал, что ты очень умелая. Ты вылепишь собаку точно такой, какой она была, или лучше. "Потом, - сказал он, - заказов у тебя будет все больше и больше, вся округа наполнится твоими памятниками, каждому захочется иметь такой".

- Ведь животные все время умирают, - пояснил он.

И тебе представились пастбища, на которых пасется множество цементных коров, задворки конюшен с разгуливающими цементными курами; целая страна, в которой все остановилось, как в сказке о Спящей Красавице. Цементная хозяйка у стола, накрытого к завтраку. На траве улыбаются цементные дети вместо тех, которые выросли и разъехались.

Эта мысль заняла тебя, но лишь на мгновение. Тебе не хотелось делать собаку, но ты подумала, что попробовать надо. "Наверняка у меня получится легко и быстро", - подумала ты. Но вышло иначе. Собака получалась безжизненной, чем дальше, тем больше она походила на какого-то урода, на барсука со странно выгнутой спиной и овечьей головой. В конце концов, после многих дней усилий ты сдалась и в знак протеста сделала ее еще хуже какое-то оскалившееся чудовище, ползущее вперед на брюхе. Внутри у тебя было немо и пусто, и ни одна мечта не рождалась там, в таинственной зелени.