Здесь между глыбами скал устойчиво становился колышек.

Мария развернула одеяло.

Ветер подул с такой силой, как будто море только что увидело раскаленный флаг и его охватила ненависть или любовь к нему.

Ветер врывался в ткань, безрассудно трясся, шумел, как крылья большой стаи птиц.

Хищный ветер.

Мария открыла рот. Ветер врывается в рот, словно хочет заткнуть его.

Но она кричит. Она кричит и ревет на ветер, прямо через море.

Ее маленькое дыхание против большого дыхания ветра.

Она кричит до тех пор, пока не начинают болеть горло и легкие.

Потом Мария прячет одеяло в расселине и тщательно закладывает его камнями.

Ее лицо онемело от слез и холода, но внутри у нее все пылает.

* * *

Когда Мария входит в дом, Джон сидит на корточках на полу и читает, прижавшись спиной к холодной изразцовой печи. Вид у него жалостливый.

- Привет, Джон, - говорит она.

- Привет, - отвечает Джон, не поднимая глаз.

- Ты позавтракал?

- Нет.

- Папа встал?

- Нет.

- Что же ты не разбудил его, чтобы вы вместе позавтракали? И развели огонь?

- У нас нет дров.

- В сарае есть.

Джон смотрит на нее.

- Я не хотел будить папу, - говорит он с мучительно недетской мудростью. - Мне кажется, ему надо поспать.

Он встает. Неожиданно она увидела, что его плечи похудели. Он ссутулился. И что случилось с его ртом? Раньше у него были красные губы, маленький мальчишеский рот. Сейчас рот похож на стариковский, тонкий и серый.

"Обними его", - думает Мария. Но он этого не хочет.

- Ты замерз? - спрашивает она.

- Да.

- Здесь холодно. Пойдем со мной, принесем дрова и разведем огонь.

Он делает несколько шагов по направлению к ней, и она смотрит ему в глаза.

Из его глаз вдруг исчезли тусклость, потерянность. Может быть, в ее голосе было что-то такое.

"Иди, - зовет Мария. - Иди, иди, обратно ко мне".

Через эту черную воду.

КРАСАВИЦА И ЧУДОВИЩЕ

Лейла подумала: "Когда мы выйдем на улицу, что-то случится, и все из-за нас. Мы поднимем вихрь".

Они собирались на праздник: Лейла, Пу, Тессан и Мадде. Они накрасились и вырядились во все лучшее, потому что Мадде - а вначале пригласили только ее - убедила позвавшего, что всем уже исполнилось пятнадцать.

Остальных приглашенных Лейла не знала. Да и Мадде не знала их, кроме кого-то из устроителей вечеринки. Но она была без памяти влюблена в одного из гостей, некоего Тото, которого видела ровно три раза в жизни и никогда с ним не разговаривала. А поскольку она не решалась идти на праздник одна, то попросила разрешения привести с собой Лейлу, Пу и Тессан.

"А они симпатичные?" - спросил он, и им пришлось быть симпатичными, хотя Пу носила на зубах пластинку, Тессан была кривоногая, а Лейла, по словам ее сводного брата, выглядела, как грудной ребенок.

Но сейчас все было по-другому. Мадде и Тессан основательно накрасили ее, и она, завороженная и потерявшая дар речи, все еще находилась внутри того незнакомого изображения, которое увидела в зеркале, идол-совратитель, манящий и опасный.

Сначала собственное отражение в зеркале только очаровало ее, через каждую клеточку словно прошел теплый поток. Внутри заиграло приятное чувство, подобное тому, что голодный человек испытывает в ожидании праздничного стола.

Но почти сразу теплый прилив сменился предчувствием грозной вести из неведомого, едва различимого мира. Существо в зеркале, казалось, могло вызывать катастрофы - как будто в самом макияже, в этом новом лице скопились древнейшие наслоения могущества, греха и кары. Лейла не узнавала своего лица. Оно не только возбуждало ее, но и рождало неприязнь. Она чувствовала себя запыхавшейся, загнанной. Ей представилась кобылица буланая Пелла, которую только учитель по верховой езде осмеливался кормить с рук. До чего детской была эта ассоциация с конюшней!

"Неужели так и должно быть? - подумала она. - Чувствуют ли другие то же самое?"

Но ее подруги, как обычно, хохотали и шутили, вполне узнаваемые, несмотря на накрашенные лица.

Когда они вышли на улицу, никакой катастрофы не произошло. Машины не столкнулись, никто не врезался в фонарный столб.

Спускаясь к турникетам на станции "Хурнстюль", они увидели двух старых вислоусых торчков в ковбойских сапогах. При виде девочек те, плутовато улыбнувшись, завращали глазами и в один голос закричали: "Ни фига себе, сколько здесь маленьких сучек!"

* * *

Девочкам надо было ехать на автобусе от Лильехольмена до Вэстберги. У Мадде в записной книжке были адрес и телефон.

На платформе станции "Лильехольмен" они столкнулись с тремя одноклассницами Мадде - Нинни, Элиф и Эмель.

Турчанки Элиф и Эмель - однояйцевые близнецы. У обеих густые, черные гривы, и, по крайней мере, по рассказам Мадде, от девочек исходил дух отваги и таинственности.

Нинни - маленькая, белокурая и подвижная, с широко раскрытыми зелеными глазами.

Все трое направлялись к Нинни домой играть с ее братом в скучные игровые приставки, поскольку остальные их планы провалились.

- Да ладно, пошли лучше с нами, - ляпнула Лейла, скорее потому, что была очарована Элиф и Эмель, которых до этого видела только на фото.

Посмотрев на физиономию Мадде, она поняла, что совершила большую ошибку, но какую именно, не знала. А Нинни, Элиф и Эмель просияли.

- Ладно, я позвоню, - проворчала Мадде. - Но особенно не надейтесь.

Рядом как раз стоял телефон-автомат, так что деваться ей было некуда. К тому же он работал. Мадде набрала номер.

"Еще девчонки? - Голос в трубке был такой громкий и воодушевленный, что слышали все. - Отлично!"

Мадде со строгим выражением лица повернулась к новоиспеченным гостям.

- Ладно, поехали, - сказала она. - Только купим еще чипсов.

Нинни позвонила брату и потребовала от него обещания, что тот наврет что-нибудь родителям Элиф и Эмиль, если те позвонят. Сама же она останется у Мадде. Брат потребовал за это пятьдесят крон.

Затем они поспешили к киоску и купили три огромных пакета чипсов по сниженной цене.

На автобусной площади Мадде обнаружила, что ее записная книжка пропала. В страшной панике они ринулись назад к телефонной будке, но там ее не было. Никто из прохожих ничего подозрительного не видел. Девушка из газетного киоска ничего не знала. Может, книжка вывалилась из сумки по дороге к киоску? Они всюду искали и всех спрашивали. Книжки нигде не было. Мадде побелела, как полотно, казалось, она вот-вот упадет в обморок. Она не помнила, ни на каком автобусе надо ехать, ни на какую улицу им надо. Она не знала даже имени владельца квартиры. Вроде какой-то -ссон.