Подберезовики, подосиновики, подольховики, волнушки, скрыпули, козлята - мы знаем много грибов, но еще больше нам попадается сыроежек. Ох эти сыроежки! Шляпки их бывают совершенно разных цветов: от желто-лимонного до ярко-красного, как флаг, переходя через коричневый и охристый. Зато обратная сторона шляпки гриба сыроежка обязательно должна быть белой, и я рекомендую запомнить это всякому, кто не желает заблудиться или погибнуть в русском лесу. Или он не заблудится, не погибнет, но будет блевать, отравившись грибами, а ведь это совершенно ни к чему, что знает всякий, кто хоть раз в жизни да блеванул, а было это у нас практически с каждым.

Корзинка полнится! Валуй к валую, скрыпуля к скрыпуле, взяли немало опят да выбросили: все они оказались ложными. Манил сатанинский гриб. Эта стерва вылито похож на белый или подберезовик, да только берегись, товарищ; донышко у него непременно будет иметь розоватый оттенок, что обусловлено наличием страшного яда, заключенного в продукте, столь успешно выдающем себя за порядочный. Мы даже хотели растоптать этот гриб пятками, но вовремя вспомнили, что в природе все взаимосвязанно, и вполне возможно, что кошмар сатанинского гриба необходим, к примеру, для формирования мицелия других грибов - правильных, хороших, разных. Мы, пятясь, удаляемся прочь от места мерзкого произрастания, бессильные что-либо предпринять ввиду въевшегося в нас с 60-х годов абстрактного гуманизма. Долго и злобно глядим ему вслед. Бог с ним, этим сатанинским грибом! Пущай его! Ничаво! Пропади он пропадом совсем!

Солнце клонится к закату. Усталые, но довольные, мы выходим на лесную просеку, и тут нас осеняет: а что, если нам наломать еще немного початков молочно-восковой спелости той кукурузы, что стоит стеной, как "пшеница золотая", рядом с "нашим" лесом и которую не всю еще повалили рабочие совхоза? То-то будет веселый праздничный стол! Грибы, кукуруза, аджика... Да и сами рабочие уже который час перекуривают на обочине, прислонившись усталой спиной к своим стальным механизмам, остро пахнущим металлом, соляркой, машинным маслом. Отдыхают, разложив перед собой нехитрую снедь, которую принесли им их беловолосые дети: плавленые сырки "Дружба", плодово-ягодное вино "Аромат садов" по цене 1 руб. 81 коп. Очень хочется кукурузы, но мы живо вспоминаем рассказы старшего поколения об указе "от седьмого - восьмого", согласно которому хищение с колхозных полей каралось многими годами тюрьмы. Да и сейчас стыдно, ну что, в самом деле - ведь мы же взрослые, сознательные люди... Кто-то растил, растил кукурузу, а мы ее возьмем и съедим!..

- Берите вы, дерьма не жалко,- разрешает наши сомнения один из рабочих, седоватый, могутный, своими щелочками глаз напоминающий Мао Цзэдуна.

- Почему вы так говорите? - настораживаемся мы.

- То есть нет, вы поймите меня правильно, товарищи,- смущается рабочий, поправляя на виске засаленную сизую шляпу с узорчатой лентой.- Я не против кукурузы, которую развел Никита Сергеевич, обгоняя Америку. Кукуруза - ценный, питательный продукт для бычков, свиней и телочек, но нас, рабочих, интересует лишь ее зеленая масса, которую мы закладываем в силосную яму. А пять-шесть початков составляют такую ничтожную долю всей зеленой массы, которую долю невозможно учесть самыми сильными лазерными весами даже с привлечением экспериментов из космоса. Вы поймите, вот вам простой пример: если, например, в зеленую массу попадет булыжник, гайка от комбайна или гаечный ключ, то одно это перевесит взятые вами пять-шесть початков в десятки раз, а где у нас гарантия, что этого не случится?

- Да, но ведь в масштабе всей страны, если каждый ее житель возьмет пять-шесть початков, то это составит 1 150 000 000 - 1 380 000 000 початков. А это уже - и громадная сумма, и весомый удельный вес недостачи в народном хозяйстве,- возражаем мы.

- Но соответственно пропорционально должно увеличиться и количество зеленой массы, булыжников, гаек, гаечных ключей,- не сдается "могутный".Но поскольку невозможно, чтоб это произошло, ибо тогда придется копать силосную яму через всю землю насквозь до Америки, то вы и возьмите себе немножко, пять-шесть, как мы их по-нашему, по-рабочему, называем, "стрючков".

- Насквозь до Америки? - поражаемся мы.

- Вот именно! - сияет он.- То-то удивится старая лиса президент США, когда увидит, что мы вылазим из этой ямы, угрожая ему жестом поднятия рабочей руки, сжатой в кулак!

И старик протягивает нам пять или шесть лимонно-янтарных початков, каждый размером с игрушечную торпеду чьих-либо вооруженных сил.

Да, мы все помним. Поздний вечер, почти ночь. Чистый ветер шумит за окном нашего маленького дома, как будто некая птица своим сильным крылом будоражит пространство и время. Мы устали от шума, суеты, импульсов нашего сложного времени, пространства, нас никто еще пока не ударил хорошей дубиной по голове, не обварил щами, не назвал нехорошим словом. Здорово! Пес Тузик погромыхивает цепью, не выходя из будки. Ясное, безоблачное черное небо с россыпью крупных звезд, где четкий ковш Большой Медведицы указует центральное местоположение Полярной звезды. На сковородке шипят грибы, но мы не станем, есть их, несмотря на то, что затратим на приготовление кушанья много времени, масла, сметаны, баллонного газа. Блюдо окажется с горчинкой, а это верный признак того, что в среду съедобных грибов затесался один чуждый, и он, как ни странно, "делает погоду", вызывая физическое отвращение. "Не так ли и в обществе,- думаем мы.- Один горький, нехороший человек может испортить целую сковородку хороших, честных людей, и дай-то Бог, если этот человек окажется ложной сыроежкой, а не бледной поганкой или сатанинским грибом, потому что когда эту целую сковородку хороших, честных людей будут кушать, то кто-нибудь может отравиться до смерти: помрет, посинеет, испустит дух и нету его",- подумали мы с любимой и, помнится, записали эту мысль в две индивидуальные записные книжки, чтобы развить ее впоследствии, она - в форме пьесы, ратующей за сохранение и приумножение культурной ауры, а я - в форме рассказа, посвященного критике, к сожалению, все еще имеющихся у нас всегда отдельных недостатков или явлений.

Ах, теперь уже все не то! Лето кануло, за окном сыро, как в болоте, где жило баскервильское чудовище, раскрытое Шерлоком Холмсом и описанное Конан-Дойлем. Не то теперь: свирепствует осень, стелется вонючий туман. Тузик сдох, кукуруза убрана или съедена, седоватый рабочий попал в Лечебно-Трудовой Профилакторий, слякоть, мерзость, морок, гниль, блевотина, и мы глядим в окно, еле сдерживая рыдания.

ГЛАВА 1965

Плешивый мальчик

Я припрятал от жены девять металлических рублей, девять кружочков, напоминающих о металлических зубах тетки, зазевавшейся как-то утром над водопроводным люком, где белая вода все бьет, бьет в трубы, бьет да никак не может вырваться.

За углом был гастроном, куда привезли вино по восемьдесят четыре копейки поллитра, очень славное вино - крепостью четырнадцать градусов.

Считайте:

Я купил десять бутылок - сто сорок градусов и шестьдесят копеек сдачи.

Я раскупорил десять бутылок и слил вино в канистру, которая не пахла бензином, керосином, тавотом - веществами смазочными, машинными, механическими; она пропиталась смуглой "Лидией", водкой, дешевым коньяком "Арагац", криками: "Эй, поди сюда", тюльпанами и гвоздикой.

Считайте:

Десять пустых бутылок - это рубль двадцать плюс прежние шестьдесят копеек равняется - рубль восемьдесят, равняется - четыре бутылки пива, да еще сдачи тридцать две копейки, а пиво лей в канистру, мешай, чтобы жгло желудок чище черного молотого перца!

Считайте:

Четыре пустые бутылки плюс сдача - это две бутылки пива, шестнадцать копеек небрежно подкинуты в руке, а пиво в канистру, да как можно быстрее, потому что две пустые бутылки да шестнадцать копеек сдачи - это еще бутылка пива и три копейки сдачи.

Три копейки - это медленный завтрашний день. Задняя площадка перенабитого трамвая с собачьей руганью, стихами и дрожащим студнем кассового аппарата, в котором бренчат три копейки. Они не хотят скатываться в узкую щель, они парят над серым алюминием кассовой фурнитуры, как автомобиль на воздушной подушке. Но при чем здесь это?