Подлой предательницей и мерзкой змеей была мадемуазель Хрисаида, прежняя сердечная подруга Лилиан, в вечной дружбе и сестринской любви к которой та многократно клялась. Но после столь низкого поведения Хрисаиды мадемуазель да Фюни возненавидела свою "милую сестру" и принялась строить козни. Если ее старания посеять неприязнь к ней в обществе были тщетны - ибо обручение Хрисаиды с вышеописанным персонажем, звавшимся Алькандром, было принято как в высшей степени романтический шаг, - то пострадавшая от подлости подруги и любимого дама стала искать утешения в новом увлечении, одновременно строя планы мести коварной разлучнице.
Новым увлечением некоторой части салонных дам был спиритизм. Принесла его госпожа Сантилена, одновременно ставшая и медиумом, и реципиентом в спиритических сеансах. Мадемуазель де Фюни подробно рассказывала новоприбывшей подруге о последнем вечере, когда Сантилена и Лизимон вызвали ни много ни мало дух покойного архиепископа Трисского, хотя им пытался воспрепятствовать некий Страж Эфирной Дороги. Мадам Илэн слушала вполуха, ловя только имена и сплетни. Подробности столоверчения ее интересовали мало. А, вот что-то новенькое!
- ...И тогда вдруг вошла она - Черная Дама. Нет, это невозможно рассказать, ее надо видеть! И слышать. Это было бы так талантливо... Но это почти непристойно. Я уверена, что она знается с этими... чернокнижниками. Но ты сама все увидишь. Сегодня среда, значит, салон соберется завтра. Ты должна там быть! Посмотришь на это безобразие!
- О, дорогая, наконец-то и вы здесь! - обратились сразу несколько завсегдатаев салона к вошедшей мадам Илэн. - Как прошло путешествие?.. А скажите, вы знаете... Вы уже видели?.. Повесьте ваш зонтик, солнце здесь не печет... Чудесный фонтан, не правда ли?..
Переплетаясь с пением струй фонтана, так же мерно и прохладно журчал вокруг говор:
- Ах, вы слышали, что герцогиня де *** обратилась к папе за разрешением на развод?
- Да, ведь ее супруг оказался...
- Тс-с, здесь не место таким словам...
- О, а вы слышали, что молодой шевалье де Силлек обвинен в ереси и схвачен Святейшей Службой?
- Да, да! Надо же - отпрыск столь древнего рода и такой негодяй!
- Говорят, вся их семья такова.
- Но какое богатство!
- Говорят, с помощью этого богатства его величество решил поправить финансовые дела маркиза де Коллена, своего любимца...
- Скажите лучше - своего собутыльника!
- Фи, как грубо!.. И каким же образом король хочет обогатить маркиза?
- Наследницей рода д'Отевилль остается юная Софи...
- Эта зазнайка? Она ни разу не соизволила появиться в обществе, а ведь она не лишена талантов. Но она слишком чопорна, бедняжка.
- Да, здесь не место ортодоксам. Свобода мысли - главное. Возьмите хоть Черную Даму...
- Но она же... Ее воззрения - ересь!
- Возможно, это лишь аллегории. Ведь и о Господе нашем Иисусе она говорит с почтением.
- А как поет!
- Да, да! Она будет сегодня?
- Она будет петь?
- Говорят, она простужена.
- Нет, это ее чужеземные курения.
- Но она утверждает, что они служат для успокоения...
- Да, поэтическая душа всегда ранима, а Черная Дама скорбит о горестях многих...
- Я посвятил ей сонет... О, решусь ли прочесть?!
- Она скоро придет.
- Надеюсь, она будет петь.
- О, эти песни!.. Откуда они?
- Эта смелость духа! Этот полет мысли!
- Воистину, душа ее крылата!..
Между тем, само собрание напоминало большое дерево, усиженное птичками в ярком оперении, которые напевали, ворковали, чирикали, слыша только себя.
Прибывающие подходили выразить свое почтение хозяйке, поцеловать ее прелестную ручку, удостоиться радушной фразы или хотя бы приветливого взора живых голубых глаз.
- Здравствуйте, Илэн! Я бесконечно рада видеть вас в своем салоне.
- Здравствуйте, мадам...
- О, зовите меня просто Роксаной. А вы желаете избрать себе имя?
Илэн была прекрасно осведомлена об этом обычае салона госпожи Роксаны, и имя уже было заготовлено - Ириана. Под этим именем она и была представлена тем, кто еще не был знаком с ней.
Тем временем гости салона слегка притихли. Один из менестрелей, по салонному имени - Никомед, взял в руки украшенную лиловыми лентами лютню, поклонился Роксане и запел:
Черной гитары коснутся белые струны,
А менестрель - как свечка тонкий и юный,
Только зачем-то прятал седую прядь,
Словно те, кто любили, могли не знать...
Холод и голод отстанут, устав, в дороге,
Но никуда не сбежать от своей тревоги.
В мире так много лжи и засохшей крови!
Разве они лежали в его основе?
Будет за песни казнен певец на рассвете...
Странным обломком гитары играют дети.
Шепот: "Ты должен уйти, ты нужен живой!
Знаешь, бери гитару мою с собой!"
А через год все снова, хоть плачь, хоть смейся.
В грубых руках умрет струна, как ты не бейся.
"Я им не дам убить - ты тоже из нас.
Струны возьми в подарок, и в добрый час!"
Черной была гитара, а струны белы.
Господи, как же пел он, безумец смелый!
Струны - подарок Света, гитара - Ночи,
Длинны дороги, а жизнь на аккорд короче...
Век менестреля обрежут мечи и злоба.
Друг менестреля напрасно глядит с порога.
Море - его могилу - оплачут птицы,
Песни его навеки уйдут в страницы...
Кто-то с усмешкой: "Ну что, доигрался, видно?"
Кто-то глаза опустит, как будто стыдно.
В мире так много лжи и крови кошмара...
Только созвездьем в небе - его Гитара...
Черной гитары коснулись белые струны...
Песни о несчастной менестрельской доле здесь пользовались популярностью. Певцу одобрительно похлопали, раздавались даже возгласы: "Прелестно! Браво!".
И тут шелест похвал прервал низкий женский голос, произнесший с ноткой усталого терпения:
- Ах, молодой человек, мне бы ваши заботы!
Голос принадлежал одетой в черный шелк молодой рыжеволосой женщине, которая в небрежной позе сидела на кушетке с длинным дымящимся мундштуком в руке. Рядом с ней стояла странная на вид плоская чернолаковая лютня с шестью серебряными струнами, на романский манер именуемая гитарой. Это и была упоминавшаяся выше Черная Дама, Эллен Ле Нуар. Никто не заметил, как она появилась. Но когда заметили - тут же вокруг собралось десятка полтора одетых в черное юношей и девиц, следовавших за ней подобно свите. Среди них были такие юные дарования, как Виолина, Эвизель, Атенаис, Геллан и Флоридор. Последний красовался в новеньком, с иголочки, черном костюме. Изящный бархатный колет был вышит золотом. Взор дамы Ле Нуар вдруг остановился на юноше, и она сухо сказала:
- Подойдите поближе, молодой человек.
Флоридор шагнул к кушетке, еще не понимая, в чем его вина, но уже зная, что сделал что-то не то.
- Ты одет в черное. Но как ты мог отяготить этот цвет золотом? Ведь это кровавый металл, тяжелый и надменный, он не даст тебе взлететь. Воистину, серебро - это мудрость и спокойствие, сталь - воля и верность, но золото - ложь и кровь.
Флоридор, гордившийся своим новым костюмом, который был ему удивительно к лицу, смутился и покраснел. А прочие, только что расточавшие похвалы искусности вышивки, укоризненно закивали - да как же так, верно, верно...
Проклятый колет казался Флоридору раскаленным.
- Я верю, что ты поступил так по незнанию, - милостиво кивнула ему Черная Дама и затянулась душистым дымом своего курения. Ее темные глаза смотрели куда-то в даль, недоступную простому взору. Воцарилось почтительное молчание. Потом кто-то робко попросил:
- Госпожа Ле Нуар, спойте нам!
- Не зови меня госпожой! - вскинулась было Эллен. Потом устало провела ладонью по лицу и тихо вздохнула: - Смерти моей хотите... Ладно.
Она медленно потянулась за своей гитарой. Свита почтительно расступилась, давая ей простор. Коснувшись струн, Эллен мысленно выругалась - ведь только накануне натянула стальные, и вот они снова стали серебряными! Хорошо, хоть не золото. Подняв на окружающих невидящий взор, полный скорби, она запела.