И что особенно примечательно, практически все его произведения либо основаны на сновидениях, которые у Лавкрафта с детства отличались исключительной яркостью, либо включают в себя их образы. Остается добавить сильное чувство ностальгии - часто возникающее ощущение, что он находится не в своем времени ("золотым веком" для него всегда оставался восемнадцатый), с чем и связаны все его страдания.

Глава 4.

Ибо человеческое существо одинаково способно на людоедство и на критику чистого разума.

Р. Музиль.

Есть глубокий символизм в том, что из всех безусловных рефлексов у человека в коматозном состоянии последним угасает агрессивно-оборонительный рефлекс. По мнению известного нейрохирурга из Гарвардского университета В. Марка: "Человек отягощен генами агрессивности и к тому же несет в себе другие гены, которые делают его звероподобным существом".

С точки зрения общей тенденции эволюции биосферы (повышение уровня неравновесия) это является закономерной платой за интеллектуальный потенциал. Усложнение условий существования требовало соответствующих моделей поведения: выживание в нестабильной системе, как правило - весьма нетривиальная задача. Имеется вполне определенная зависимость между сложностью организации (то есть оперированием более емкими информационными моделями) и эффективностью использования энергии, что предполагает ее добывание и защиту от притязаний извне.

"Мозг - такой же орган выживания, как когти или клыки" (У. Р. Эшби). И чем выше располагается вид на "лестнице агрессии", тем более развитый интеллект ему необходим для поддержания гомеостаза со средой. Таким образом, "интеллект по одной из своих первичных функций - инструмент агрессии. Но вместе с тем - инструмент экономии агрессии, поскольку он обеспечивал достижение целей активности меньшими энергетическими затратами" [12].

Интеллектуальные способности и уровень агрессивности хотя и связаны между собой, но зависимость эта носит нелинейный характер. В дикой природе наиболее развитый интеллект демонстрируют не "профессиональные" хищники, а неспециализированные виды (дельфин, обезьяна, ворона), которые не имеют жесткой фиксации в экологических нишах.

Как мы знаем, в эволюции гоминид очередной кризис неравновесия практически разрушил природные регуляторы вида. На новом витке эволюционной спирали поднялась во весь рост проблема формирование искусственной - "культурной" - среды обитания. Вышедшую из-под контроля инстинктов агрессивность (подстегиваемую постоянно действующими стресс-факторами) можно было уравновесить только железной уздой внешнего принуждения. В этом отношении наш предок более всего напоминал жутковатого уродца из уэллсовского "Острова доктора Моро". Уже не животное, но и еще не человек переходное существо, мучительно балансирующее между звериным естеством и огромным количеством табу, полностью регламентирующих его жизнь...

"Не охотиться за другими людьми - это Закон. Разве мы не люди?"

Внутренняя солидарность предчеловеческой стаи достигалась переносом агрессии вовне - на представителей других сообществ. Причем в первую очередь - на себе подобных.

Оценивая чужака, мы бессознательно "примеряем" его образ на себя (остаточное влияние популяциоцентрического инстинкта). Априорная негативная установка в случае близости обоих образов собственного "Я" и чужака - ведет к внутреннему конфликту. Надо ли напоминать, насколько людям свойственно проецирование внутренних проблем вовне? Самые жестокие войны - гражданские...

Доминирование А-поведения внутри стаи уравновешивалось Е-поведением в междустайных отношениях. Геноцид, дополненный каннибализмом, в прачеловеческой истории был скорее нормой, чем исключением. Самый характерный тому пример - полное истребление неандертальцев нашими предками кроманьонцами. Ни один из этих из видов, как сейчас установлено, не имел бесспорного преимущества, что сделало конкурентную борьбу особенно жестокой.

Исчезновение неандертальцев стало тем рубежом (переходом от среднего к верхнему палеолиту), за которым началась эпоха бурного развития вида Homo sapiens. Однако "образ врага", похоже, навечно вошел в арсенал культуры. По мнению Б. Ф. Поршнева, именно в верхнем палеолите до крайности обострилось ощущение враждебности всего чужого - наследие смертельной войны с неандертальцами.

Это древнее наследие и поныне с нами. Любой этнический конфликт способен разбудить злобного джинна, сеющего смерть, и тогда толпой овладевает безумие... "У многих народов всплывает на поверхность сознания подавленный, казалось бы, десятилетия назад стереотип жестокости. В этом отношении каждое формирование обладает своим почерком. Если в Средней Азии принято сдирать с пленного живьем кожу, то в Молдавии можно столкнуться с распиливанием на циркулярной пиле захваченного в плен казака" [16].

Вполне естественно, что с устранением главного конкурента жертвой накопившегося агрессивного потенциала стали сначала соседние племена, а затем и сами соплеменники. Резко повысился уровень стресса - основной мутагенный фактор. Период в 15 - 25 тысяч лет, когда шло формирование второй сигнальной системы, можно определить как своеобразный филогенетический мост: "на протяжении этого отрезка макроморфология мозга еще менялась, позже - не менялась" [14].

Человек как биологический вид вышел из-под влияния целого ряда прежних форм естественного отбора, но во многих отношениях так и остался остался незавершенным. Слишком стремителен был последний этап биологической эволюции, чтобы успеть естественным путем разрешить накопившиеся противоречия. Так проблема контроля избыточной агрессивности стала важнейшей функцией культуры: "клетку для себя человек должен соорудить сам, ибо больше некому" [11].

Гераклит назвал войну (вражду) "отцом вещей". Действительно, вся история человеческой цивилизации является непрерывной борьбой против энтропии, а следовательно - против равновесия. И столь же непрерывен процесс совершенствования нормативных регуляторов. За преодоление каждого экологического или социального кризиса приходится расплачиваться растущей нестабильностью, которая компенсируется дальнейшим усложнением социума.

Социальный прогресс - это тоже средство выживания.

Можно сформулировать своеобразный закон техно-гуманитарного равновесия: чем выше потенциал производственных и боевых технологий, тем более совершенны культурно-психологические средства сдерживания агрессии [12].

С другой стороны, из теории систем известна закономерность: в кризисной ситуации устойчивость пропорциональна внутреннему разнообразию. Вид Homo sapiens - настоящий рекордсмен по выживаемости, а исключительное внутривидовое разнообразие всегда являлось его отличительной чертой. И даже из самых общих соображений очевидно, что между профессиональным убийцей и праведником должна быть какая-то принципиальная разница.

"Мы очень мало знаем об эволюции тонкой структуры мозга. Нам известна приблизительная одинаковость анатомического строения мозга у людей, но это - не основание для вывода об одинаковости тонкой структуры, об одинаковости элементов унаследованных мозговых сетей, ответственных за те или иные способности и склонности, за силу тех или иных инстинктов" [17].

Поршнев прямо говорит о "таинстве дивергенции, породившей людей". Расхождение, ращепление признаков тогда достигло своего апогея. При колоссальном давлении неодолимой потребности в подражании и высочайшем градусе агрессивности из аморфного материала предчеловеческой психики выкристаллизовывалось "диковинное диво" Природы, величайшая из ее драгоценностей - Разум. Генезис "человека разумного" остался навсегда запечатлен в предзаданности определенных характеристик, ращепивших изначальное видовое единство пралюдей.

Современное состояние науки позволяет лишь очень незначительно приблизиться к пониманию механизма видовой дифференциации людей. Сам термин "вид" применительно к человеку практически лишен биологического содержания и используется здесь скорее в смысле "видовое поведение" (некоторые базовые характеристики которого как раз определяются морфологической спецификой мозга).