– А вы ни у кого, случаем, такого фонарика не видели?

– Знаете, мне кажется, что… Или я ошибаюсь…

Дубравин заволновался: неужели?! Если бы…

– Не могу вспомнить…

Ольховский наморщил высокий лоб с небольшим шрамом над левой бровью.

– Нет, не могу. Где-то, когда-то… Нет.

– Может, у бабушки вашей бывшей жены?

– Бывшей… – поморщился Ольховский.

Похоже, это слово его раздражало.

– Нет, только не у Софьи Леопольдовны. Мы с нею были не в ладах, и я никогда не входил в ее комнату.

– Как это важно, если бы вы только знали…

Надежда все еще не покидала майора.

– Вспомните… – едва не взмолился он.

– Простите, но…

Ольховский развел руками.

– Увы… – сказал он с огорчением.

Дубравин разговаривал с Ольховским еще минут десять.

А затем, простившись и оставив ему номера своих телефонов, служебного и домашнего, на случай, если тот все же вспомнит, кому мог принадлежать фонарик, возвратился в управление.

Буфет уже был закрыт, и майор, с трудом вымолив у буфетчицы несколько бутербродов с колбасой и бутылку минеральной воды, отправился в свой кабинет, где и просидел над бумагами до половины восьмого.

Белейко сегодня отсутствовал – он был в дежурной следственно-оперативной группе.

Оторвал Дубравина от канцелярской работы телефонный звонок.

– Дубравин у телефона. Ты, Бронек? Да… Что?! Убита?! Не может быть! Точно? Ах, черт! Дождался. Нет, это я себе… Выезжаю.

Майор уронил телефонную трубку на рычаги и сморщился, будто собирался заплакать. На душе и впрямь было так скверно, что хотелось закричать, что-то разбить, разорвать…

Убита Новосад…

Почему-то вспомнился Драч: накаркал-таки, старый ворон.

Дом, где жила Новосад, – девятиэтажная одноподъездная коробка, семейное общежитие – находился в новом микрорайоне Южные Склоны.

Неподалеку от дома виднелись кучи строительного мусора. Микрорайон построили года два назад, а навести элементарный порядок не удосужились.

Ну и времена, подумал майор. И тут же поправился: а раньше что, были лучше? Совковский менталитет дрыном не вышибешь. Народу все по барабану. Лишь бы день до вечера.

Каждому свое: начальство думает как бы себе карман набить, а рабочий люд мечтает где бы перехватить лишний рублик на бутылку…

К дому пришлось добираться пешком – метрах в тридцати от девятиэтажки улицу пересекала свежевырытая траншея.

Возле нее стоял, уныло уткнувшись ковшом в землю, небольшой экскаватор и компрессор, забрызганный грязью.

В подъезде Дубравина встретила перепуганная дежурная, худенькая старушка в маленьких роговых очках, закутанная в клетчатую шаль.

Она и проводила его на четвертый этаж в квартиру актрисы.

– Как? – сразу же спросил майор у Белейко.

– Задушил кто-то. Посмотри сам…

В комнате работал эксперт дядя Саша.

Здесь же находился и незнакомый Дубравину следователь прокуратуры, высокий, худощавый парень, на юном лице которого застыло выражение робости.

Видно было, что ему еще не приходилось заниматься расследованием подобного преступления, и он отчаянно боялся сказать что-нибудь невпопад, а потому больше отмалчивался.

Кроме эксперта и следователя в комнате находился дежурный врач оперативной группы, полный мужчина пятидесяти лет с крохотной рыжей бородкой на круглом, упитанном лице.

Он хлопотал возле женщины, лежащей на диване. Присмотревшись, майор узнал Алифанову.

Видимо, у нее случился сердечный приступ. Она тихонько постанывала, положив левую руку на грудь. В комнате пахло нашатырем и валерьянкой.

Новосад, в строгом черном платье, подпоясанном узким кожаным ремешком, лежала на спине, раскинув руки, возле книжного шкафа.

Даже без заключения судмедэксперта можно было безошибочно определить причину ее смерти, стоило только взглянуть на розовые пятна вокруг шеи, которые уже начали чернеть.

– …К нам позвонила Алифанова. Приехали быстро – уже через семь минут после ее звонка были здесь, – рассказывал Белейко. – Алифанова лежала без сознания возле двери, в коридоре. Опросить ее не смогли – сам видишь, в каком она состоянии.

– Что кинолог?…

– Собака след не взяла: то ли молода чересчур, то ли кинолог неопытный. Хотя сам знаешь, что творится на улице – мокрый снег, грязь, люди идут с работы, все затоптано…

– Дядя Саша, – обратился Дубравин к эксперту. – А что у вас?

– Отпечатки пальцев на дверных ручках, похоже, только хозяйки и этой девушки.

Эксперт кивнул в сторону Алифановой.

– Следы у порога тоже ее: кто-то протер пол. И недавно. На ковре ничего обнаружить не удалось. Возможно, убийца снял обувь.

– А как кухня? – спросил майор.

– Там еще нужно работать.

– Понятно…

Дубравин обернулся к Белейко:

– Бронек, кто здесь был, кроме Алифановой, когда вы приехали?

– Тут нам, можно сказать, повезло. Алифанова, когда бежала звонить вниз, в дежурку (у Новосад нет телефона), встретила участкового, лейтенанта Бойченко, – у него здесь квартира. Он сразу же перекрыл выход, никого не впускал и не выпускал из общежития. Так что, если убийца еще здесь, деться ему некуда.

– А окна?

– Бойченко попросил знакомых ребят последить за окнами. Пока ничего. Я вызвал еще и наряд милиции из райотдела.

– Возьми участкового, и пройдитесь по квартирам. Проверь документы, запиши всех. Всех! Понял?

– Понял…

– Спроси, может, кто что-нибудь видел, слышал. Хотя…

Дубравин поморщился, будто съел лимонную дольку. Нынче народ не шибко в свидетели рвется. Сегодня свидетель – а завтра придут братки и поломают ребра. В лучшем случае.

Белейко с пониманием кивнул и ушел.

За три года совместной работы они привыкли понимать друг друга с полуслова, поэтому старший лейтенант сразу сообразил, почему на лице майора появилось кислое выражение.

Неожиданно приехал подполковник Драч – ему уже успели доложить. Он был угрюм больше обычного и время от времени нервно покусывал нижнюю губу.

Увидев Дубравина, подполковник только посмотрел на майора сумрачным взглядом, но ничего не сказал и не спросил.

Немного понаблюдав за работой эксперта, он что-то записал на клочке бумаги и вышел в коридор.

Майор с убитым видом последовал за ним. Чувство вины томило его душу, он пытался сообразить, почему и где у него вышла такая жестокая, непоправимая промашка.

Драч подошел к окну в конце коридора. Из окна открывался вид на рынок – хаотичное скопление разномастных палаток, торговых рядов и киосков, тонущих в грязи.

Визитная карточка нашего смутного времени, подумал майор с невольным раздражением. Дикий капитализм…

– Займитесь вместе со следователем девушкой, – сказал подполковник, не оборачиваясь. – Если, конечно, разрешит врач. Я поприсутствую. Только не здесь.

– Слушаюсь, – сухо ответил майор.

– Подыщите свободную комнату, – посоветовал подполковник.

– Может, в дежурке?

– Все равно где…

Алифанова была какая-то закостеневшая, вялая. Она сидела на стуле неестественно прямо, придерживаясь руками за сиденье, словно боялась, что свалится на пол.

Опрашивал ее следователь прокуратуры. Ответы Алифановой были отрывочны, бессвязны.

– …Валя позвонила… чтобы я срочно приехала. Срочно… Не успела…

– Чем она мотивировала свою просьбу?

– Я спросила… Она не сказала… Не телефонный разговор. Так объяснила…

– Она была взволнована?

– Очень. Я даже испугалась. Сразу же оделась, взяла такси и сюда…

– Поднимались в лифте?

– По лестнице. Лифт был занят. Я спешила…

– Дежурная была в вестибюле?

– Точно не помню… Кажется, была.

– Поднимаясь по лестнице, вы кого-нибудь встретили?

– Нет.

– Что дальше?

– Дверь была заперта. Я вошла и…

Алифанова закрыла лицо руками и беззвучно заплакала.

– Успокойтесь, успокойтесь… Выпейте…