О боге, о вселенной и о том,

Как пить: ром с чаем или голый ром;

Их гордый вид пред гордыми властями,

Их сюртуки, висящие клочками.

119

Бывало, только восемь бьет часов,

По мостовой валит народ ученый.

Кто ночь провел с лампадой средь трудов,

Кто в грязной луже, Вакхом упоенный;

Но все равно задумчивы, без слов

Текут... Пришли, шумят... Профессор длинный

Напрасно входит, кланяется чинно,

Он книгу взял, раскрыл, прочел... шумят;

Уходит, - втрое хуже. Сущий ад!..

По сердцу Сашке жизнь была такая,

И этот ад считал он лучше рая.

426

120

Пропустим года два... Я не хочу

В один прием свою закончить повесть

Читатель знает, что я с ним шучу,

И потому моя спокойна совесть,

Хоть, признаюся, много пропущу

Событий важных, новых и чудесных.

Но час придет, когда, в пределах тесны:

Не заключен и не спеша вперед

Чтоб сократить унылый эпизод,

Я снова обращу вниманье ваше

На те года, потраченные Сашей...

121

Теперь героев разбудить пора,

Пора привесть в порядок их одежды,

Вы вспомните, как сладостно вчера

В объятьях неги и живой надежды

Уснула Тирза? Резвый бег пера

Я не могу удерживать серьезно,

И потому она проснулась поздно...

Растрепанные волосы назад

Рукой откинув и на свой наряд

Взглянув с улыбкой сонною, сначала

Она довольно долго позевала.

122

На ней измято было все, и грудь

Хранила знаки пламенных лобзаний..

Она спешит лицо водой сплеснуть

И кудри без особенных стараний

На голове гребенкою заткнуть;

Потом сорочку скинула, небрежно

Водою обмывает стан свой нежный...

Опять свежа, как персик молодой..

И на плеча капот накинув свой,

Пленительна бесстыдной наготою,

Она подходит к нашему герою,

427

Садится в изголовье и потом

На сонного студеной влагой плещет.

Он поднялся, кидает взор кругом

И видит, что пора: светелка блещет,

Озарена роскошным зимним днем;

Замерзших окон стекла серебрятся;

В лучах пылинки светлые вертятся;

Упругий снег на улице хрустит,

Под тяжестью полозьев и копыт,

И в городе (что мне всегда досадно)

Колокола трезвонят беспощадно...

124

Прелестный день! Как пышен божий свет!

Как небеса лазурны!.. Торопливо

Вскочил мой Саша. Вот уж он одет,

Атласный галстук повязал лениво,

С кудрей ночных восторгов сгладил след,

Лишь синеватый венчик под глазами

Изобличал его... Но (между нами,

Сказать тихонько) это не порок. У

наших дам найти я то же б мог,

Хоть между тем ручаюсь головою,

Что их невинней нету под луною.

126

Из комнаты выходит наш герой,

И, пробираясь длинным коридором,

Он видит Катерину пред собой,

Приветствует ее холодным взором

И мимо. Вот он в комнате другой:

Вот стул с дрожащей ножкою и рядом

Кровать; на ней, закрыта, кверху задом

Храпит Параша, отвернув лицо.

Он плащ надел и вышел на крыльцо,

И вслед за ним несутся восклицанья, .

Чтобы не смел забыть он обещанья:

428

Чтоб приготовил модный он наряд

Для бедной, милой Тирзы и так дале.

Сказать ли, этой выдумке был рад

Проказник мой: в театре, в пестрой зале

Заметят ли невинный маскарад?

Зачем еврейку не утешить тайно,

Зачем толпу не наказать случайно

Презреньем гордым всех ее причуд?

И что молва? Глупцов крикливый суд,

Коварный шепот злой старухи или

Два-три намека в польском иль в кадрили!

12!

Уж Саша дома. К тетке входит он,

Небрежно у нее целует руку.

"Чем кончился вчерашний ваш бостон?

Я б не решился на такую скуку,

Хотя бы мне давали миллион.

Как ваши зубы?.. А Фиделька где же?

Она являться стала что-то реже.

Ей надоел наш модный круг, - увы,

Какая жалость!.. Знаете ли вы,

На этих днях мы ждем к себе комету,

Которая несет погибель свету?..

128

И поделом, ведь новый магазин

Открылся на Кузнецком, - не угодно ль'

Вам посмотреть?.. Там есть мамзель

Aline, Monsieur Dupre, Durand, француз природный.

Теперь купец, а бывший дворянин;

Там есть мадам Armand; там есть субретка

Fanchaux - плутовка, смуглая кокетка!

Вся молодежь вокруг ее вертится.

Мне ж все равно, ей-богу, что случится!.

И по одной значительной причине

Я только зритель в этом магазине.

429

129

Причина эта вот - мой кошелек:

Он пуст, как голова француза, - малость

Истратил я; но это мне урок

Ценить дешевле ветреную шалость!"

И, притворись печальным сколько мог,

Шалун склонился к тетке, два-три раза

Воздохнул, чтоб удалась его проказа.

Тихонько ларчик отперев, она

Заботливо дорылася до дна

И вынула три беленьких бумажки.

И... вы легко поймете радость Сашки.

180

Когда же он пришел в свой кабинет,

То у дверей с недвижностью примерной,

В чалме пунцовой, щегольски одет,

Стоял арап, его служитель верный.

Покрыт, как лаком, был чугунный цвет

Его лица, и ряд зубов перловых,

И блеск очей открытых, но суровых,

Когда смеялся он иль говорил,

Невольный страх на душу наводил;

И в голосе его, иным казалось,

Надменностью безумной отзывалось.

131

Союз довольно странный заключен

Меж им и Сашей был давно. Их разговори

Казалися таинственны, как сон;

Вдвоем, бывало, ночью, точно воры,

Уйдут и пропадают. Одарен

Соображеньем бойким, наш приятель

Восточных слов был страшный обожатель,

И потому "Зафиром" наречен

Его арап. За ним повсюду он,

Как мрачный призрак, следовал, и что же?

Все восхищались этой скверной рожей!

430

132

Зафиру Сашка что-то прошептал.

Зафир кивнул курчавой головою,

Блеснул, как рысь, очами, денег взял

Из белой ручки черною рукою;

Он долго у дверей стоял

И говорил все время, по несчастью,

На языке чужом, и тайной страстью

Одушевлен казался. Между тем,

Облокотясь на стол, задумчив, нем,

Герой печальный моего рассказа

Глядел на африканца в оба глаза.

184

И, наконец, он подал знак рукой,

И тот исчез быстрей китайской тени.

Проворный, хитрый, с смелою душой,

Он жил у Саши как служебный гений,

Домашний дух (по-русски домовой);

Как Мефистофель, быстрый и послушный,

Он исполнял безмолвно, равнодушно,

Добро и зло. Ему была закон

Лишь воля господина. Ведал он,

Что, кроме Саши, в целом божьем мире

Никто, никто не думал о Зафире,

131

Однако были дни давным-давно,

Когда и он на берегу Гвинеи

Имел родной шалаш, жену, пшено

И ожерелье красное на шее,

И мало ли?.. О, там он был звено

В цепи семей счастливых!.. Там пустыня

Осталась неприступна, как святыня.

И пальмы там растут до облаков,

И пена вод белее жемчугов.

Там жгут лобзанья, и пронзают очи,

И перси дев черней роскошной ночи.

431

Но родина и вольность, будто сон,

В тумане дальнем скрылись невозвратно...

В цепях железных пробудился он.

Для дикаря все стало непонятно

Блестящих городов и шум и звон.

Так облачко, оторвано грозою,

Бродя одно под твердью голубою,

Куда пристать не знает; для него

Все чуждо - солнце, мир и шум его;

Ему обидно общее веселье,

Оно, нахмурясь, прячется в ущелье.

136

О, я люблю густые облака,

Когда они толпятся над горою,