Или кто-то не выпьет её…

— Шутишь? Ты сможешь выпить меня? Это я выпью тебя, Пустой.

И он начал пить. Каждая кость, пронзающая моё тело, стала высасывать из меня энергию.

Но я не могу позволить ему сделать это! Никак не могу! Но почему?

— Ты не можешь сопротивляться. На что ты надеялся, придя сюда? Твоих сил не хватит даже на то, чтобы выбраться отсюда изменённым. Ты ничтожество, Пустой. Ты ничто.

Я не знал, на что надеялся, когда шёл сюда. И надеялся ли вообще на что-то? Кругом лишь тьма и кости. Тьма разъедает плоть, плоть превращается в грязь, грязь смывают дожди и свежая кровь, грязь превращается в Скверну, остаются лишь сухие полые кости, которые пронзают этот мир. Весь мир стоит на костях, они пьют из него силы. Из него и меня.

Я не могу ему позволить сделать это… не могу…

Издевательский хохот. Мне не на что надеяться. Я сейчас умру. Моё тело вольётся в этот костяной мир, моя плоть иссохнет, кости деформируются, и я превращусь в одно из деревьев, что сохнут здесь.

— Я выпью тебя, — повторил уже в третий раз голос, будто подтверждая мои мысли.

Я закрыл глаза, хотя это был лишь театральный жест — кругом и так царила тьма. Я побеждён. Скоро я присоединюсь к вам… к тебе, Топлюша… к тебе, Тёмная Мать… к тебе, Павел…

Я зашипел и дёрнулся. Я вспомнил их лица и их имена. Я не знаю, кто они мне. Но знаю, что их смерть не должна быть напрасной.

Передо мной появился Корум. Он тяжело дышал, будто долгое время бежал ко мне откуда-то издалека. Его изорванная и обожжённая кожа свисала лохмотьями с костей, но он всё ещё был облачён в полный доспех, а на его плечах лежал оплавленный меч.

— Пошли, — сказал Корум. — Я заберу тебя с собой. Наше место там, на севере. Там мы потеряли друзей и любимых. Потеряли самих себя. Те, кого мы убили, ждут нас. — Он прикоснулся почерневшей от огня левой рукой к своему обгоревшему лицу. — Эти муки — ничто по сравнению с тем, что они нам готовят. Но ведь мы этого заслужили? Мы безжалостные убийцы, наша совесть черна от спёкшейся крови, наши души сгнили и кишат червями. Только бесконечные муки и огонь очистят нас, да и то не до конца. — Левая ладонь берсеркера потянулась ко мне. Запахло смертью и горелым мясом. — Пошли.

Я дёрнулся. Потом ещё раз. И ещё.

— Нет, — прошипел я, — нет… НЕТ!!!

Я уже убил его. Я. Его. Убил. Мне нечего боятся мертвецов, ведь я жив. Значит, я сильнее. Сильнее!

Корум покачал головой и убрал руку.

— Как знаешь. У нас с тобой одна дорога, Пустой. Она может быть короче или длиннее. Это дорога мук. Зачем ждать, делая себе ещё больнее? Исход один — смерть.

— Плевать. Плевать. Плевать! Я здесь не для того, чтобы умереть. Я здесь… я…

— Зачем ты здесь? — прошипел-прогрохотал голос. — Неужели для того, чтобы спастись самому и спасти ещё кого-то?

— Нет. Я не собираюсь спасаться. Я не могу никого спасти. Но я могу отомстить.

— Кому?

— Виновным.

— Зачем?

— Зачем убивают людей? Конечно, для того, чтобы они умерли.

Издевательский хохот едва меня не оглушил.

Корум покачал головой и ушёл. Его сменила Тёмная Мать. Обнажённая, она будто выставляла напоказ свою опалённую половину тела — плоскую грудь без соска, будто оплавленное лицо. От самого её лба до паха шла идеально ровная красная полоса — след от удара, нанесённого Корумом.

— Правда, я красивая? — спросила она, проводя скрюченными пальцами по тому месту, где должна быть грудь. — И ты отверг меня. Хотя я сделала всё для твоего возвышения.

— Ты убила Топлюшу…

— Убила. Потому что я женщина. — Тёмная Мать приблизилась ко мне, её изуродованные губы едва не коснулись моих. Её кислое зловонное дыхание едва не вызвало у меня тошноту. — Я должна была бороться за своего мужчину. Я ведь любила тебя.

— Нет.

— Любила. По-своему. И дорожила тобой. А ты… — Её лицо перекосилось. — Поматросил и бросил. Натрахался вдоволь и выбросил, когда мне больше всего нужна была твоя поддержка. Я не говорю о том, что ты даже не попытался меня защитить от Корума. Что, думал, он меня пришьёт и делу конец, трахай кого хочешь? Ну уж нет.

— Нет… — буквально простонал я.

Тёмная Мать прижалась к моему уху своими губами. Скрюченные пальцы правой руки принялись терзать мой ремень.

С трудом, но я всё же вырвался из её хватки.

— Я никогда тебя не любил тебя. И ты меня тоже. Мы были одиноки, и лишь временно составили друг другу компанию. Я не мог тебя спасти, не мог. Ты сама выкопала себе могилу…

— Сама себе? Это когда же? Когда пьяная решила тебе дать? Или поняла, что из тебя может выйти толк, и решила защитить вложенные в тебя активы, убив твою шлюшку? Или в тот момент, когда сделала главой клана?

Я внезапно рассмеялся.

— В тот момент, когда поставила галочку рядом с надписью «Героический режим». В тот момент, когда не поняла, что всё кругом — реальность, а не игра. А в реальности всё имеет свои последствия. Думала, ты такая альфа-самка и интриганка? Первый психопат с проклятым мечом разделал тебя, как свинью. — Я дёрнулся, стараясь высвободиться из мёртвой хватки костей, Злоба буквально пожирала меня изнутри. — Иди сюда, и я покажу тебе, насколько ты слаба.

Тёмная Мать улыбнулась. Её лицо на миг потеряло форму, фигура будто размазалась во тьме, и передо мной уже стояла Топлюша.

— Ты убил меня, — сказала она. — Ты бросил меня, оставил одну, а она меня убила. Выходит, именно ты убил меня.

Я закричал, выгибаясь всем телом, но кости в моём теле не давали мне сдвинуться ни на сантиметр.

Издевательский хохот гремел, оглушая меня. Фигура Топлюши растаяла, на её место осталось человекодерево женского пола. Её неестественно вытянутый рот искривился в паршивой улыбке. Я заметил, что её руки пронзают мою грудь.

— Что ж, хорошее представление, — сказал тот, кто был в коконе. — Я потянул время, вытянул из тебя достаточно сил, пора тебя уже кончать.

Кости зашевелились, ввинчиваясь в мою плоть. Они проникали всё глубже и глубже, причиняя невыносимую боль, высасывая из меня последние крупицы силы. Но я не умирал. Что-то внутри меня сопротивлялось, хотя казалось, что меня выжали досуха.

Нет, что-то во мне ещё осталось. Я вспомнил всё — боль, отчаянье, Злобу. Но не только они составляли мою суть. Я помнил и другое — любовь, дружбу, надежду.

Я рассмеялся.

— Наличие Тени говорит о присутствии Света, а не о его отсутствии.

Я вцепился зубами в кость, пронзающую мою грудь, и сжал челюсть. Раздался хруст, кость дёрнулась, стараясь вырваться из моего захвата, но тщетно. Я перекусил её, и в моё горло потекла чёрная жижа. Эта жижа обжигала, хотя не имела никакой температуры. Я знал почему — это была чистая энергия. А кость — один из каналов, ведущих к кокону. И я пил из него.

Человекодерево попробовало отступить, кость у её плеча сломалась, оставляя в моих зубах не соединённую ни с чем полый осколок. Но я выпил уже достаточно. С неимоверными усилиями я поднял правую руку. Кости сопротивлялись, но я ломал их одну за другой. И они отступили. Но меня уже было не остановить. За моими плечами расцвела Тень, охотящаяся за Тьмой.

— Хо-хо! Да ты готов измениться! Что ж, прими мою силу, Пустой!

Кости расступились, оставив большой свободный участок. Я снова стоял на тропе, будто никуда не проваливался. Моё тело покрывала кровь, но никаких ран на коже не было, одежда тоже оставалась целой. Я будто бы только вошёл сюда, не сделал и шага.

Что это было? Галлюцинации? Или морок? А есть ли разница?

Дорога впереди кишела трупными червями. Они лезли из-по земли, целыми связками вылезали из струпьев на сухой коже человекодеревьев.

— Хочешь силу? Жри её полным ртом!

Нет, это были не черви, это родственники Комка, только мелкие. Я непроизвольно сжал губы, чтобы эта мерзость действительно не попала мне в рот.

Но ничего не происходило. Черви копошились на земле, не обращая на меня никакого внимания.

— Спасибо, Комок, — сказал я и, ухмыляясь, двинулся по тропе, стараясь держать как можно уверенней. Я растоптал, наверное, сотню червей прежде, чем их хозяин отдал им приказ возвращаться. Уверенного гогота на этот раз не было, но зловещая тишина тоже не предвещала ничего хорошего.