Но я проиграла… Не знаю, хорошо ли или плохо то, что ты идёшь туда. Надеюсь, что Лес тебя всё же сломает, и ты погибнешь. Если же ты сумеешь завладеть источником… Тогда ты не зря избавил меня от всех этих мук.

А теперь… убей меня…

Я приблизился к паучихе и один чётким ударом отсёк её голову от тела. Потом долго бродил по развалинам, пока не нашёл какую-то полуистлевшую тряпку, которой хватило на саван.

Копать яму руками и ножом было долго и муторно, но что эти мои усилия по сравнению с десятками лет постоянных мучений?

Когда я вернулся к нашему с Синеглазкой биваку, утопленница уже мирно посапывала, подложив ладони под щёку. Я на миг испытал острое желание, но подавил его. Просто Злоба искала выход.

Так много моментов, когда я её подавливал. Но уже скоро, через пару месяцев, я дам ей волю. И тогда они заплатят, заплатят все — Властелины, их ставленник, Игрок… Все ублюдки, из-за которых сила Гаспа проснулась.

Комок пробормотал во сне, что хочет к маме.

Сам того не заметив, я заснул. И мне опять снились кошмары.

Мы, наконец, выбрались на твёрдую землю. Выглядел я как грязный скрюченный старик, который без опоры и шага ступить не может, да и чувствовал себя примерно так же. Я отбросил палку, которую выломал на руинах для удобства, и тяжело улёгся на влажный мох. Солнце едва-едва прошло зенит, а я уже практически не чувствовал ног — переход по трясине с боем дико выматывал. И это с учётом того, что воевать-то пришлось по большей части против комаров.

«Отдохни, в такие места лучше ходить ночью».

«Заткнись».

Комок опять обиделся. Плевать, слишком уж я был на него зол. Этот мелкий засранец без моего ведома на ночь выкрутил всю мою энергию на защиту, оставив для атаки только необходимый при использовании заклинаний минимум. Он пытался защищаться, мол, я слишком беспечен, что Оскал мог не поднять тревогу, и что вообще было бы, если бы я не проснулся от кошмара. Я его не слушал. Приказал больше так не делать. В чём-то Комок, конечно, был прав, но, думаю, исход боя не висел бы на волоске, если бы я мог биться в полную силу.

Синеглазка принялась бродить вокруг меня, намекая, что раз уж она хочет от меня ребёночка, то пора бы нам заняться делом. Для неё-то переход по мокрому — лишь приятная прогулка, хотя и ей пришлось ещё разок попотеть, вытаскивая меня из трясины: кажущаяся надёжной кочка буквально расползлась у меня под ногами. Я делал вид, что намёков не понимаю. Это удавалось ровно до тех пор, пока она не забралась на меня сверху и не начала стягивать с меня штаны. Как тут откажешь?

Вечером пришлось прикончить зелье выносливости, одно из трёх у меня оставшихся. Силы восстанавливались слишком медленно. Комок какое-то время молчал, но потом всё-таки соблаговолил сказать, что остров тянет из меня энергию.

«И, вероятно, в «кармане» будет ещё хуже. Либо он выпьет тебя, либо ты выпьешь его».

Когда солнце растворилось в поднимающихся от гейзеров клубах пара, я собрался в дорогу. С собой я брал самое необходимое — оружие, флягу воды и минимум еды. Если не получится справиться с каналом быстро, буду драть когти.

Я договорился с Синеглазкой, что она будет ждать меня на острове неделю (мало ли, вдруг придётся по той или иной причине задержаться на обратном пути), собрал свои вещи, окликнул Оскала… И понял, что пёс не слушается. Он наотрез отказался идти со мной в «карман», даже пару раз заскулил и вильнул хвостом, чего с ним вообще практически не случалось. Пораскинув мозгами, я решил, что так будет лучше — не нужен мне сломанный пёс, а Лес Трупов мог извратить его так же, как сделал это с матерью Синеглазки.

В общем, я пошёл к центру острова в одиночку. И лишь через пару минут понял, что я остался совершенно один — Комок спал. Вообще был в полном отрубе, похуже, чем прошлой ночью. Я даже шаг замедлил. Я слишком долго не оставался действительно один, привык полагаться на своих спутников, а тут…

Я стиснул зубы и ускорил шаг. Делать нечего. Назвался ставленником Тьмы, полезай в место с таким внушающим надежду названием как Лес Трупов. Обратной дороги у меня нет.

Переход случился куда быстрее, чем в прошлые разы. У меня как будто бы разъехались в разные стороны глаза, и я уже шагал по узкой тропе среди густых зарослей невероятно уродливых елей. Несколько десятков шагов, и я вышел на небольшую полянку.

Мне в глаза сразу бросилась полуземлянка с замшелой крышей. Рядом с низким входом свежевал ондатру её хозяин — невысокий старик с изуродованным лицом и неестественными проплешинами, торчащим то тут, то там посреди длинных спутанных волос. Увидев меня, старик с тяжёлым вздохом выпрямился и направил на меня кривой нож. С лезвия упало несколько капель крови, которые с шипением впитались в землю. Под распахнутой рубахой я заметил узлы шрамов, расползающиеся по всему телу. Со старика когда-то сдирали кожу. И как минимум прижигали раны.

— Стой, — сказал старик скрипучим голосом. — Вот сюда, — нож метнулся в сторону, указывая на ящик у землянки, — сложи всё своё оружие сюда. Амулеты, еду, зелья — тоже. Маску в первую очередь. А перед маской ещё и плащ сними.

— Это ограбление?

— Это условие прохода в Лес. Давай-давай, поторопись, я не намерен с тобой время терять. Видишь, ужин готовлю?

— А ты вообще кто такой? Хранитель Леса?

Старик фыркнул и издал пару скрипучих смешков.

— Нет, парень, я привратник, с хранителем ты встретишь попозже. Меня здесь оставил Корд. А до него Гасп. А до Гаспа я жил тут сам по себе, лесничим был. Лесничим же я стал из-за Корда. Только теперь вместо леса болото, а вместо города Лес. Так что не перечь. Ничего с твоим добром не случится. Если ты вернёшься, конечно. Если не вернёшься, оно тебе и не к чему, а?

Я надул щёки, выдувая воздух сквозь сжатые губы.

— А если я сначала тебя убью, а потом пойду в лес с оружием и в плаще?

Теперь старик загоготал в голос. Он ржал до слёз, пуская сопли и слюни, сгибался от хохота, валялся на земле, молотил руками и ногами. Через минуту это больше начало походить на истерику, но старик с ней справился.

— Думаешь, — сказал он сдавленным голосом, — если бы я мог умереть, я бы не убил себя сам? Ты мою рожу видишь? Что ж, попробуй, убей, если силы не дороги. Можешь раскроить мне черепушку — она срастётся. Отрежь руку — прирастёт. Я бессмертен, парень. Боги прокляли меня. Оба бога, по очереди. Но я помню, кто сделал это первым, а кто вторым, хотя разницы между их проклятьями нет никакой. Они прокляли меня, и ещё несколько сотен других. Дабеля, Кролта, Шибо. Уйтеску, Карру, жену Шибо, как там её звали… Мы не можем умереть, сколько бы нас не убивали. Это сделали для того, чтобы мы испытывали муки до конца своей жизни.

Я, например, очень любил потрошить маленьких оленят, меня тогда звали Потрошитель, хи-хи. Потом, когда я совсем соскучился по человеческой компании, решил, что можно потрошить маленьких девочек, они тоже миленькие. Да и с ними можно было много чего другого сделать, не только сердце вытащить. Одной из моих жертв стала правнучка самого Корда. Вот он меня и проклял, правда, сначала отправил в пыточные до конца жизни своего внука, чтобы тот знал, что боль, которую я причинил ему, отдаётся мне сторицей. Ну а когда внук умер, Корд меня отпустил, и я стал лесничим. У меня никто не смел даже мышку королевскую в лесу убить. Потом пришёл Гасп и сделал так, чтобы я оставался лесничим навечно, хотя лес-то стал уже совсем другой. Вот, значит, в каком порядке всё было.

Правда, что-то в последнее время наших поубавилось. Ко мне заходил Чёрный Трактирщик Гренн — он в своё время очень любил убивать постояльцев и скармливать убитых живым на завтрак — говорил, что его позвали куда-то, чтобы искупить свои поступки. Я надеялся, что и ко мне придут, ведь сам-то я это место покинуть не могу, но так никто и не появился. Видать, придётся мне сидеть тут до скончания веков. Или пока новый Палач не решит, что эта Смута — последняя.