Она не стала отрицать, что авантюра с девчонкой дурно пахнет — это Саймон отметил уже после, когда утихла обида. Косвенное подтверждение того, что он связался с шайкой преступников. И ладно бы за хороший куш, а то ведь ему пока ни гроша не заплатили и вдобавок изуродовали!

— Видишь, какое у меня лицо? — пожаловался Саймон в перерыве между просмотром двух дурацких историй про Умазайку. — Разве можно жить в таком виде? Это ведь ад!

Если удастся добиться от Лейлы сочувствия, с ней будет проще — Саймон умел манипулировать теми, кто его жалел.

— Пластические операции делают запросто, — ничуть не тронутая девушка взяла со стола бутылку с шоколадной сандой, которую принесла с собой, плеснула в стакан. — Об аде ты ничего не знаешь. Ад — это когда у тебя кости полужидкие, как студень, и ты не можешь двигаться без сервокостюма, и понимаешь, что это навсегда, потому что неизлечимо.

— Так не бывает, — возразил Саймон. — Сейчас все излечимо.

— Не все. Одна моя подруга этим болела. Ее звали Дина Вански. Ее мать облучилась на Асклобе, когда была беременная, и не стала, дура, делать аборт из религиозных соображений, хотя врачи ее уговаривали.

— Из ваших коммунистов? — он еще не потерял надежду установить с помощницей Эмми доверительные отношения.

— Вански христиане, но у них вилла недалеко от коммунистического поселка. Я знала Дину Вански, — Лейла гибко потянулась, коснувшись лопатками спинки стула, потом взяла пульт, и на экране опять появился круглый, желтый в красный горошек домик Умазайки, уже опротивевший Саймону до чертиков. — Смотри давай!

Не дождешься от нее сострадания. Зато после ее ухода Клисс придумал, как решить проблему с зеркалом: занавесил его своей курткой.

Извилистая улица петляла среди спиралевидно закрученных зданий с пандусами вместо лестниц: традиционная желийская архитектура, весь этот район принадлежит желийцам. Пространство меж построек заполняли сугробы и композиции из камней, какие на Желе считаются произведениями искусства. Когда Тина, Стив и Поль проходили мимо, ближайшая композиция пошевелилась — погруженный в созерцание желиец. Пока он стоял неподвижно, его можно было принять в сумерках за одно из причудливых нагромождений кусков мрамора, гранита и кварца; даже Тина с ее сверхострым зрением не сразу распознала в нем живое существо. Фонарей здесь не было, желийцы в них не нуждались: их органы восприятия позволяли свободно ориентироваться в темноте.

Еще один изгиб — и открылась набережная канала с цветной светящейся водой. Над каналом плавали голограммы, их отражения превращали воду в переливчатую поверхность неясной природы. Город затоплен искусственным светом, далеко отодвинутое небо кажется сиреневым и блеклым.

— …На Манокаре мне делать нечего, реформы мало что изменили. Хорошо, сняты бессмысленные запреты, отменены телесные наказания, информационной блокады больше нет — но люди остались прежними, с теми же барьерами и предрассудками. Вы заметили, что многих манокарцев одно мое присутствие загоняет в ступор?

— Еще бы, — отозвался Поль. — Интересно, почему у них к Элане такого нет? Женщина-президент — это ведь тоже не по их правилам, и ничего, за год привыкли.

— С Эланой все иначе. Она не сама по себе, она вдова президента Ришсема, убитого врагами Манокара. Ее преданность покойному супругу безгранична, поэтому Элана продолжает его дело, — такое объяснение им понятно. А насчет меня — полное отсутствие определенности. Когда я была врагом номер один и меня надо было поймать и казнить, какая ни на есть определенность была, но теперь и такой не осталось, — Тина усмехнулась. — Даже наши отношения со Стивом сбивают их с толку: я киборг и не могу рожать детей, но живу с мужчиной. Близость не ради продолжения рода — с манокарской точки зрения это плохо.

— Ага, — поддержал Стив — он шел за ними, чуть приотстав. — У меня уже спрашивали, не оскорбляет ли меня такое положение вещей. Именно так и сформулировали. Один их манокарский бог знает, почему это должно оскорблять.

— И что ты ответил? — заинтересовался Поль.

— Я напомнил, что я вообще-то монстр, а не человек, и от меня сразу отстали.

— Хорошо вам, монстрам… — вздохнул Поль.

А Тина сказала:

— Во что я никогда не верила, так это в манокарского бога. Атеизм у меня в крови.

— Между прочим, он есть, этот манокарский бог, — сообщил Стив. — Вернее, был. Хотя на все сто я не уверен.

— Как? — Поль даже остановился и повернулся к нему. — И почему — был?

— Потому что он куда-то удрал. Или затаился. Такое впечатление, что он не смог находиться в одном пространстве со мной. Было там какое-то существо, нематериальное, но живое, и при этом почти неразумное, вроде высокоорганизованного животного.

— Погоди… Исчез он семь-восемь месяцев назад, точно?

— Примерно так.

— Совпадает с моими наблюдениями. Как раз тогда перестала бурно воспроизводиться вся эта астральная нежить — «вата», «инфузории», «бахрома»… Она до сих пор есть на Манокаре, но уже не в таких количествах, как раньше. Почему ты мне до сих пор ничего не сказал?

— Потому что ты бы не удержался и полез с ним в драку, а это все равно, что дразнить быка: ты разумней, но он сильнее.

— Значит, около Манокара ошивалась какая-то нематериальная тварь? — спросила Тина. — Которая там кормилась и поддерживала существующий порядок вещей?

— В целом, так, — согласился Стив. — Только ничего она сознательно не поддерживала, а действовала инстинктивно, как животное или насекомое — богу не обязательно быть разумным. Но я могу ошибаться, все это смутные ощущения. У меня ведь нет таких восприятий, как у Поля.

— Зато твои ощущения всегда правильные, — отозвался Поль.

Они наконец-то вырвались на прогулку. Тина ради маскировки надела двуцветный желто-голубой парик с густой челкой; Поль свои рыжие вьющиеся волосы распрямил с помощью специального лака и покрасил черной краской из баллончика. Стив слегка видоизменил черты лица, он это умел. Много ли нужно, чтобы тебя не узнавали прохожие на ночных улицах? Сейчас, шагая вдоль каменного парапета, за которым плыла над водой вереница голограмм, Тина снова почувствовала тоску по свободе от манокарского официоза. Ничего, недолго осталось.