«Трах-тах-тах», – глухо и непрерывно хлопали транспаранты над людским потоком, заполнившим улицы.

Это БОЛЬШАЯ СВОБОДА выплеснулась в город в виде весны, солнца, теплого ветра и огромного количества людей, волокущих куда-то плакаты, лозунги, знамена и кричащих что есть силы: «Ура-а!», «Ельцын!», «А-аа!» и т. п. в микрофоны крупнейших телекомпаний планеты, ведущих прямой репортаж с улиц российской столицы.

Над всем этим безобразием, стоя на ступенях известной гостиницы, где разместились его мудрые родители, вовремя и навсегда покинувшие Баку, торопливо курил невысокий хорошо одетый брюнет – широко известный в узких флотских кругах химик Раф Варданян, прибывший в первопрестольную для прохождения службы после окончания Военно-Морской Академии.

Он тоже наслаждался свободой.

Позади были бесшабашные годы бакинского курсантства, служба на Черноморском флоте с дальними походами, экзотическими странами, ремонтами и снова походами – короче, вся эта, так манящая непосвященных, бравурная, полная «блеска и нищеты куртизанок» жизнь 33-летнего флотского холостяка.

На короткое время нескончаемый людской поток замедлил свое движение. Повинуясь настойчивому позыву слиться с толпой, Раф сбежал по ступеням и приблизился к краю тротуара.

– Слышь, брат! – обратился к нему молодой мужик, держащий древко супер-транспаранта, трепетавшего через всю улицу. – Подержи палку, пока я прикуриваю…

Не колеблясь ни секунды, Раф, отбросив окурок, схватил гладко обструганную деревяшку и, почти сгибаясь под сильными порывами ветра, попер вперед вместе с тронувшейся колонной, то радостно улыбаясь во все встречные объективы, то закидываясь назад в тщетной попытке прочитать надпись на своем полотнище.

Наконец, незнакомец прикурил и со словами «Спасибо, брат!» принял назад тяжелую ношу, а Рафаэль выскочил вперед, чтобы узнать, о чем все-таки вещает чудовищный транспарант, только что протащенный им перед именитыми телекамерами.

И игривый ветер свободы, чуть-чуть поиграв складками полотнища, вдруг резко развернул его и на какой-то миг выдал Рафу краткое и категоричное:

«НЕРУССКИЕ – ВОН ИЗ МОСКВЫ!!!»

«Был он – не молодой, но бравый».

Конст. Симонов.

Главный герой нашего повествования в то время был и молодым, и бравым – впрочем, как и все слушатели той элитной (так им неустанно внушалось заслуженными педагогами) группы командно-медицинского отделения Академии. Звали его – Витюня. Отличался от других он немногим: был старше большинства из однокашников, так как «происходил» из фельдшеров, зачесывал волосы назад, был более других грузен и абсолютно ничего «художественного» не читал. А в то благословенное время положено было читать, положено было быть начитанным. А он – ни в какую, и еще бравировал своей «самобытностью». И вот это его свойство-качество являлось предметом постоянных насмешек и подначек, на которые он, скажем так, безразлично не реагировал. Разорялся. Нервничал. Да, забыл: кроме того, он был западным украинцем – это еще более распаляло безжалостных насмешников.

На занятия каждый слушатель являлся со своим набором макула… виноват, литературы, которая выдавалась в чемодане в секретной части кафедры.

Все, кроме нашего Витюни, уже приволокли свое «хозяйство» в класс и неспешно вели светские разговоры, готовясь к очередному уроку. Слегка похожий на калмыка, худой и верткий Major Zaozersky (напомним, что эта кликуха произносится по-английски) менторским тоном, ни к кому не обращаясь, пояснял суть понятия «примитивная ассоциация», объяснения его были доступны и интересны окружающим, это даже вызвало небольшую дискуссию. Когда задели еще какую-то неглубокую тему, хлопнула дверь, и в комнату наконец ввалился со своей тарой Витюня. Напевая «Червону Руту», он, помогая пузом (простите), взгромоздил чемодан на самый дальний от доски рабочий стол, влез в него с головой и принялся там возиться, не участвуя в светском общении, но, напротив, даже украшая его, то есть общение, своим неназойливым подвыванием.

И тут Владя Шорников противным елейным голосом произнес буквально следующее: «Намедни довелось посмотреть фильм „Раба любви“, – после чего последовала пауза, достойная опытного эстрадного ведущего, и все невольно насторожились, – очень хороша в главной роли Елена Соловей!» Комфортное течение «Червоны Руты» вдруг резко оборвалось, и из нутра витюниного чемодана бравурно грянуло: «СОЛОВЕЙ!!!! СОЛОВЕЙ!!!!! Пташечка…» Продолжение бессмертной строевой песни скрылось, пропало, исчезло, растворилось в восторженном реве свидетелей блестящего подтверждения некоторых ранее изложенных кое-кем околонаучных постулатов.

На днях, будучи в Питере, я узнал, что в канун 300-летия города на Неве Витюне присвоили генерала. Вот так-то.

Все остальные насмешники так в штаб-офицерах и остались (а половина – вообще на пенсии). И поделом им, марионеткам (нравилось, помню, Витюне это слово, хотя смысла его он не знал).

А чтоб, не дай Бог, Витюня не обиделся, не стану упоминать, на каком флоте он «управляет».

Храбров Иван Геннадиевич, лицо, слава богу, понятной национальности. Родился в 1962 в Грозном, учился в Петергофе, служил на Камчатке, работает на развалинах ЧАЭС (но ЧАЭС – это не его работа!). Годы службы вспоминает без особого удовольствия (не для того она существует), но с приятным чувством сопричастности к славным, без иронии, делам Военно-Морского Флота, поскольку завещанное прадедами уважение к себе считает одной из лучших черт русского человека.

Заголовок должен быть. Тут я немного подумал и после слова «быть» аккуратно поставил точку, поскольку дальнейшие рассуждения излишни.

Хороший заголовок – все равно что хорошая фамилия: ибо если ты, к примеру, Зловунов, то и кончишь свои дни в стенах заводского парткома в светлых рядах строителей фановых систем. Зато если ты, к другому примеру, Зловоньев, то быть тебе капитаном 1 ранга, известным писателем инструкций и любителем пляжных красавиц.

Вот только не пытайтесь заставить меня давать объяснения, почему так. А потому. Жанр позволяет. Можете меня поздравить – только что изобрел новый жанр, а клавиатура – как жена подводника, все стерпит.

Итак, живопись бывает двух типов: живопись и выжопись.

По поводу второй можно рассказывать бесконечно, но это уже другой жанр.

Зато первая, надлежащим образом преподнесенная после утреннего построения за литровой кружечкой чая где-нибудь на укромном боевом посту, не имеет аналогов в мировой литературе, поскольку являет собой шедевр устного творчества коллектива героев-подводников, зарисованный с реально существующего придурковатого цирка, каковым является вся наша жизнь в обоих положениях – подводном и надводном.

Но вот про достоверность описания секретных систем и вооружения (и вообще про достоверность, особенно касательно живописи) на флоте спрашивать не принято.

А что вы хотите видеть в краях, где девять месяцев зима, остальные – жопа? А ведь замечено, что именно там и обитают подводники, и только изредка, в целях размножения, они появляются в теплых краях, где поражают представителей других видов стойким отвращением к труду, зверским аппетитом и способностью надолго впадать в спячку (т.е. явными симптомами морской болезни). Прости меня, Дроздов!

К слову, если ваш ребенок вдруг захотел стать подводником, следует немедленно его застрелить, иначе будет хуже при любом раскладе.