Екатерина Николаевна с тревогой посмотрела на мужа.

— Я как без рук! — в горькой досаде воскликнул Муравьев. — Завойко прекрасный хозяин, но заменит ли он Невельского! Мне нужен Амур…

Екатерина Николаевна много слыхала о Невельском и давно ожидала встречи с этим офицером. За последнее время муж и все его спутники только и говорили о нем, и она желала видеть этого смелого моряка, о котором было столько разговоров.

— Хотя бы карты описи сохранились! — вымолвил Николай Николаевич.

Екатерина Николаевна отлично понимала, что теряет ее муж с гибелью «Байкала». Он возлагал большие надежды на путешествие этого судна! Сколько неприятностей ждет мужа в Петербурге — ведь Невельской ушел на открытие без инструкции. Она представляла себе гибель этого отважного офицера там, на подводных скалах Амура, пожертвовавшего собой, как ей казалось, ради ее мужа. Теперь надо ехать, впечатлениями дороги рассеять гнетущее чувство. Но ей жаль умного, смелого человека. Она была по натуре добра, часто заступалась за тех, кого наказывал муж…

— Ты расстроена?

— Все это очень неприятно!

— Да… Невельской погиб из-за нашей вечной небрежности и опасений!… — воскликнул Муравьев. — Теперь планы мои подвергнут сомнению, и я буду выглядеть пустозвоном.

Вечером Муравьев пригласил к себе Завойко.

— Какие новости? — спросил он.

— Да все подготовлено, и коней уже пробовали завьючивать, — ответил Завойко.

— Я не об этом, Василий Степанович.

— Приготовлена «качка» для Екатерины Николаевны. Удобно будет ехать, как в гамаке.

Муравьев помолчал, хмурясь.

— А «Байкала» все нет? — тихо спросил он.

— Нет, ваше превосходительство, — ответил Завойко с таким выражением лица, словно хотел сказать: «Простите, ваше превосходительство, тут я ничего не могу…»

— Я доволен вашей деятельностью, Василий Степанович. Но вот вы живете здесь много лет…

— Семь лет, ваше превосходительство!

— А не занимаетесь вопросами Амура, — продолжал Муравьев.

— Да как же не занимаюсь?! — изумился Василий Степанович. — А кто же первый возбудил вопрос? Я дни и ночи думал об этой реке и в свое время развил в этом направлении деятельность.

— Что же это за деятельность?

— Да я посылал товары, людей к мысу Коль. Вот и нынче туда поехал Орлов. Мыс Коль у самого лимана. Совсем неподалеку! Я всегда помнил об этом.

— Но не хотели бы вы еще раз заняться исследованием самого устья?

— Конечно, мог бы! Я согласен вполне, что надо еще раз исследовать…

Муравьев слушал, постукивая пальцами по столу.

— Ведь если лиман доступен, это было бы отлично? — спросил он.

— Только то невозможно! — ответил Завойко.

— Но если бы?

— Конечно, было бы отлично! — подхватил Василий Степанович.

— Так нужно произвести исследования снова! Ведь могла быть ошибка! Поймите! — Муравьев прошелся но комнате. — В будущем центр тяжести международных отношений перенесется с Запада на Восток. Будущее Тихого океана огромно. Как мы можем быть безразличны к судьбе наших владений на Востоке?! Нам надлежит занять пункт, господствующий на океане. Нам нужен Амур! Пусть, пусть недоступен лиман. Перегрузку будем делать на устьях. Мы должны Амуром подкрепить Камчатку. Подвоз всего необходимого по Амуру нам необходим!

— Да я же все меры уже принимал! Так, ваше превосходительство, уж если нужно новое исследование, так и будем делать, как вы желаете. Исследование Амура мы можем продолжать с Камчатки! Там у нас будут суда, и это вполне возможно сделать. Уж как я начал это дело, то не позволю пропасть ему и, будучи на Камчатке, не оставлю дела без своего внимания. Орлов бывал там и прежде, он опытный человек, и я опять его туда пошлю.

Но Завойко в душе тревожился. «А что, если дядюшка ошибся?» — думал он. Сам он верил до сих пор Фердинанду Петровичу, как великому ученому.

Отпустив Завойко, Муравьев почувствовал, что на душе у него легче. Муравьев ценил родственные связи Завойко с семьей Врангелей. Он надеялся, что для Камчатки они будут полезны. «У меня пока ни тут, ни там ничего нет, а у Компании и средства, и суда, и товары». По всем признакам нельзя было и желать лучшего губернатора для Камчатки.

Он разглядывал карту Камчатки, потом перевел взор на Аляску, на Калифорнию, на острова южных морей.

Но стоило взглянуть туда, где прямой синей дорогой из Забайкалья к морю прочерчен был Амур, как настроение падало. Великие планы общения с огромным миром будущего проваливались. Чем лезть через хребты, губить по нескольку тысяч лошадей в год на тракте, чего бы проще и удобней сплавлять все по реке! Он чувствовал, что без Амура все дутое, все пустое.

Вечером в Аян стали прибывать якуты с лошадьми, которых пасли они в отдалении от Аяна, за хребтом, на лугах. Появились олени. Завойко, готовясь к отправке губернатора, проверял копыта лошадей, сам ходил в шорную, где срочно заканчивали делать особые седла, и обо всем докладывал губернатору.

Рано утром Муравьев поднялся не в духе.

— Ты опять так грустен? — ласково тронув руку мужа и заглядывая ему в глаза, спросила Екатерина Николаевна. — Ведь мы скоро будем дома! Там ждет нас так много, интересного. И не обижай их, этих простых, преданных тебе людей…

— Жаль Невельского! — ответил он. — Без него я как без рук.

Оставив дела, губернатор отправился на прогулку. Он ушел к морю и долго, в одиночестве, ходил по песчаной отмели, поглядывая вдаль.

— Ни паруса, — сказал он жене, воротясь.

Элиз сидела тихо — она знала, что погибли прекрасные молодые офицеры и в Петербурге во многих аристократических домах наденут траур.

Муравьев рассказал, что по дороге изругал Струве. Он подошел к столу, стал разбирать бумаги.

— Все рухнуло. Все мои надежды погибли…

Екатерина Николаевна хотела теперь лишь одного — чтобы муж уехал отсюда поскорее, в дороге ему будет легче.

— У нас в России вот так всегда из-за подлости и трусости гибнут лучшие люди… — сказал он. — Если даже он жив где-нибудь, то теперь, после гибели судна, понесет ответственность… Конечно, никакие исследования долго не будут теперь возможны…

Муравьев решил, что, чего бы то ни стоило, надо искать Невельского. Он уже отдал приказание Завойко немедленно, не ожидая Орлова, снарядить берегом экспедицию за счет правительства на поиски людей, спасшихся с «Байкала».

За завтраком Муравьев сидел молча, не вмешиваясь в разговор жены с Элиз. Камердинер подал икру, жареные клешни крабов и водку. Губернатор выпил рюмку и стал закусывать. Вдруг на улице раздался крик:

— Корабль в море!

За столом все замерли. Муравьев вскочил с салфеткой на груди и бросился к окну. Поднялись и женщины.

— Николай Николаевич! — взбежал, гремя новыми солдатскими сапогами, Корсаков. — «Байкал» показался у входа в Аянскую гавань…

— Трубу! — приказал Муравьев, протягивая одну руку за трубой и ударом другой распахивая окно.

Екатерина Николаевна подала трубу. Вдали виднелось судно под всеми парусами.

— Корабль! — вымолвил губернатор. Он взглянул на жену мутным, тяжелым взором отчаявшегося, который не верит в избавление и просит отзвука и подтверждения.

Лицо Екатерины Николаевны сияло.

Муравьев решительно, всем корпусом, повернулся к Корсакову:

— Немедленно отправляйтесь навстречу!… Живо!… Да!… Передайте ему инструкцию немедленно. Приготовить мой катер! Завойко ко мне! Где Струве?…

Корсаков быстро вышел.

Чиновники и офицеры суетились во дворе. Корсаков, отдавая распоряжения, направился к берегу. К бухте бежали люди.

— Василий Степанович! — вскидывая обе руки, радостно воскликнул Муравьев, обращаясь к вошедшему в парадной форме Завойко. — Едем встречать…

— Катер готов, ваше превосходительство! — доложил тот.

Муравьев заметил, что Завойко волнуется.

— Катенька, я еду сейчас же к Невельскому, — сказал жене губернатор, целуя ее в лоб. — Собирайтесь все, господа! — обратился он к своим спутникам, вошедшим вслед за Завойко, чувствуя, что приближается историческая минута.