Так что положение было не таким уж сложным, и если он хотел следовать принципам всей своей сознательной жизни - принципам справедливости, то надо было перестать лицемерить. Тогда он может платить все положенные налоги, а деньги (согласно банковской экспертизе) без сложностей могли быть возвращены за эти три года, ему нужно было лишь отказаться подписывать предлагаемые бумаги и сомнительный заем"

Проблема была в том, что, очевидно, никогда нельзя быть вполне богатым и никогда нельзя остановиться на каком-то уровне, например в пять миллионов. И потом, нужно выбирать: или идти по законной, но узкой дорожке и платить все положенные налоги, или так же законно выбрать широкую дорогу, что означает возможность через пару лет удвоить свои настоящие пятнадцать или двадцать пять миллионов. Это была абсолютно абсурдная ситуация. И ему совершенно не хотелось забивать себе этим голову.

Сейчас, когда Карл стоял и стрелял серию за серией из малокалиберного револьвера, все эти проблемы он выкинул из головы, но как только прекратил стрельбу, вновь окунулся в хаос бытовых вопросов.

Но было еще одно дело, мучавшее его, пожалуй, больше, чем вопрос о том, быть ли специалистом на практике и распоряжаться особым образом быстро сколоченными миллионами. Он больше не сможет играть в гандбол из-за происшествия, вызвавшего у него одновременно и жгучий стыд, и испуг.

Перед поездкой в США Карл прилично играл в гандбол, выше среднешведского класса. Но годы в Америке были заполнены исключительно американским футболом, играл он четвертьзащитником в университетской команде Сан-Диего.

Он считал, что гандбол - хороший способ завести новых знакомых, выйти из изоляции. Старых друзей Карл избегал, они могли спросить то, на что он никогда не смог бы ответить. А среди новых друзей можно спокойно быть полурадикалом, дворянином, офицером в запасе, играющим в свободное время в гандбол. Ничего странного в этом не было. Так он думал.

На первых двух вечерних тренировках все шло нормально. Хотя сноровки, понятно, пока не было, и не удивительно, что игра вначале шла не очень быстро. Да и за годы, что он отсутствовал, приемы, похоже, стали жестче.

В тот вечер, который оказался последним, они играли "оранжевой" командой против "желтой". Карл постоянно пытался сдерживать себя, видя, как один из защитников применял борцовские приемы к нападающим противникам.

Карл играл в нападении, на одной линии с этим защитником. Четыре раза его внезапно блокировали, причем третий и четвертый раз - с захватом сзади, когда он уже, считалось, прорвался, а ведь это были нарушения, которые во время матча обязательно наказывались штрафом. Но матч - это другое дело. А применять такие приемы к товарищам по команде во время тренировки? Нет, это невозможно.

Когда они столкнулись в пятый раз, Карл совершенно неожиданно для себя сорвался. Вместо броска по воротам он сделал полуоборот назад, к этому типу, и локтем двинул его в солнечное сплетение.

Этот прием Карл выполнял, наверное, больше десяти тысяч раз и ввел его в свой обычный репертуар. Да и для рейнджеров, с которыми он обучался, удар этот был стандартным. Но результат для обычного человека - сломанное ребро, а то и несколько, или мгновенная потеря сознания.

В момент, когда этот защитник уже падал, нагнувшись вперед, подставив шею и затылок, Карл, к своему ужасу, заметил, что уже занес руку для смертельного удара. И в этот момент застыл, потрясенный, над своим товарищем по команде, мгновение назад лишившимся сознания. Всем показалось, что произошел несчастный случай.

Покидая площадку, Карл понял, что уже туда не вернется.

Больше всего его мучило неспортивное поведение. Сам он твердо был привержен английскому идеалу спортивной чести: никогда не обманывать, не утверждать, что мяч вне игры, зная, что это не так, не валяться на площадке, корчась от пустячной боли и привлекая к себе внимание, вроде того как это нередко делают итальянские или испанские футболисты, никогда не допускать сознательно грубой игры, которая могла бы повредить противнику.

То, что сделал Карл, было абсолютно недопустимо. Не отдавая себе отчета, он внезапно совершил спортивное преступление, которому нет оправдания.

Но больше, чем нарушение джентльменского поведения в игре, его беспокоило то, что он сейчас впервые использовал свои приемы в повседневной жизни. А этого с ним никогда не должно было случиться. Карл всегда избегал неприятностей, искушения мгновенно нанести сокрушительный удар, например, когда один пьяный сокурсник приставал к Тесси и пытался вызвать его на дуэль. Он всегда мог контролировать свою силу так же легко, как свои слова, когда даже Тесси не сказал, что шведское государство с американской помощью обучает его в Калифорнии.

Карл отстрелял восемь серий. Два патрона остались в обойме. Никаких особых различий в фигурных мишенях не было. Обычно к концу стрельбы результаты ухудшались. Судя по меткости выстрелов, он был уравновешен, хотя именно сейчас испытывал полное смятение. На секунду он ощутил в руке тяжесть револьвера и тут же почувствовал, как бремя дневных забот возвращается.

В этот момент зазвонил телефон, который он незаконно провел в свой спортивный зал. Это опять была секретарша Нэслюнда. Карл согласился быть у Нэслюнда через полчаса, - почему бы не покончить со всеми неприятностями одним махом? - убрал револьвер в шкаф с оружием, даже не почистив его, открыл кодовый замок, погасил свет и пошел одеваться.

Когда он вышел на улицу, было темна - типичная грустная шведская дневная темень в декабре. Перед его подъездом на площади Святого Йорана и Дракона выпало около пяти сантиметров мокрого тяжелого снега. Можно было вернуться и вызвать такси, но, скорее всего, автоответчик сообщит, что в такую погоду проще поймать такси на улице.

Его машина стояла в переулке через пару кварталов. Как обычно, "дворников" не было, и он очистил снег пластмассовой карточкой с государственным гербом. Машина сразу завелась. Вероятно, предыдущая его американская машина так бы не смогла: она никогда бы не приспособилась к смене Калифорнии на Швецию (да и в остальном была слишком необычной машиной для секретной службы). Кроме того, такой автомобиль не годился для езды по скользкой дороге. Карл быстро сменил машину, заплатив разницу наличными, и выбрал новую, исходя исключительно из ее скромного вида, что было крайне необходимо, а также из-за драматического названия, очень ему понравившегося: "Форд Скорпио". И не сожалел. Это была прекрасная машина для преследования, скоростная, к тому же совсем не броская. На дороге она не очень отличалась от других менее экстравагантных европейских автомобилей.

Карл решил, что Нэслюнд наконец-то нашел способ уволить его с работы, поскольку в контракте шефа бюро было записано, что он "ответствен перед Государственным полицейским управлением за подбор кадров в службу безопасности". Все это с самого начала походило на временное прибежище, хотя история тянулась уже много лет.

Нэслюнд и Карл не выносили друг друга. Что ж, в этот ужасный день Карл наконец получит отставку со службы в полиции безопасности, казавшейся ему ненужной ношей. Может быть, через несколько часов он начнет абсолютно новую жизнь. До сих пор он был в тупике, а сейчас, казалось, подошел вплотную к самой глухой стене. И уже следующий день сможет посвятить мыслям о Сан-Диего. Если, разумеется, это чему-нибудь поможет - ведь было уже слишком поздно все объяснять Тесси.

Нэслюнд был отвратительным типом: лгал, изворачивался и навязывал окружающим свои собственные непродуманные решения. Основой их вражды было подозрение Карла, что Нэслюнд некоторое время назад сотрудничал с израильтянами (и фактически покрывал одного из них), делая вид, будто это были палестинцы.

Когда несколько часов спустя после кровавой бойни, докладывая Нэслюнду и другим начальникам, Карл сказал, что четверо израильтян умерли, а один схвачен, он точно заметил реакцию Нэслюнда - тот, казалось, в это не мог поверить. Карл чувствовал, что Нэслюнд знает больше, чувствовал это наверняка. И было совершенно ясно, почему Нэслюнд запретил продолжать охоту на других соучастников. Словом, в глазах Карла он был скорее государственным изменником, чем полицейским из службы безопасности.