А письма – самый надежный путь для того, чтобы, оставаясь в тени, прощупать почву, перед тем как действовать в открытую. К тому же и почерки были схожи, и Камилла не знала за Бенжаменом никаких любовных связей, хотя всегда следила за тем, как он приходит в лицей и уходит из него; она уже не довольствовалась шпионством в стенах лицея. Когда Камилла освобождалась от обязанностей хозяйки дома и матери, то в перерыве между набиванием холодильника продуктами и повторением уроков с чадами она выслеживала молодого человека на улицах Лаваля. Мало-помалу у нее сложилось представление обо всей его жизни.

Бенжамен завершал свои юношеские годы у мсье и мадам Ратери, своих родителей, в компании целой оравы больших и маленьких сестер – родители свято блюли католические каноны, – в обветшавшем доме недалеко от Майенны, реки, которая текла как хотела через центр городка. В конце недели он часа два отбивал теннисные мячи, посылаемые партнерами в белых шортах, в некоем клубе для избранных; хоть и был он низкого происхождения, по воскресеньям обучался хитростям игры в бридж в компании молодых людей, предков которых заставляли убивать швейцарцев при Мариньяне;[5] всем этим он занимался, после того как прикладывался к вздувшимся венам на руке своей бабки. В общем, идеальный образчик представителя местной буржуазии. Однако, несмотря на чуточку запоздалое обучение хорошим манерам, Незнакомец, теперь уже переставший быть таковым для Камиллы, сохранял поразительное нахальство и смотрел на всех точно слепой, который вдруг обрел зрение.

Судя по всему, он жил внутренней жизнью так, как будто в каждое мгновение ожидал конца света или по крайней мере собственной кончины.

Когда Камилла вела занятия в его классе, она делала поярче макияж, обтягивала грудь так, чтобы она казалась попышней, и надевала юбку или брюки, которые подчеркивали бы округлость ее ягодиц, – так она надеялась усилить вожделение Бенжамена, сломать его сдержанность и вывести на чистую воду, а проходя мимо его стола, в меру покачивала бедрами.

Этот бесплодный маневр продолжался до пятницы, когда Камилла решила вечерком перечитать письма, автором которых считала Бенжамена, и не смогла найти их – исчезла вся пачка. Сначала ей хотелось верить, что они просто где-нибудь завалялись, и она принялась обшаривать все уголки своих шкафов и ящики бюро. Через четверть часа тщетных поисков в платяном шкафу и на дне выдвижных ящиков комода Камилла вспомнила, что в последний раз упивалась письмами в конюшне для быков. Но и там не нашла никакого следа компрометирующих посланий. В беспокойстве принялась она заглядывать в хозяйственные помещения: перевернула кладовую для белья, погреб, отхожее место и шкаф для провизии – безрезультатно. Осталась просторная кухня. Не поддаваясь панике, Камилла облазила каждый стенной шкаф, и тут вдруг в кухню зашел Зебра.

– Ты что-нибудь ищешь? – Да.

– Что именно?

– Набор солонок, который подарил нам Альфонс, – нашлась Камилла, да так ловко, что сама удивилась.

Гаспар не стал продолжать допрос, развалился на стуле и погрузился в чтение отдела происшествий какой-то газетенки, соответствующая страница которой пестрела красными заголовками. Чтобы лучше замаскировать свою ложь, Камилла начала лихорадочно перебирать солонки на полках.

– И поделом ей, – прокомментировал Зебра, поглаживая линию изгиба газеты. – Два заряда крупной дроби – и готово, она на ковре. Убийство из ревности: она обманывала мужа целый год, эта шлюха, – бросил он Камилле и устремил на нее скорей змеиный, чем ласковый взгляд.

Она вздрогнула, испугавшись внезапной грубости Зебры. Правда, он не имел обыкновения прибегать к сослагательному наклонению в своих речах, но все же остерегался показывать себя вульгарным. И сейчас его неожиданная грубость заставила Камиллу опасаться худшего. Должно быть, Зебра нашел письма, они уязвили его самолюбие, и он поверил в ее измену. Поначалу Камилла не почувствовала скрытого умысла в слове «шлюха». Но, придя в себя, решила, что это ее заключение немножко скороспелое. В конце концов, событие, о котором сообщил Зебра, необязательно было выдуманным. Сознание собственного вероломства вынуждало Камиллу считать свои страхи обоснованными, во всяком случае, она так думала, и тут ей пришла в голову мысль, что она уже считает себя любовницей Бенжамена, хотя окончательного решения пока еще не приняла. Ее тело вынесло свой приговор при закрытых дверях, не посоветовавшись с разумом.

– Шлюха, – повторил Зебра. – Она прятала письма своего любовника в их общей спальне.

После этих слов он высморкался и с вызывающим видом стал просматривать колонки раздела «Обо всем понемногу». В это мгновение Камилле стало ясно, что Зебра знает о письмах. Она действительно оставила всю пачку в одном из выдвижных ящиков своего ночного столика. Теперь ей оставалось только молчать. Одно неверное слово – и Зебра может припереть ее к стене. Но она не знала, стоит ли падать духом: в конце-то концов, мужу не в чем ее обвинить, уязвимы были только ее желания. Но она воздержалась и от заявления о своей невиновности; вынуждена была признать, что, раз она собирала и хранила письма Незнакомца, ее поведение говорило не в ее пользу: кокетливый вид, задержки в городе, когда она выслеживала Бенжамена, неуступчивость в спальне, отсутствие интереса к планам возрождения их былой страстной любви и в особенности то, что она прятала от мужа любовные послания. Любой из этих фактов мог быть свидетельством тайной связи.

Засовывая голову в стенные шкафы и делая вид, будто ищет солонки, Камилла молилась про себя, чтобы свершилось чудо и оказалось, что Зебра действительно прочел о трагическом событии в газете, и тут ее мозг пронзила новая мысль. А что, если Незнакомцем был не Бенжамен, а сам Зебра? Может, он собрался разыграть ее, посмеяться над ее тревогой? Ведь, в конце концов, мечтала она, возвращаясь на несколько недель назад, он вполне мог доверить отправку писем своему клерку или Альфонсу, чтобы те отправляли их из Лаваля, пока он кутил со своими собратьями по профессии в Тулузе. Но тут она вспомнила про послание, в котором описывалось платье, которого Зебра увидеть не мог. Зато у Бенжамена было достаточно времени разглядеть его во всех деталях на уроке математики. Значит, вернее предположить, что Незнакомец – литературный двойник Бенжамена; да если бы он и оказался Зеброй, что стоило Камилле подумать, будто автор писем – Бенжамен? Эта мысль слишком заполонила ее, чтобы сбросить подобный вариант со счетов.

– Шлюха! – глухо и враждебно повторил Гаспар, и Камилла усмотрела в этом повторе подтверждение своих страхов и своих предположений.

Ярость Зебры была для нее подтверждением того, что он выудил из тайника письма о любви к ней другого. Камиллой овладело сложное чувство, состоявшее из радости оттого, что Незнакомец оказался Бенжаменом, и страха перед тем, как отнесется к этому Гаспар.

Зебра упрямо делал вид, будто пробегает глазами газетные заголовки, а Камилла разозлилась на него за то, что он оставляет ее жариться на медленном огне. Она решительно повернулась к нему лицом, подперла кулаками бока и в упор уставилась на него.

– Ну, доставай их!

– Что именно? – спросил Гаспар с озадаченным видом.

Камилла остолбенела и поняла, что до писем Зебра не добрался. Сгоряча она выдала наличие преступных писем, глупая выходка с ее стороны.

– Я уверена, что это ты спрятал солонки, – храбро бросила она, пытаясь исправить свой промах.

– Нет, – возразил Зебра, – но я нашел в нашей спальне вот это.

И по-прежнему вяло извлек из кармана пузатую связку, состоявшую из восемнадцати писем Незнакомца. Такой поворот дела сразил Камиллу. Чтобы не закачаться, она ухватилась за дверцу стенного шкафа.

– Прости меня, – пробормотал Зебра.

– За что? – спросила изумленная Камилла.

– Я был обязан заметить это годами раньше. Как я понимаю, у тебя кто-то есть. Сам виноват…

– Да никого у меня нет.