– А почему бы вам просто не выпить еще бутылку-друтую и не вздремнуть? – спросил Порфир.

– Чего я действительно не понимаю, дорогая, – сказала Даниэлла, не обращая на него внимания, – так это почему вы так разволновались...

– Разволновалась, Даниэлла?

– Зачем вы вообще ложились в эту пресловутую клинику? Вы ведь говорили, что наркотики никак не влияют на вашу работу. Вы также говорили, что от них нет никаких “глюков” в обычном понимании этого слова. – Она хихикнула. – Однако вы продолжаете настаивать на том, что это было вещество, вызывающее исключительно тяжелую зависимость. Так почему вы решили соскочить?

– Это было ужасно дорого...

– В вашем случае, конечно, вопрос чисто академический.

“Верно, – подумала Энджи, – хотя неделя на этой дряни мне стоила твоего годового оклада”.

– Наверное, мне опротивело платить за то, чтобы чувствовать себя нормальной. Или за слабое приближение к нормальности.

– У вас развился иммунитет?

– Нет.

– Как странно.

– Не так уж и странно. Моделисты конструируют вещества, с которыми, как предполагается, можно избежать традиционной ломки.

– Ага. Но как насчет новой ломки, я хочу сказать: теперешней ломки? – Даниэлла налила себе еще вина. – Естественно, я слышала и другую версию произошедшего.

– Правда?

– Конечно. Что это было, кто это сделал, почему вы перестали.

– И?

– Что это был предотвращающий психозы препарат, производимый в собственных лабораториях “Сенснета”. Вы перестали его принимать, потому что предпочли остаться сумасшедшей.

Веки Даниэллы затрепетали, затуманивая сверкание голубых глаз. Порфир осторожно вынул из руки журналистки стакан.

– Спи спокойно, детка, – сказал он. Глаза Даниэллы закрылись, и она начала мягко посапывать.

– Порфир, что...

– Я подмешал ей в вино снотворное, – ответил парикмахер. – Она ничего не почувствовала, мисси. И потом не сможет вспомнить ничего, кроме того, что есть у нее в записи... – Он расплылся в улыбке. – Тебе ведь не хочется выслушивать треп этой суки всю дорогу до Нью-Йорка, правда?

– Но она же поймет, Порфир!

– Ничего она не поймет. Мы ей скажем, что она в одиночку уговорила три бутылки и напакостила в ванной. А чувствовать она себя будет соответственно. – Он плотоядно усмехнулся.

Час спустя Даниэлла Старк еще похрапывала – теперь уже довольно громко – на одной из двух откидных коек в хвостовой части кабины.

– Порфир, – сказала Энджи, – как, по-твоему, может она быть права?

Парикмахер уставился на нее своими невероятно красивыми, нечеловеческими глазами.

– И ты бы не знала?

– Я не знаю... Он вздохнул.

– Мисси слишком тревожит себя. Ты теперь свободна. Наслаждайся этим.

– Но я и правда слышу голоса, Порфир.

– Разве мы все их не слышим, мисси?

– Нет, – ответила она, – не так, как я. Ты знаешь что-нибудь об африканских религиях, Порфир?

Он иронично усмехнулся:

– Так я же не африканец.

– Но когда ты был ребенком...

– Когда я был ребенком, – сказал Порфир, ~ я был бельм.

– О, черт...

Он рассмеялся:

– Религии, мисси?

– До того как я пришла в “Сенснет”, у меня были друзья. В Нью-Джерси. Они были черными и... верующими.

Парикмахер поморщился и закатил глаза:

– Колдовские знаки, мисси? Петушиные лапки и мятное масло?

– Ты же знаешь, что это совсем не так.

– И что, если знаю?

– Не смейся надо мной, Порфир. Ты мне нужен.

– Я есть у мисси. И да, я знаю, что ты имеешь в виду. И это их голоса ты слышишь?

– Слышала. После того как я подсела на пыль, они ушли...

– А теперь?

– Их нет.

Но момент был упущен, и она отказалась от мысли попытаться рассказать ему о Гран-Бригитте и о наркотике в кармане.

– Хорошо, – сказал он. – Это хорошо, мисси.

“Лир” стал снижаться над Огайо. Порфир уставился перед собой в переборку, неподвижный, как статуя. Глядя вниз на приближающуюся, пока еще скрытую облаками землю, Энджи вспомнила вдруг игру, в которую часто играла в детстве, когда летала на самолетах. Она тогда представляла, что путешествует среди уплотнившихся, словно во волшебству, облачных пиков и каньонов. Те самолеты принадлежали, скорее всего, “Маас-Нео-тек”. Теперь она летает на “Лирах” “Сенснета”.

Коммерческие авиалайнеры оставались для нее лишь съемочными площадками стимов: девственно свежий – “Конкорды” “Джей-Эй-Эль” только-только восстановлены – перелет из Нью-Йорка в Париж в обществе Робина и проверенных людей “Сенснета”.

Снижаемся. Уже над Нью-Джерси? Слышат ли дети, стайками вьющиеся по детским площадкам на крыше Проекта Бовуа, шум моторов? Скользит ли слабое эхо ее присутствия над кондо, где прошло детство Бобби? Какой ясной и светлой казалась будущая жизнь и как немыслимо запутался мир – ритмичное постукивание тысяч сумасшедших шестеренок его механизма, где оно? – когда корпоративная воля “Сенснета” встряхнула незримыми игральными костями над ухом никому не известных, ничего еще не ведающих детей...

– Порфир кое-что знает, – очень тихо сказал вдруг негр. – Но Порфиру нужно время, чтобы подумать, мисси...Самолет разворачивался, заходя на посадку.

Салли молчала – и на улице, и в такси – всю долгую холодную дорогу до их отеля.

Салли и Суэйна шантажировал враг Салли, обитающий где-то “на верху колодца”. Салли вынуждают похитить Энджи Митчелл. Сама мысль о том, что кто-нибудь может украсть звезду “Сенснета”, показалась Кумико совершенно невероятной, как будто кто-то устраивал заговор с целью убить героя мифов.

Финн намекнул, что Энджи и так уже каким-то таинственным образом замешана в эту историю, но он употреблял слова и идиомы, которых Кумико не понимала. Что-то в киберпространстве; какие-то люди заключают сделки с обитающим там существом или существами – не то пакты, не то союзы. Финн когда-то давно знавал парнишку, который стал потом любовником Эн-джи. Но разве ее любовник не Робин Ланье? Мать позволила Кумико посмотреть несколько стимов Энджи и Робина. Парнишка был ковбоем, воровал данные, как Тик в Лондоне...

А что с врагом, с той шантажисткой? Она сумасшедшая, говорил Финн, и ее безумие привело к развалу семейной империи. Эта женщина вроде бы жила совсем одна в своем древнем замке, доме под названием “Блуждающий огонек”. Что такого сделала Салли, чтобы вызвать ее вражду? Она на самом деле убила отца этой женщины? И кто были другие, те, которые умерли? Гайдзинские имена уже вылетели у девочки из памяти...

И узнала ли Салли то, что хотела узнать, повидав Финна? Кумико ждала под конец от бронированного святилища хоть какого-нибудь прорицания, но разговор-перепалка закончился ничем, гайдзинским ритуалом шуток на прощание.

В вестибюле отеля в голубом бархатном кресле ждал Петал. Англичанин был одет по-дорожному. Его массивное тело было облачено в серую шерстяную тройку. Когда они вошли, он поднялся с кресла, подобно некоему странному воздушному шару. Глаза глядели как всегда мягко поверх очков в стальной оправе.

– Здравствуйте, – кашлянув, произнес он. – Суэйн послал меня за вами. Чтобы я присмотрел за девочкой.

– Отвези ее обратно, – сказала Салли. – Сейчас же.

– Салли! Нет!

Но рука Салли уже крепко сомкнулась на локте Кумико, потащила ее ко входу в неосвещенную комнату отдыха при вестибюле.

– Подожди там, – бросила Салли Петалу. – Послушай, – обратилась она к Кумико, затягивая девочку поглубже в тень, – ты сейчас вернешься обратно. Я не могу теперь допустить, чтобы ты оставалась со мной.

– Но мне там не нравится. Мне не нравится Суэйн, мне не нравится его дом... Я...

– Петала не бойся, – быстро шепнула Салли, наклонясь еще ближе. – В общем, я бы сказала, что я ему доверяю. Суэйн... ну ты сама знаешь, кто такой Суэйн, но он человек твоего отца. Что бы у них ни случилось, тебя, я думаю, они в это впутывать не станут. А вот если станет плохо, по-настоящему плохо, отправляйся в паб, где мы встречались с Тиком. “Роза и корона”. Помнишь?