В наших с ним отношениях было, конечно, некоторое безрассудство: мы не слишком серьезно задумывались о том, что могло случиться. Я знала, что мои родители, хотя и будут потрясены, в случае чего отнесутся ко мне с любовью и пониманием. Так же восприняла бы это и тетя Мелани, а дядя Коннелл, будучи мужчиной, просто расхохотался бы, заявив, что Бастиан оказался шустрым парнем.

Совсем иначе обстояло дело у бедняжки Феб Гаст. Вплести в волосы ленту, расстегнуть в жаркий день пуговицу на воротничке, надеть пояс, подчеркивающий талию, на это платье, напоминающее бесформенный балахон, — все это было грехом. А уж валяться в поле или в лесу с мужчиной…

Я вернулась в кузницу. Подкованная кобыла уже поджидала меня. Томас Гаст был как никогда похож на подручного сатаны, и на обратном пути я все время думала о несчастной Феб Гаст.

Вчера я подслушала разговор двух служанок. Я вошла в дом из конюшен, а они занимались уборкой в одной из комнат, выходящих в холл. Они не заметили меня, поэтому я уселась и стала слушать, так как тема заинтересовала меня. Одной из девушек была Джинни, а другой — Мэб, девушка лет шестнадцати, о которой прислуга поговаривала, что она склонна искать приключений и неравнодушна к мужчинам.

Уловив имя Дженни Кейс, я вся обратилась в слух.

— Ну да, конечно, — говорила Джинни, — белая-то она белая, да только белые, бывает, оборачиваются черными… Могло такое случиться и с ней.

— А чем она занималась, Джинни?

— Она делала много хорошего. Ну, вот если бы я могла пойти к ней раньше, то избегла бы позора.

— Но ты ведь ни за что не откажешься от своего малютки Джеффа.

— Сейчас — нет. А тогда бы отказалась.

— А как вывели на чистую воду Дженни Кейс?

— Ты хочешь узнать как догадались о том, кто она? Я тебе кое-что расскажу. Однажды две служанки из поместья отправились к ней. Им, видишь ли, понадобилось приворотное зелье. Был там конюх, который и глядеть не хотел на одну из них, а она его решила окрутить. И ты знаешь, что они увидели? Прямо на коленях у Дженни Кейс сидела жаба… ужасная, склизкая жаба… только это не обычная была жаба. У нее были такие глаза, что они сразу поняли, что это сам дьявол, принявший образ жабы. Они задрожали от страха, повернулись, да как побегут к дому. Немного времени прошло, и вот одна из них заболела и говорит, мол, это от жабы на нее порча нашла, потому что жаба-то была не простая. Жаба-то была, как говорится, известная, а раз так, то Дженни Кейс, понятное дело, ведьма.

— А как же узнали, что жаба была не простая? Их вон сколько в пруду. Я много раз слышала как они поют по ночам весной, когда играют свои свадьбы, а потом опять лезут в воду — метать икру.

— Эти-то жабы обычные… а есть не простые.

— Да все они противные. Наверное, оттого, что вылезают по ночам.

— Это верно, но ты не путай тех и других. Есть такие, которые просто занимаются своими делами… ну, как всякая живность. А есть другие, которых ведьмы берут к себе в постель, а в жабах-то дьявольское семя, потому что дьявол скрывается в этих жабах.

— Как в той, что они увидели у Дженни Кейс?

— Может, так, а может, и не так, только когда узнали, что Дженни Кейс возилась с жабой, да держала ее на коленях, тут-то все и началось. Сказали, что она, мол, таскала жабу за пазухой, и что жаба ползала по ее телу, и что это не простая жаба.

Мэб захихикала, но Джинни оборвала ее:

— Сейчас-то ты смеешься, а вот услышит тебя какая-нибудь колдунья — будет не до смеху.

— Так ведь Дженни Кейс нет в живых.

— Да разве она одна ведьма на свете?

— А кто еще?

— Далеко искать не нужно…

Наступило благоговейное молчание.

— Ты думаешь… она…

— А почему бы и нет? Бабка у нее была ведьмой, а эти дела, говорят, передаются по наследству.

— Да, тут надо глядеть в оба. Я встала и быстро и бесшумно поднялась к себе в комнату.

Благодаря особым узам, связывающим меня с Анжелет, она почувствовала, что мне хочется побыть в одиночестве. Конечно, она предположила, что это связано с Бастианом, и я заметила, что она смотрит на Карлотту с неприязнью, так как была очень предана мне.

Обычно по вечерам, лежа в постели, мы обсуждали все происшедшее за день, и хотя с тех пор, как стало известно об измене Бастиана, я не имела никакого желания болтать с сестрой, предлога отказаться от этой привычки не подворачивалось.

Как-то раз после того, как за ужином шла светская беседа, в которой нам было очень трудно участвовать, поскольку Карлотта, Сенара и сэр Джервис вновь обсуждали события, происходящие при английском и испанском дворах, Анжелет спросила меня:

— Не кажется ли тебе, Берсаба, что Карлотта и сэр Джервис очень подружились?

— Я думаю, Карлотта привыкла привлекать к себе внимание мужчин.

— Это так. Конечно, она красива, этого у нее не отнимешь. А то, что ей приходилось много бывать при дворе, придает ей какой-то особенный блеск. Интересно, удастся ли нам когда-нибудь побывать при дворе?

— А тебе очень хочется?

— Наверное, это было бы интересно. Кроме того, нам рано или поздно придется выйти замуж, верно? Мама ведь не просто так говорила, что наш следующий день рождения будет выглядеть совсем по-другому.

Я зевнула.

— Это еще не скоро.

— Есть женихи у Трентов, у Кроллов и у Лэмптонов. Я думаю, нам прочат кого-то из них. До чего скучно будет прожить всю жизнь в нашей глуши! Хорошо было бы ничего не знать о своем будущем муже, а потом вдруг познакомиться с ним. А ты как думаешь?

Я почувствовала как во мне закипает гнев. Нет, я хотела, чтобы моим мужем стал Бастиан, которого я знала всю жизнь… а точнее, как выяснилось, не знала. Я привыкла считать его спокойным, хорошим человеком, на которого можно положиться. И вдруг оказалось, что он вовсе не такой. Достаточно было ему увидеть Карлотту — и он тут же забыл все клятвы, которые давал мне. Как мало мы знаем о людях, которых, как нам кажется, мы прекрасно понимаем!

— Ты что молчишь? Заснула?

— Что-что? — пробормотала я, делая вид, что совсем засыпаю.

— Ну ладно уж, спи, — позволила она. — Ты что-то в последнее время не хочешь говорить со мной.

Лучше всего было Оставаться одной, потому что в разговоре с Анжелет я могла ненароком раскрыть свои чувства. Я боялась, что в самый ответственный момент могу выдать себя неосторожно брошенным словом.

Поэтому я вновь нарушила запрет и выехала верхом в одиночку. Вдоль тропы с куманикой, мимо кузницы… Взглянув в сторону домиков, я тут же вспомнила о бедняжке Феб и о том, как у нее складываются дела. Я ясно представляла себе весь ужас ее положения, весь груз вины, тяготившей над ней. Что сделает с ней Томас Гаст, если мои предположения верны?..

Вечер был туманным и мрачным. Я отвела кобылу в конюшню и пошла через сад к пруду, где цвели белые лилии. И вдруг я услышала кваканье жабы.

Она сидела на берегу — сонная, отяжелевшая, видимо, объевшаяся насекомыми. Сердце бешено заколотилось у меня в груди: я вспомнила о подслушанном разговоре служанок.

Я быстро достала из кармана большой платок, нагнулась и завернула в него жабу. Вернувшись в дом, я немедленно поднялась к себе и с облегчением увидела, что Анжелет нет в комнате.

Я была вне себя от возбуждения. Я хорошо знала, что буду делать с жабой. Это было частью моего плана, и, заметив у пруда жабу, я не медля принялась за дело.

А почему бы и нет? Затягивать задуманное было бессмысленно.

По вечерам служанки отправлялись в спальни, расстилали кровати, перетряхивали перины, а если было холодно — клали в постели нагретые камни, завернутые во фланель.

Анна не занималась постелями Карлотты и Сенары. Впрочем, она не убирала и их комнаты. Это составляло заботу горничной, а Анна была камеристкой и считала уборку занятием ниже ее достоинства. Кроватями занималась Мэб, и это было особенно удачно, потому что именно она вела тот памятный разговор с Джинни. Размышляя об этом, я решила, что в дело вмешалась сама судьба: ведь мне-то было известно, что найдет Мэб в постели Карлотты. В коридоре, возле двери в спальню, стоял большой дубовый шкаф. Услышав как Мэб поднимается по лестнице, я на некотором расстоянии последовала за ней и спряталась за шкафом.