– Выметайтесь! Выметайтесь отсюда! – заорал он. Али-баба положил Набрызгу руки на плечи, чтобы тот не вскочил с качалки. – Что вам от меня нужно? Хотите поиздевать­ся?

Мне казалось, что он вот-вот разревется. Они его довели, и я поразилась: как быстро, оказывается, можно довести человека.

– Нам нужно, – говоря это, Николаус встал и подошел к Зексбюргеру, – услышать правду во всех подробностях! –Николаус улыбнулся. Не очень-то дружелюбно. – Ты крался как тень за Ильзой Янда, следил за каждым ее шагом.

Набрызг попытался возразить.

– Помалкивай, – продолжал Николаус, – мы знаем совершенно точно, что это было так. И сейчас ты расскажешь, что еще делала Ильза, кроме как ходила в школу, на трени­ровки и на музыку. – Он кивком указал на меня. – Тут, по словам ее сестры, кое-что остается неясным.

Набрызг не хотел говорить.

– Дорогой Набрызг, Вольфганг-Иоахим Зексбюргер, – сказал Али-баба с приветливой улыбкой и еще крепче сжал плечи Наб­рызга, – если ты сейчас же не выложишь все до конца, то завтра в школе ты получишь в письменном виде, и даже отпечатанное на гектографе, уведомление, что ты врун и хвастун. И на доске мы напишем, что господин Зексбюргер еще никогда в жизни ничего не имел ни с одной девчонкой!

Зексбюргер был повержен. Он сунул в рот новую сигарету и предложил сигареты нам. Я закурила первую в жизни сигарету и стала слушать Зексбюргера, который, и правда, был удивительно хорошо осведомлен о каж­дом шаге моей сестры. Даже обо мне и о ма­ме и обо всех остальных он знал более чем достаточно. Вскоре мне стало ясно, что ему знакома каждая пуговица на Ильзином паль­то. Даже ее расписание он знал наизусть. «В среду у нее на шестом уроке латынь», – говорил он. Или: «Она в тот день была в розовом свитере с белым сердечком на груди». Он говорил так, словно жил вместе с нами уже сто лет. Набрызг увлекался все больше и больше. У меня было такое чувство, что он уже вовсе и не злится на нас, а даже как будто рад, что наконец-то может рассказать все.

Через полчаса он перешел к главной части. Я хочу сказать, главной для меня: для него тут все было самое главное.

– И вот я стою с велосипедом на моем посту против вашего дома, – рассказывал он, – и она, как всегда, выходит минута в минуту. Я думаю – сейчас она пойдет на­лево, к учительнице музыки, потому что в руке у нее нотная папка, но она идет напра­во, к остановке трамвая, стоит там и ждет. Я подумал: «Если б ей надо было проехать одну или две остановки, она бы уж точно не пошла на трамвай. Такие расстояния она всегда проходит пешком». Я скорей на вело­сипед, жму на педали – трамвай-то идет ведь быстро, мне за ним не так-то просто поспеть. На третьей остановке я торможу и жду. При­ближается трамвай, и я вижу – Ильза стоит на площадке, но не выходит. Трамвай трога­ется. Я за ним. У меня уже язык на плече – дорога-то в гору! На шестой остановке она наконец выходит и прямо под носом у трам­вая бежит через улицу. Я этого, понятно, не могу – мне приходится ждать, пока трамвай проедет. Трамвай отошел, а Ильзы уже нет, исчезла. Я оставляю велосипед в подъезде какого-то дома и начинаю обследовать мага­зины на той стороне. Ну, в овощном ее, понятно, не оказалось, и у мясника тоже.

– Так где же она оказалась? – Али-баба начал проявлять нетерпение.

Набрызг теперь уже наслаждался, что рас­сказ его нас так волнует. Он улыбнулся и продолжал:

– Да, так где же она оказалась... В баре – вот где! А потом она вышла оттуда с каким-то типом и...

– Минутку! – крикнул Николаус. – Не части! Из-за этого типа мы и пришли. Так как он выглядел, этот монашек?

– Никакой он не монашек. Так вот... он был взрослый. Ну, я хочу сказать, настоящий взрослый. И в белом замшевом пальто. Таком длинном, очень дорогом, наверно!

– Ну и что потом? – спросил Али-баба.

– Потом они сели в машину и уехали.

– В красном «БМВ»? – Это был мой пер­вый и единственный вопрос. Зексбюргер кивнул.

– Красный «БМВ-2000», черные кожаные сиденья, рядом с зеркалом дальнего вида болтается пластмассовая русалка. Номер – В 704 256.

Али-баба почесал в затылке.

– Когда знаешь номер машины, можно разыскать и владельца.

– Да. Но только в том случае, если ты полицейский или у тебя есть связи, – сказал Николаус.

А Набрызг торжествующе заявил:

– Владельца я уже давно разыскал. Этот тип в белом замшевом пальто – Золотой Гусь.

– Как-как его зовут? – хором спросили Николаус и Али-баба.

– Конечно, на самом деле его зовут не Золотой Гусь, но если он не разъезжает в своей тележке по городу, тележка стоят в переулке Рюкертгассе перед трактиром «Золотой гусь». В этом доме только два этажа. Внизу трактир, а наверху, как я полагаю, квартира хозяина. И этого типа, который встречается с Ильзой, я видал и за витриной трактира, и в окне второго этажа. И Ильзу я видал, как она прогуливала со­баку – такой громадный коричневый пес. А так он обычно спит на пороге, у открытой двери трактира.

Еще мы узнали от Набрызга, что Золотой Гусь всегда обнимал Ильзу за плечи, а когда он ждал Ильзу, то останавливал свой крас­ный «БМВ» за вторым поворотом от нашего дома. И еще мы узнали, что красный «БМВ» уже не стоит больше перед трактиром. Как раз с тех пор, как Ильза исчезла.

– Иногда, – сказал Набрызг, мечтательно глядя в сторону, – они сидели в машине, и он брал ее руку – каждый палец ей целовал.

– Не принимай близко к сердцу, Набрызг, – сказал Николаус.

– Все это для меня уже в прошлом, – Набрызг встряхнул головой, – теперь у меня совсем другая, из десятого «Б», – просто блеск! С ней-то у меня все в порядке!

Али-баба усмехнулся и подмигнул Николаусу.

– Нет, правда! – поспешил заверить нас 3ексбюргер. – Лола, высокая такая, с черными локонами!

– Конечно, конечно, мил-человек. – Али-баба достал из кармана ниппель от велоси­педа. – Поскольку ты вел себя примерно, вот, получи. Можешь отправляться в турне.

– Даю честное слово, – громко сказал Набрызг, – больше я ни за кем не гоняю на велосипеде! У меня ведь есть Лола! И теперь уже все чистая правда. Мы даже ходили вместе в кино!

– Случайности случаются, – ввернул Николаус.

– Никакая это не случайность! Я сам покупал билеты!

Мне показалось, что Зексбюргер уже опять готов зареветь. Али-баба направился к двери. Он поклонился:

– Для меня это был прямо-таки народный праздник!

– С фонариками и сюрпризами, – сказал Николауc и тоже пошел к двери. Я встала с кровати.

– Большое спасибо, – сказала я.

– Не за что, – пробормотал Зексбюргер.

– Пошли, – позвал меня Николаус. Я вышла из комнаты.

Николаус и Али-баба ждали, прислонившись к полуоткрытой двери на лестницу. Я снова споткнулась в передней и набила синяк, ударившись о счетчик.

Внизу, перед домом Зексбюргера, Никола­ус вдруг заторопился.

– А теперь мне надо бежать домой! Срочно! – сказал он.–  А не то они с голоду подохнут! С утра ничего не ели!

Он побежал со всех ног. Али-баба усмех­нулся.

– Кто подохнет с голоду? – спросила я. – У него что, хомячки или мыши?

– Морские свинки!

– Две?

Али-баба опять усмехнулся.

– Две? У него их, по-моему, пятьдесят четыре или, может, уже шестьдесят семь.

– Ты смеешься?

– Зачем? Какой смысл? Я вообще очень правдив. Правда, она ведь, как правило, куда невероятнее.

Али-баба сделал серьезное лицо. Но слиш­ком серьезным лицо его не стало – уж очень оно было круглое. Только две складочки об­разовались над бровями.

– Наш милый Николаус два года назад пожелал получить в подарок на пасху двух морских свинок и в самом деле их получил. А поскольку это были самочки, он назвал их Трудхен и Траудхен. Но Траудхен оказалась не свиньей, а кабаном, морским кабаном, или как это там называется. И под троицу у Николауса образовалось уже восемь морских свинок. С тех пор он их сортирует.

– Что делает?

– Сортирует. После очередных родов он достает из клетки всех морских беби и проводит обследование. И беби мужского пола он сажает в мужскую клетку, а беби женско­го пола – в женскую. Понимаешь?