Бабушка сильно нажала кнопку звонка. Звонок у нас очень громкий. Я услышала голос Оливера:

– Звонят! Можно я открою?

А потом голос Татьяны:

– Я открою! Я хочу открыть!

Потом раздались шаги. Это были шаги советницы. Она шла к дверям – шаги при­ближались.

– Это мать Курта, – шепнула я. Бабуш­ка кивнула.

Советница открыла дверь.

– Добрый день, – сказала бабушка. Советница глядела на нас растерянно. Она не знает бабушки. Она так растерялась, что даже не спросила меня, почему я не в школе.

Оливер и Татьяна стояли у нее за спи­ной.

– Кто это? – спросил Оливер, указывая на бабушку.

– Я Эрикина бабушка, – сказала бабуш­ка.

Оливер и Татьяна уставились на бабушку. Они никогда еще ее не видели. Не знаю даже, имели ли они представление о том, что у ме­ня другая бабушка, чем у них.

– Кто там пришел? – крикнула мама из ванной.

– Это я, – сказала бабушка.

– Кто? – снова раздался из-за двери го­лос мамы. Это «кто?» прозвучало не только удивленно, но и испуганно. По-моему, мама узнала бабушкин голос.

– Пришла Эрика с госпожой Янда, – ска­зала советница.

В ванной послышался всплеск воды. Как видно, мама резко поднялась из ванны, и во­да выплеснулась на пол.

– Я иду! – крикнула мама. Советница обратилась к бабушке:

– Может быть, вы разденетесь? – Она указала на вешалку.

Бабушка сняла пальто и повесила его на крючок. Я тоже сняла пальто и повесила его рядом.

– Проходите, пожалуйста, – сказала со­ветница. Она все еще глядела на нас в полной растерянности.

Мы прошли за советницей в гостиную. Сели на диван. Я сидела, прижавшись к бабушке, и, если бы мне не казалось, что это выглядело бы глупо, я дала бы бабушке руку, чтобы она ее крепко держала.

Советница уселась на стул перед телеви­зором, напротив нас. Между нами и ею был только стеклянный журнальный столик. На нем настольная зажигалка, а рядом пачка сигарет и коробка спичек. Зажигалка у нас вообще не работает.

– Разрешите вам что-нибудь предло­жить? – спросила советница и стала пере­двигать на столе сигареты и спички. Она дви­гала их до тех пор, пока обе коробки не лег­ли параллельно друг другу и краю стола.

– Спасибо, нет, – сказала бабушка. Бабушка сидела на диване, выпрямив­шись, словно аршин проглотила. Казалось, она совершенно спокойна, ничуть не волну­ется. Но я знаю мою бабушку. Я видела, как она волновалась. Руки она сложила на коле­нях. Одна рука на другой. И большим паль­цем нижней руки почесывала ладонь верх­ней. Она всегда так делает, когда очень вол­нуется.

Оливер и Татьяна стояли в дверях гости­ной. Они глядели на нас с любопытством.

– Идите играть в свою комнату, – сказа­ла им советница.

Оливер покачал головой, а Татьяна отве­тила:

– Нет! – Медленно и как бы раздумывая о чем-то, она подошла к нам, показала ру­кой на советницу, потом на бабушку и ска­зала:

– Вот моя бабушка, а вот Эрикина бабушка.

Моя бабушка кивнула.

Советница передвинула сигареты и спички – теперь они лежали параллельно другой стороне столика.

– А есть еще одна бабушка, – сказал Оливер. – Мамина бабушка. Но мы на нее сердимся, она глупая!

– Оливер! – громко сказала советница. Голова Оливера исчезла за дверью.

Я услышала, как он хихикает в передней. Потом я услышала, как открылась дверь ванной. Мама сказала Оливеру:

– Веди себя прилично, Оливер.

А потом она вошла в гостиную. Она была в купальном халате, с мокрыми волосами, а лицо совсем голое. Без тона, без ресниц, без губной помады, без теней на веках, даже глаза не подведены. Рядом со стулом совет­ницы стояло большое кресло в цветочек. Ма­ма взглянула на меня и на бабушку, потом на советницу и на кресло. Она стояла в не­решительности. Потом подошла к обеден­ному столу, взяла стул и пододвинула его к нам. Она поставила стул рядом с журналь­ным столиком и села. Теперь она сидела между советницей и мною.

– Да садись сюда! – сказала советница, указывая на кресло.

Мама взяла сигареты и спички.

– Почему ты не в школе? – спросила она меня.

– Почему ты не в школе? – крикнула Татьяна.

Она ползала вокруг советницы по ковру.

– Из-за Ильзы, – сказала я.

Я опять пищала, как мышонок. Мама под­несла спичку к сигарете. Сигарета дрожала у нее в руках.

– Что ты сказала? – советница накло­нилась ко мне. Она малость глуховата. Мы­шиный писк ей не услыхать.

– Из-за сестры! – рявннула бабушка. Бабушка прокричала это так же громко, как она обычно разговаривает с дедушкой. Советница в ужасе вздрогнула.

– Что с Ильзой? Вы что-нибудь знаете? – У мамы тоже был голос, как у мыши.

Бабушка подтолкнула меня локтем. Она хотела, чтобы рассказывала я. Я поглядела на нее. Я хотела, чтобы рассказывала она.

– Да говорите же! – крикнула мама. – Что с ней? С ней что-нибудь случилось? Да говорите же скорей!

– Если открытка из Флоренции идет два дня, можно сказать, что по крайней мере по­завчера с ней было все в порядке, – сказала бабушка.

Мама прислонилась к спинке стула. Она закрыла глаза и громко выдохнула воздух. Сигарета в ее руке больше не дрожала.

– Она написала вам открытку? – спро­сила советница.

– Нет, – сказала бабушка.

– Кому же она написала открытку? – продолжала допытываться советница.

– Она вообще не писала никакой открыт­ки, – сказала бабушка.

– Что же вы тогда говорите? – советница покачала головой.

Мама все еще сидела с закрытыми глаза­ми. На ее сигарете уже было довольно много пепла. Я встала, принесла с подоконника пе­пельницу и поставила ее на стол перед мамой.

– Главное, она жива. Главное, она вер­нется, – сказала мама.

Она открыла глаза и стряхнула пепел в пепельницу.

Бабушка кивнула.

– Так что же с этой открыткой из Фло­ренции? – осведомилась советница.

– Эрика все разузнала, – сказала бабуш­ка.

– Как это так Эрика все разузнала? – спросила советница.

– Потому что она... – начала было ба­бушка, но советница перебила ее.

– Так, значит, она, – советница поглядела на меня с возмущением, – все время что-то знала и ничего не говорила!

– Ничего она не знала все время, – гром­ко сказала бабушка. – Она все разузнала!

– А почему же...

– Пожалуйста, дай сказать бабушке, – попросила мама.

Она так и сказала «бабушке». Не «старой Янде». И даже не «фрау Янде».

Не знаю, заметила ли это бабушка и за­метила ли сама мама. Но советница опреде­ленно отметила слово «бабушка». Она ос­корбленно поджала губы. Весь ее вид го­ворил: «Теперь я не скажу больше ни слова».

– Так вот, Эрика и один... Как его зо­вут? – спросила меня бабушка.

–Али-баба его зовут, – сказала я.

– Так вот, Эрика и Али-баба выяснили, что Ильза во Флоренции.

– Одна? – спросила мама. Она сказала это совсем тихо.

– Разумеется, не одна. Она поехала с молодым человеком на его машине, – пояснила бабушка.

Она сказала это так, словно для девочки самое обычное дело – разъезжать на машине с молодым человеком.

– Автостопом? – спросила мама.

Мама вообще-то против автостопа, но, по-моему, сейчас ей очень хотелось услышать, что Ильза путешествует автостопом.

Бабушка смотрела на маму в упор, словно хотела ее загипнотизировать.

– Нет, не автостопом. Этот молодой чело­век – ее друг, ее...– Бабушка минуту по­молчала, вздохнула, а потом продолжала: – Надо называть вещи своими именами. Ее возлюбленный.

Я покосилась на советницу. Та все еще сидела, поджав губы, с оскорбленной миной.

Татьяна пристроилась на ковре рядом с советницей.

– Воз-люб-лен-ный, – пробормотала Татьяна, а потом повторила: – Воз-люб-лен-ный!

Это слово было для нее новым. Видно, оно показалось ей красивым.

– Эрика, уведи отсюда ребенка. Ребенку тут слушать нечего, – зашипела советница.

– Да она ведь этого еще не понимает, – сказала бабушка.

Если Татьяна замечает, что от нее хотят избавиться, она уж точно не уйдет. Она вскарабкалась на диван, села рядом с моей бабушкой, сложила руки на коленях, точно как она, и крикнула: