– Нет, это точно Ули, – сказала я.

Ильза вышла в переднюю.

– Мы хотим вместе делать математику, – сказала она. – У нас на той неделе контроль­ная.

Ильза сказала это не мне и не маме, а об­ращаясь к стене. Потом она добавила:

– Ну, я пошла.

– Ты останешься дома! – крикнула мама.

– Я ей уже обещала, а кроме того, я провалюсь на контрольной! – крикнула Ильза.

Мама язвительно рассмеялась.

– Обещала, обещала! – И она стала гово­рить, что Ильза прежде всего должна вы­полнять обещания и обязанности по отноше­нию к своей собственной семье.

– Какие же это обязанности? И кого ты подразумеваешь под моей собственной семь­ей?

Ильза спросила это не менее язвительно. Мама побледнела. Она несколько раз от­крыла рот и снова закрыла его, не проронив ни звука. Потом повернулась и пошла на кухню. Но возле двери кухни вновь обернулась и сказала:

– Какие у тебя обязанности и кто твоя семья, об этом тебе в ближайшие дни придет­ся как следует поразмыслить!

Мама и Ильза глядели друг на друга, не отводя глаз, и вдруг я заметила, как они похожи. Мама, и как только я раньше не замечала,– это просто постаревшая Ильза! Даже кошачий взгляд у нее, точно как у Ильзы. Я увидела это, когда она сказала:

– Так вот запомни! С сегодняшнего дня ты никуда не уходишь. Если понадобится, я сама буду провожать тебя в школу и захо­дить за тобой после уроков. Пока еще тут распоряжаюсь я!

Я знаю мою сестру. И я поняла: сейчас что-то произойдет. Больше она не сможет сдерживаться – или заорет, или разобьет что-нибудь. Я боялась даже, что она бросится на маму.

Но Ильза сделала нечто совсем другое. Она отвела взгляд от мамы, сняла трубку и стала набирать номер. Я стояла с ней рядом и видела, что она набирает цифры 4 и 6. 4 и 6 – первые цифры папиного телефона.

Как видно, к телефону подошла папина жена, потому что Ильза сказала:

– Попросите, пожалуйста, папу!

А потом Ильза сказала, и голос ее при этом дрожал:

– Это Ильза говорит.

– Нет, это уже превосходит все! – крикнула мама. Она хотела вырвать трубку у Ильзы из рук.

Но Ильза крепко держала трубку. Три раза она повторила:

– Папа, послушай, папа. Я...

И тут маме удалось вырвать у нее трубку. Теперь мама, держа в одной руке труб­ку, другой старалась отпихнуть от себя Ильзу.

– Попробуй у меня только! – шипела она. А в трубку она сказала:

– Нет, нет, извини! Это я не тебе!

И начала объяснять папе, что Ильза ведет себя безобразно, а сейчас она, видно, совсем свихнулась и еще вздумала обращаться к от­цу за помощью. Но – и в голосе мамы появи­лась угрожающая нотка – для этого нет пока никаких оснований, а кроме того, она запрещает кому-либо вмешиваться в воспи­тание ее детей.

Что сказал папа, не было слышно, но, видно, что-то такое, что не понравилось маме. Она резко ответила:

– Да-да, это тебе, конечно, необходимо!

Потом папа еще что-то говорил, а мама все повторяла одно и то же:

– Это просто смешно! Смешно, смешно, смешно!

И вдруг она громко крикнула:

– Ах, понимание! Может, у тебя есть понимание?! Да уж, конечно! Ну давай, давай. Только тогда сам неси ответственность. Полную ответственность!

И тут мама стала жаловаться, что Ильза вчера вернулась домой в два часа ночи и рассказывала одни небылицы, все сплошное вранье, правды от нее не добьешься. Потом она замолчала, несколько раз кивнула и с довольным видом протянула трубку Ильзе.

– Пожалуйста, поговори с твоим отцом. На вот, поговори!

Ильза взяла трубку и приложила ее к уху. Я стояла рядом и слышала папин голос. Он говорил что-то очень быстро, что именно, я разобрать не могла. Ильза держала трубку у уха всего несколько мгновений, а потом просто выпустила из рук. Мама успела ее подхватить прежде, чем она упала на пол. Ильза какой-то деревянной походкой напра­вилась в нашу комнату. Она подошла к своей постели, бросилась на нее и начала реветь, очень громко.

– Истеричка! – сказала мама.

Я подошла к Ильзе. Села к ней на кровать.

– Что он тебе сказал?

Сперва я не могла разобрать, что сказал ей папа, потому что Ильза все время всхлипывала и говорила таким рыдающим голо­сом, что ничего невозможно было расслы­шать. Наконец я поняла. Папа сказал ей, что он не может в это вмешиваться, а она должна вести себя хорошо и слушаться маму. Мама желает ей только добра.

– Но ведь зла она тебе, вообще-то, не желает, – сказала я. Но прозвучало это как-то неубедительно. Ильза выпрямилась.

– Плевала я на то, что она мне желает! Никакого добра тут нет. Что угодно, только не это!

Следующая неделя была просто ужасной.

Мама обращалась с Ильзой, как с собакой. Как с Золушкой, которая приговорена исполнять всю черную работу. Ильза мыла посуду, пылесосила ковры, чистила ботинки, убирала шкафы. Она должна была заниматься такими вещами, которыми у нас вообще ни­кто никогда не занимался. Например, мыть щетки для обуви и пришивать вешалки к пальто и курткам. Взгляд у нее был, словно у злой кошки, но она исполняла все без воз­ражений. И домой приходила ровно через десять минут после окончания уроков. Толь­ко дело в том, что Ильза вообще не ходила в школу!

Утром в понедельник по дороге в школу она мне сказала:

– Эрика, миленькая, пойди, пожалуйста, к Штискаль и скажи ей, что у меня ангина!

Штискаль – это классная руководительница Ильзы.

Я не хотела идти к Штискаль. Ильза объяснила мне, что ей обязательно надо встретиться сегодня с Амрай по исклю­чительно важному и срочному делу. Но конечно, это большая тайна. А ведь встретиться можно только утром, потому что мама после школы ее никуда не отпустит. Я все равно не хотела идти к Штискаль.

– Тогда мне придется прогулять без уважительной причины! Привет, сестричка! – крикнула Ильза и побежала за трам­ваем, который как раз подходил к остановке.

– Ильза! Погоди! – заорала я во все гор­ло. Но она не остановилась. Она даже не обернулась.

Я, конечно, пошла перед первым уроком к Штискаль и сказала, что моя сестра заболела. Не могла же я ее подвести.

Ильза, как видно, ничего другого и не ожидала, потому что дома, вернувшись на час позже меня, сразу спросила:

– Ну, что тебе сказала Штискаль?

– Пусть поскорее выздоравливает, – про­шептала я.

Ильза и на другой день не пошла в школу. И на третий. Хотя я умоляла и уговаривала ее каждое утро, она прогуливала всю неделю.

– Ангина за один день не проходит, – го­ворила она.

Она рассказала мне, что Амрай тоже про­гуливает школу. В какие только переделки не попадают они в эти утренние часы! Ка­кие забавные и удивительные приключения происходят с ними! Все это было очень интересно. Один раз они, например, поймали собаку, сбежавшую из дому. Оказалось, что это собака хозяина одного трактира, и он был так счастлив, что подарил Ильзе золотой медальон в форме сердечка на золотой цепочке. Ильза носила это золотое сердечко под свитером, чтобы мама не увидела.

Всю неделю я дрожала от страха, что ма­ма заметит ее прогулы или что Штискаль позвонити спросит, как себя чувствует Ильза. Мне даже снились дурные сны. Мне все снился сон, будто я стою в учительской – меня сюда вызвали, и допрашивают, и выспрашивают, где пропадает моя сестра, а я стою и бормочу: «У нее ангина». Но как раз в этот момент входит Ильза, смеется, и показывает на меня пальцем, и кричит: «Не верьте ей! Она все врет!»

В четверг вечером я слышала, как мама разговаривала с Куртом в спальне. Они спо­рили. Курт говорил, что никуда не годится так обращаться с Ильзой. Во-первых, это жестоко, а во-вторых, не имеет никакого смысла. То, что она пришла домой слишком поздно и не говорит, где была, право же, не имеет ни малейшего отношения к мытью обувных щеток.

Мама взбеленилась и начала кричать, что у Курта нет никакого авторитета и поэтому он тоже виноват, что Ильза стала такой. Никогда он не старался заменить ей отца.