– Не выдумывай. Какое влюблен? Он кроме книжек своих и не видал ничего, ботаник несчастный.

– Это он был ботаник. А сейчас – что ты, не подойди! Весь из себя крутой, на мерседесе, пиджак от Версаче, два мобильника...

– И чем же он таким занимается? Бандитом стал?

– Да ну тебя, Юлька. Совсем не бандитом, это ты со своими детскими болячками от жизни отстала. Он бизнесмен, страшно богатый, у него то ли банк, то ли биржа какая-то, я не вникала.

– Ну так он женатый.

– Ой, Юлька! – тут Ирка вообще закатила глаза. – Там такая история... Мне говорила Машка, а у нее у подруги муж как раз где-то рядом работает, от него пару лет назад жена сбежала...

– От мужа?

– Дура! От Рабиновича! Сбежала в Америку, прямо с его ближайшим другом, а тот украл чуть ли не пакет акций, и она увезла ребенка, а Валерка поехал за ними и этого ребенка украл обратно. Там такое было, прям детектив, он прилетел и сидел в самолете, и сразу в воздух, а жена – в полицию, а потом он его уже здесь себе отсудил. А акции им оставил, и теперь у них в Америке свой банк, а жена потом просилась обратно, он ее послал.

– А ребенок?

– Ребенок у Валерки остался. Тот ему гувернантку нанял, фотку показывал.

– Гувернанткину?

– Ребенка. Ничего, симпатичный такой пацан, вроде Ксюхи твоей.

– Плохо это как-то – у матери ребенка отнимать. И ребенку без матери плохо.

– Да брось ты! У Рабиновича столько денег, он ему купит. Прикинь, он на весь класс шампанского приволок и всем девчонкам цветы. Все про тебя спрашивал. Ой, Юлька, я бы на твоем месте не терялась...

Бестолковая Ирка, конечно, молола чушь, но слушать ее было приятно. С Валеркой они всю школу сидели на одной парте, Юля списывала у него все контрольные, за что носила бутерброды. Это были чисто деловые отношения, и вовсе ничего похожего на роман. Но все равно... А вдруг... Зря она не пошла на вечер встречи, но у Ксюшки поднялась температура. Мишка был, как всегда, в отъезде, а мама к Юле прийти не смогла. Валерка, наверное, просто так спрашивал, потому что сидели вместе, хотя... Он как-то однажды, классе в восьмом, ее до дому проводил, портфель поднес. А в пятом за косы дергал... А в десятом, незадолго до выпуска, предложил пойти на какой-то концерт, у него билеты пропадали, а она отказалась, потому что на курсы подготовительные шла. И на стенке в подъезде ей кто-то неизвестный в любви признавался... Может, и правда, у него была первая любовь, а она не заметила? А сейчас он такой несчастный, без жены с ребенком, и вспомнил о ней... Эх, надо, надо было идти, сходили бы потом с Валеркой куда-нибудь в ресторан, у нее такое платье красивое в шкафу пропадает. Ирка вон говорит, он выглядит хорошо. Опять же мерседес... Они с Мишкой уже сто лет никуда не ходили, ему все некогда, а она, между прочим, красивая женщина, вон про нее одноклассники пятнадцать лет помнят, и молодая еще... Не выйди она тогда за Мишку, мало ли, как бы все повернулось...

Тут Юля свернула за угол на Бронной и оказалась в школьном дворе. Только что прозвенел звонок, и из дверей скопом вываливалось разномастное детское племя. Юля заторопилась – Ксюшу надо найти, быстро одеть, поговорить с учительницей... Дела закрутились вокруг нее, и ей стало совсем не до Ирки с ее Рабиновичем.

Она снова вспомнила про Валерку примерно месяц спустя, и примерно на том же месте. В тот день ей пришлось взять с собой за Ксюшкой еще и собаку – гадкий пес снова что-то не то сожрал, у него разболелся живот, он жалобно ныл и беспрестанно просился на улицу. Оставлять Пусика дома одного в такой ситуации было небезопасно, и Юля, скрепя сердце, потащила его с собой. Идти по скользким улицам со здоровущим сенбернаром на поводке и без того невесело, а тут еще он норовил присесть на каждом углу, на Юлю ругались прохожие, и бодрости все это не прибавляло. На Патриарших прудах она наконец отстегнула поводок и вздохнула свободнее. Пес умчался за загородочку на газон, где тут же и распластался под кустом в характерной позе. Юля ждала его, помахивая поводком, и тут мимо нее пронесся на дикой скорости блестящий лаковый черный мерс. «Надо же, как гоняет по узким улицам, псих», – подумала она и тут же, по какой-то загадочной ассоциации, вспомнила Рабиновича. Тоже, небось, ездит где-нибудь в своем мерседесе и скучает по ней, а она, Юля, стоит себе на бульваре в старой дубленке (не одевать же новую шубу, выходя на улицу с псом) и ждет, пока этот самый пес просрется под кустом, вся такая одна-одинешенька... Мишка опять уехал в какое-то Гонолулу, ребенок в школе, у собаки понос и квартира не убрана. А ей бы сейчас, всей из себя такой прекрасной, надеть бы туфли на шпильках, сесть в мерседес и поехать в шикарный ресторан. А за рулем чтоб был джентльмен... Да пусть даже и Валерка, лишь бы смотрел на нее влюбленными глазами и трепетно вздыхал. Интересно, может, ему позвонить? Наверняка у Ирки есть телефон... Правда, она, конечно, тут же вообразит себе невесть что, ну да причину-то можно будет придумать. Вот она позвонит, и что? Как что – он тут же примчится на белом коне, то есть на черном мерсе, и увезет ее от этой гадкой собаки в теплые края, а по другому и быть не может.

Гадкая собака закончила свои дела и стояла рядом, как теленок, тыкаясь мокрой мордой куда-то в живот. Пора было бежать в школу. Юля пристегнула поводок и затрусила, поскальзываясь, дальше.

Так оно и пошло. Когда Юле было тоскливо или противно, ей вспоминался Валерка с его мерседесом и влюбленными глазами. Собственно, она с трудом могла представить себе Рабиновича с влюбленными глазами, она вообще его глаза еле помнила, но это было неважно. Важно было, что он где-то есть, и она, если захочет, найдет его телефон, позвонит ему, и он тут же примчится. Дальше этого мечты никогда не шли, но Юле и этих вполне хватало. А чего еще надо? Вспомнить, что да, молодость проходит, но еще не прошла совсем, что ты еще хороша, что если захотела, вполне могла бы... А если ничего такого нет, так это просто потому, что все и так хорошо, ну и зачем что-то такое придумывать? Между прочим, в малых количествах очень полезная и действенная психотерапия.

Мечтания все эти случались с ней чаще всего на Патриарших прудах, что было неудивительно. Где ей еще и мечтать, если это единственный спокойный промежуток в жизни – как во времени, так и в пространстве. Дома – готовка, уроки, суета и возня, в магазинах вообще не размечтаешься, только вот на прогулке и остается, да и то, если собака не привяжется...

Мокрая и серая осень-предзимье сменилась ничуть не более погожей зимой-предвесеньем, все та же слякоть и грязь, разве что еще холоднее. Юля шла за дочкой привычным маршрутом, не торопясь и размышляя, чего бы ей хотелось на восьмое марта в подарок. Вообще-то она не очень любила этот праздник по половому признаку, но праздников в нашей жизни так мало, что может сгодиться и такой. Мишка обещал быть дома, будет повод куда-нибудь выбраться, подкинув Ксюшу бабушке, цветочки, романтика... Не хватает нам в жизни романтики, вот что, – и тут Юля заметила видимо недавно открывшийся неподалеку новый магазин.

Собственно, ничего ни нового, ни необычного в этом не было. Место известное, бойкое – на Патриарших и в переулках вокруг довольно часто открывались новые лавочки: магазинчики, всевозможные агентства, кафе; потом они закрывались, сменяя друг друга, открывались опять...

Новая лавочка была совсем небольшой, в одно окошко, скромная дверь, как бы прячущаяся за выступом соседнего, прилегающего вплотную, дома, узкая вывеска. «Иллюзии чего-то там» или как-то похоже, Юля даже толком не разглядела. А может, заведение тут и раньше было, просто она не замечала. Интересно, и чем там торгуют? Или опять турагентство открыли, конкуренты противные... Тут, кажется, раньше продавали что-то вроде домашних мелочей, или это рядом? Юля глянула на часы – до конца уроков еще было время – и, сама не очень понимая, зачем, потянула на себя дверную ручку.

Войдя, она оказалась в маленьком чистеньком помещеньице. Одна комнатка, узкая, как пенал, светлые деревянные панели на стенках, яркая лампа дневного света, стойка-прилавок, два кресла. Это был явно не магазин, скорее все напоминало химчистку, только не хватало вешалок, пакетов, куч сданной и вычищенной одежды да приемщицы в синем халате. Или кого-нибудь другого, сидящего за прилавком. Помещеньице оказалось пустым, и это было тем более странным, что и дверей-то никаких внутренних не видно, то есть получалось, что обитатель просто взял и ушел, не заперев за собой входную дверь – заходи, кто хочет...