Они осмотрели весь дом, затем вернулись в гостиную и прогуливались по ней, пока он не перезнакомился со всеми присутствующими. Он держал Алису Бантер под руку, пока она выставляла его всем напоказ, как мать представляет сына, только что закончившего колледж. Слегка хмельной пунш в конце концов подействовал на него, и Дэйвис разговорился. Эти люди совсем не так уж и плохи, решил он. Разве это не его обычный вывод, к которому он всегда приходит спустя какое-то время? Разве они не милы, когда он сейчас вот так вот запросто беседует с ними после лекции? Он испытывал к ним любовь, похожую на отеческую, которая заставляла его желать их компании.

Они как раз подошли к усатому представителю Альянса, который обеспечил доступ Дэйвису в поселок, предоставил ему гравитационный автомобиль и приказал экономке Солсбери снабдить гостя провизией на неделю.

— Моя жена благодарит вас за автограф, — произнес чиновник ровным, довольно холодным тоном, держась с ним намного увереннее, чем при предыдущей встрече.

Голова Дэйвиса кружилась от чрезмерно выпитого пунша. Он принял такую дозу напитка, что комната плясала у него перед глазами, а полпред чуть ли не двоился.

— Пустяки, — великодушно отозвался он.

— Несомненно, — подтвердил полпред, холодно улыбаясь. — Я тоже так думаю. Завтра вам предстоит перебраться сюда, в город. Будьте готовы, когда утром придет транспорт, чтобы забрать гравитационный автомобиль и остальное оборудование.

Дэйвис застыл ошеломленный, несмотря на выпитый пунш.

— Но почему?

— Вам не следует так напиваться на людях, мистер Дэйвис, — сказал он как отрезал. — Вы слишком много говорите лишнего.

— Лишнего?

— Вот именно, о философских аспектах новой книги, о той блестящей манере, с которой вы подвергли осуждению политику геноцида, проводимую Альянсом.

Разве он говорил так? И почему? Как он мог сболтнуть такое о своей работе, после всех принятых им мер предосторожности, направленных на то, чтобы попасть сюда и добиться столь необходимого ему содействия со стороны властей?

— Мы не намерены оказывать помощь тем, кто относится к нам враждебно, — пояснил полпред. — Вам будет предъявлен счет за оказанные услуги со стороны администрации. И я бы посоветовал вам вести себя более достойно, если вы претендуете на роль Бога или нашего судьи. — После этих слов он удалился.

— Не обращайте на него внимания, — проворковала Алиса Бантер, волоча Дэйвиса за рукав через всю комнату к новому гостю, которого уже успела высмотреть. Ее больше волновал тот факт, что она держит знаменитость за руку, чем его откровения по поводу новой книги со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Но он остановил хозяйку салона, слегка покачиваясь на ногах после выпитого. Был ли полпред прав? И если да, то в чем? В том, что Дэйвис как автор любит, чтобы его боготворили члены этого или других читательских клубов? Да! Да, он любит это! Все его пренебрежение к ним — только кажущееся — своего рода фасад, воздвигнутый им, чтобы обмануть самого себя, дань снобизму, с помощью которого он пытался придать этому фасаду подлинность, в то время как голые, суровые факты говорят о том, что он принимал приглашения читать лекции более чем охотно, а после них с удовольствием встречался с читателями и беседовал с любым, кто только изъявлял желание слушать самого Дэйвиса. Он хвастун! Старый благополучный нобелевский лауреат, обладатель премии по литературе Альянса, он, Стэффер Дэйвис, ищет одобрения людей, хотя с пеной у рта и доказывает обратное, любые крохи зависти к себе, поклонения и одобрения, какие только можно найти в сердцах и мыслях своих почитателей, стремясь вывести из этого доказательства, что он пользуется подлинной любовью широкой публики. Да, представитель Альянса был прав.

— А вот мистер Алсейк, — прочирикала миссис Бантер. Живая брошь переползла ей на грудь.

Внезапно все эти люди, с помощью которых он пытался заполнить образовавшийся в душе вакуум, перестали для него существовать. Он вновь ощутил боль и опустошенность. Не в этом ли причина, что он сказал Ли, что женат? Если бы он довел дело до суда или если бы его попытка вывезти ее контрабандой с Димоса была обнаружена, то толпа отвернулась бы от него и осудила бы подобный брак, противоречащий их расистским воззрениям. Женившись на девушке с крыльями, он лишился бы почета и уважения во всех читательских клубах во всех мирах, входящих в Альянс. Поэтому он и солгал Ли, судорожно цепляясь за ниточку, на которой держалось уважение к нему и восторг перед ним. Он предпочел преклонение фанатов своих исторических романов подлинной любви этой девушки.

Казалось, потолок готов был вот-вот обрушиться ему на голову.

Тошнота подступила к горлу. Он подавил спазмы и вырвался из рук Алисы Бантер.

— Мистер Дэйвис! Стэффер!

Но он, все еще пошатываясь, уже выскочил из двери, оставив их обсуждать странное поведение нобелевского лауреата и обладателя литературной премии Альянса.

Протей плыл в воздухе рядом с ним.

Робот раньше его успел к машине. Дверцы, к счастью для Дэйвиса, оказались открытыми, а то бы он в нетерпении приказал Протею выбить их вибрационным лучом. Дэйвис выгнал машину на шоссе, не теряя времени на то, чтобы задать координаты, и перешел на ручное управление. Город возле космопорта вскоре исчез из виду и сменился холмами, заросшими травой. Мимо поплыли деревья, все еще ронявшие листву. Начал падать снег...

Как же долго он дурил сам себя? Годами. Во всяком случае, много лет. Он играл роль ко всему равнодушного, отстранившегося от общества индивидуалиста. “Дайте мне мою пишущую машинку, — восклицал он, — и оставьте меня наедине с душой! Для меня этого вполне достаточно”, — взывал он к публике. Но это ни на грамм не соответствовало действительности. Он упивался лестью своих поклонников, принимая ее за чистую монету. Она превратилась в единственное средство его контакта с людьми, и без нее он ощущал в душе пустоту и неуверенность в себе. Сейчас он понимал, что постоянно искал любви, занимался поисками того, что ему не могли дать оба умерших родителя, лишившие Дэйвиса этого чувства тем, что изливали на него всю горечь совместной несложившейся жизни и пытавшиеся любой ценой опорочить друг друга в его глазах. Стэффер, Стэффер, Стэффер... Жена против мужа, и оба они против собственного сына. Когда он вырос и их не стало, чтобы увидеть, каких успехов он добился наперекор всему, то он обратился к массам, открыл им свое сердце и стал писать для их удовольствия, в одной лишь погоне за славой. Это стало для него настолько важным, что заслонило подлинную любовь крылатой девушки и потопило его чувство к ней в страхе лишиться славословий в свой адрес. Но только не теперь...

Он прибавил скорости. Рядом шумно булькал Протей. Снежинки бились в лобовой экран, плясали над капотом. Они уже начали покрывать опавшие листья и одевать деревья в белый саван...

Что же он может ей сказать? Сможет ли заставить ее отвергнуть своего крылатого ангела и уйти с ним? Сможет ли убедить ее, что будет любить и нежить ее больше, чем димосианский поклонник? Он должен ее убедить! Ничего другого просто не приходило на ум. Ни о каком возврате к читательским клубам в поисках хотя бы намека на их любовь и преклонение перед ним теперь не могло быть и речи! Он понял наконец всю фальшь, что за этим скрывается, и больше не желал обманываться на этот счет и продолжать жить прежней жизнью.

Гироскопы с визгом пытались сделать все возможное, чтобы удержать машину в устойчивом положении, когда он увеличил до максимума давление на гравитационные тарелки, чтобы заставить быстрее вращаться пропеллеры.

Они пролетели над башнями поселка и понеслись в направлении Заповедника. Холмы, покрытые снегом, походили сейчас не просто на женские груди, а на груди сказочной феи. Он вывернул к уродливому зданию привратницкой и выжал газ. Дэйвис теперь страшился, что она ответит ему категорическим отказом.., что она пожелает остаться со своим крылатым юношей, а у него не останется ничего, кроме тоски и одиночества. Он придумывал самые убедительные аргументы, способные открыть адские или райские врата, повторял их про себя, чтобы выучить наизусть. И все равно любые слова казались ему похожими на битые стекляшки, больно резали язык, когда он пытался произнести их вслух.