В стеклянную дверь кабинета Квирка постучал дежурный. Квирк кивнул, полицейский открыл дверь и доложил:

— Лейтенант, к вам суперинтендант Клэнси с какими-то людьми.

Квирк снова кивнул, и полицейский ушел, оставив дверь открытой.

— Не суперинтендант, а всего лишь исполняющий обязанности, — проворчал Квирк. — Из отдела общественных отношений. А с ним группа граждан, которые будут подгонять меня, чтобы я побыстрее поймал Красную Розу.

Я встал. Квирк покачал головой.

— Останься. Хоть вспомнишь, почему ушел из полиции.

Я снова уселся в кресло.

Вошел Клэнси с двумя неграми, белым мужчиной и белой женщиной. Клэнси оказался маленьким, невзрачным человечком, похожим на крота. На нем была белая форменная рубашка с погонами и синяя фуражка с золотым галуном. На груди сверкал начищенный значок. На ремне висел короткоствольный пистолет, какие обычно носят все офицеры командного состава. На отутюженных брюках не было ни единой морщинки. В отполированные ботинки можно было смотреться, как в зеркало.

— Преподобный Трентон, — представил Клэнси одного из негров. — Член палаты представителей Рашад. Мистер Таттл из Объединенного Христианского Союза. И миссис Куинс из общества «Друзья Свободы».

— Добрый день, господа, — кивнул Квирк.

Все посмотрели на меня. Квирк сделал вид, что не заметил.

— Чем могу быть полезен? — спросил он.

Рашад прокашлялся.

— Комиссар Уилсон сказал, что вы можете вкратце сообщить нам о серии этих расистских убийств, которые очень беспокоят жителей города, — начал он.

— В прошлом году, — возразил Квирк, — в этом городе было убито тридцать шесть негров. Но никто не пришел ко мне для брифинга. И никто не назвал эти убийства расистскими.

— Не уклоняйтесь от ответа, лейтенант, — нахмурился Рашад. — Мы хотим знать о ваших успехах в расследовании этих кошмарных происшествий.

Будучи состоятельным человеком, старина Рашад часто выступал перед народом и не терпел, когда средние чины полицейского управления пускались с ним в пререкания. От одного его вида мое тело сразу же покрывалось гусиной кожей.

— Вы читали газеты? — спросил Квирк.

— Естественно, — ответил Рашад. У него были коротко подстриженные волосы и аккуратные усы. Он был одет в темно-синий костюм, белую рубашку с большим воротником и синий галстук в красную полоску. На шее висела золотая цепочка, на ней — золотой медальон с профилем африканца.

— В газетах описаны все наши успехи, — сказал Квирк.

Миссис Куинс слегка подалась вперед и сосредоточенно сдвинула брови.

— Так вы что, не знаете ничего, о чем не писали в газетах? — спросила она.

— Почти, — кивнул Квирк.

Миссис Куинс открыла было рот, но промолчала и повернулась к Рашаду.

— Лейтенант Квирк, — нахмурился Клэнси.

— Все нормально, Джерри, — успокоил его Рашад. — Мы разберемся с лейтенантом.

В разговор вступил Таттл.

— Знаете, лейтенант, мне бы очень не хотелось докладывать Пату Уилсону, что вы отказываетесь оказать нам содействие.

Лицо Квирка оставалось бесстрастным.

Наступила очередь Трентона.

— Мы пришли сюда, лейтенант, — очень тихо проговорил он, — чтобы убедиться, что полиция предпринимает для расследования этого дела все возможные шаги. Это дело очень беспокоит всю негритянскую общественность, женщин и всех тех, кто борется с проявлениями расизма в нашем городе.

— И сексизма, — добавила миссис Куинс.

— И убийства, — закончил Квирк. — И еще использования бельевой веревки не по назначению.

— Лейтенант, — нахмурилась миссис Куинс, — по-моему, шутки здесь неуместны.

— Конечно, миссис Куинс, — кивнул Квирк. — Прошу прощения. Но все дело в том, что ваш визит сюда тоже совершенно неуместен.

— Каждый член общества, — вмешался Рашад, — имеет право потребовать от вас отчета.

— Конечно, — согласился Квирк.

— А в данном случае разговор идет об оголтелом расисте, о сексуальном маньяке, который сам признался в том, что является членом вашего управления. Так что нам нужны ответы, а не остроумные замечания, и мы хотим услышать их прямо сейчас.

— Вам все же придется удовлетвориться остроумными замечаниями, — ответил Квирк. — Потому что у меня нет ответов.

— Мартин, не стоит так сердиться, — подал голос Клэнси.

— Да уж конечно, не стоит. Они вламываются ко мне, чтобы удостовериться, что я делаю свою работу, как будто без них я забуду, что я на службе.

— Лейтенант, — проговорил Трентон. — Нельзя винить негритянскую общественность в том, что она с подозрением относится к полиции. Вспомните, как продвигалось дело о так называемом «блестящем» убийстве?

Квирк глубоко вздохнул и положил руки на стол.

— Преподобный отец, я профессионал в расследовании убийств. Я работаю здесь вот уже двадцать семь лет и стараюсь разобраться с каждым делом и поймать всех преступников, потому что это моя работа и еще потому, что я сам горю желанием схватить их. И я занимаюсь своим делом независимо от того, наблюдает ли кто-то за моей работой, будь то комиссар, вы или сам Господь Бог. И уж поверьте моему слову, для меня не имеет никакого значения цвет кожи и пол убийцы.

Квирк сделал паузу. Все молчали.

— И вот приходите вы, — продолжал он. — Вы не занимаетесь расследованием убийств, а если бы даже и решили заняться, то не знали бы, как. Но тем не менее вы здесь, хотя прекрасно понимаете, что ваш приход ни на шаг не продвинет дело. Нет, вы явились сюда только потому, чтобы потом сказать своим избирателям, или прихожанам, или членам ваших союзов, что вы в курсе событий.

Квирк замолчал, в комнате стало так тихо, что, казалось, можно было бы услышать, как ползает по стеклу муха.

— Ну что ж, — заключил, наконец, Рашад. — Думаю, с таким отношением нам не имеет смысла продолжать беседу.

Квирк облегченно улыбнулся.

Таттл повернулся ко мне.

— Я буду докладывать о нашей встрече комиссару Пату Уилсону, — сообщил он. — Позвольте узнать, кто вы?

— Оротанд Вауэл,[1] — представился я. — Учу лейтенанта ораторскому искусству.

Таттл уставился на меня. Он понимал, что его дурачат, но не знал, что ответить. Наконец, он повернулся и вывел всю компанию из кабинета.

— Оротанд Вауэл? — вскинул брови Квирк.

Я пожал плечами.

— Ну, ты даешь, — рассмеялся он.

— Пока я был ребенком, я всегда был ее, — продолжал он.

— Ее что? — спросила врач.

— Что значит «ее что»? Я был ее сыном.

Врач кивнула.

Ему хотелось рассказать о том, кем он был, немного больше.

— Понимаете, я был ее единственным сыном, и она постоянно беспокоилась обо мне.

— Откуда вы знаете, что она беспокоилась? — спросила психотерапевт.

Господи, да могла ли она сама понять это?

— Она так говорила, — ответил он, — и когда я делал что-нибудь не то, ей становилось, ну, плохо, что ли.

— Плохо? — удивилась врач.

— Ну да, она лежала на диване и целый день не разговаривала со мной, а на лице было написано такое страдание, как будто у нее колики или что-то такое. В общем, как у молодых девчонок во время месячных, — говоря это, он вспыхнул, испугавшись и удивившись собственной смелости. — Как будто, ну, обижалась на меня. Злилась. Вид у нее был такой, ну, вроде как злобный, что ли.

— А что вы понимаете под словом «злобный»? — спросила психоаналитик.

— Ну, это значит раздраженный, это значит, ну, когда с тобой не разговаривают, когда на тебя сердятся, когда тебя... не любят. В общем, плохо к тебе относятся.

Врач кивнула.

— Это когда я поздно приходил домой и опаздывал к ужину, или болтался по улице с дружками, или уходил... — он почувствовал, как к горлу внезапно подступил комок, а щеки снова залились краской.

— Уходил? — переспросила врач.