В свою первую ночь, проведенную в Вашингтоне, первую ночь, проведенную с Майклом в одной спальне, Мэг обнаружила, что все предыдущие ее мужчины были просто насмешкой судьбы, а Майкл нужен ей теперь просто как воздух. Сказка продолжалась. Уже новая, вашингтонская сказка, дарившая ей богатую гамму переживаний и замешанная на «американской мечте»: ей вдруг сильно-сильно захотелось стать настоящей американкой, свободной, обеспеченной, уверенной в своем завтрашнем дне… Майкл осыпал ее подарками, у людей, с которыми они встречались, было сколько угодно денег и никаких забот. Майкл научил ее играть в казино, посещать модные и самые дорогие клубы, не чувствуя себя среди богатой публики не в своей тарелке. Он сразу же познакомил ее со своими родственниками (родителей уже не было в живых) и самыми близкими друзьями.

А чуть позже, накануне свадьбы, полетели «первые ласточки» – как впоследствии она называла для себя выходки Майкла. Однажды, придя домой раньше времени, Мэг стала свидетельницей безобразной сцены. Майкл на ее глазах лично отчитал и уволил двоих горничных, а увидев ее в дверях вместе с дворецким, рявкнул:

– Не надо на меня смотреть, как будто я только что убил невинных младенцев! Это моя прислуга и мой дом!.. А вас, Джером, я тоже уволю, если вы не перестанете сплетничать.

Ошеломленная Мэг провела ладонью по щеке: ощущение пощечины было настолько реальным, что горело лицо.

Конечно, Майкл потом умолял простить его, говорил, что неприятности в бизнесе совсем его доконали, и нервы сдают, а тут еще предсвадебная суета… Она простила его, но дом больше не казался ей приветливым, она почувствовала, что его стены надменно отторгают ее. А дворецкому просто старалась больше не попадаться на глаза. Тут бы ей задуматься, взять паузу, уехать домой, но она помнила, каким ласковым и чутким был Майкл в первые дни знакомства, еще никто и никогда ее так не любил! Пришлось заставить себя забыть этот эпизод.

Но временами ей казалось, что Майкл, по мере приближения к свадьбе, все больше теряет контроль над собой. Это был уже далеко не тот человек, в которого она влюбилась. Мэг чувствовала, что ему становится трудно скрывать свой истинный характер и он из последних сил держит себя в руках, чтобы не спугнуть ее.

И тогда она решилась. До торжества оставалось две недели; пятьсот приглашений было разослано по разным странам, включая весьма отдаленные, например, Австралию; сотни тысяч долларов вложены в организацию и подготовку мероприятия. И тут вдруг Мэг предложила повременить. Просто пришла в кабинет к Майклу (неодобрительный взгляд исподлобья, тут же надетая на лицо маска удовольствия) и сказала:

– Майкл, я не готова. Я не уверена, что хочу за тебя замуж. Будет честней отменить свадьбу сейчас, чем ответить «нет» на вопрос священника.

Майкл очень долго молчал, и она уже собралась уходить, когда услышала его шепот:

– Прости меня, Мэгги. Если ты уйдешь, мы не увидимся больше… и не сможем друг без друга.

Он сидел за столом, уронив голову на руки. Мэг даже показалось, что он плачет.

– Я не хочу сделать из тебя домашнюю кошку, – Мэг искренне удивилась – именно это он и пытался сделать, – просто я привык быть один. Но теперь – это твой дом и ты в нем полноправная хозяйка. Прости меня, это не сразу дается, но я буду обуздывать свои привычки. Я тебя люблю, девочка моя…

Ей не хотелось больше слышать ничего, она снова почувствовала себя самой счастливой женщиной на свете. У нее есть Майкл. И он ее любит! А это – самое главное.

Свадьбу она помнила смутно, только фрагменты, не связанные между собой. Приехало много друзей, но еще больше незнакомых ей людей. Они были с ней милы, особенно друг Майкла, некий Грег Стайлинг, он прибыл с женой и взрослым сыном и, после того, как их представили друг другу, не сводил с Мэг глаз. Это был немолодой мужчина, примерно одного с Майклом возраста, жгучий брюнет с белозубой голливудской улыбкой и порочным взглядом. Мэг отметила, что сначала он позволял своим глазам раздеть женщину донага, и лишь потом начинал разговор. Впрочем, это тоже был всего лишь вырванный из памяти эпизод…

Очень хорошо запомнились родители: отец не скрывал своего неудовольствия, был холодно учтив с Майклом, а мама… Мама, конечно, их обоих поцеловала, сказала, что будет молить Бога о том, чтобы все у них было хорошо, но потом отвела ее в сторону:

– Я хочу, чтобы ты помнила: из любой ситуации есть выход. А у тебя есть папа и мама, которые тебя очень любят. Не забывай о нас.

Свадебного путешествия не было. Медового месяца тоже. Отец спешил домой, и они с мамой срочно уехали в Ричмонд ночным автобусным рейсом. Об автокатастрофе, в которой погибли всего трое: водитель и супружеская чета Дюро, она узнала утром следующего дня. Мэг показалось, что в мире выключили свет.

– Мэгги, Мэгги! – Майкл тряс ее за руку, но говорил почему-то женским голосом.

Она открыла глаза и сдвинула брови. Снова эта стюардесса, что ей опять нужно?

– Мадемуазель, все пассажиры уже покинули борт, вам бы желательно тоже…

Салон самолета был пуст. Итак, она в Марселе.

Густой, бархатный воздух июльских сумерек опьянил Мэг. Так было в детстве, когда она возвращалась из поездок домой: аромат побережья обволакивал и дурманил прямо в аэропорту. В отель она решила пока не ехать. Вообще никуда не ехать, не хлопотать с багажом, не ловить такси, не тратить время на суету. Сейчас ей хочется только одного: увидеться с морем.

Она оставила вещи в аэропорту. Хотя… какие там вещи! Малюсенькая дорожная сумка-кейс на колесиках, в которую она, не глядя, закинула какие-то тряпки, а поверх всего торжественно водрузила зубную щетку и свежий номер женского журнала с лозунгом «Феминизм: свобода или кич?» на обложке.

Выбралась в город. Знакомые до боли улицы были совершенно не знакомы. Сколько она не жила в этом городе? Четырнадцать лет. Когда ей исполнилось двенадцать, отец принял тягостное решение продать дом и уехать в Америку. Какой-то друг позвал его в партнеры по бизнесу, но дело развалилось, и семья Дюро поселилась в Ричмонде, открыв два книжных магазина. С тех пор девочка Мэг ощущала, что она как бы разделена на две половинки: одна живет в штате Виргиния, другая навсегда осталась в Марселе.

Мэг стояла посреди улицы и глубоко дышала, закрыв глаза. Если бы можно было вобрать в себя весь город с его многочисленными переулками и площадями, впитать в сердце и оставить там навсегда! Вот парк аттракционов, в котором они с отцом гуляли вечерами, когда Мэг приезжала на автобусе «забрать папу с работы». Там вдалеке набережная с прекрасными бесконечными аллеями, по которым они часто бродили втроем, взявшись за руки: счастливая французская семья, богатая не деньгами, но любовью и радостью. А их маленький домик на окраине, по дороге в Тулон… Это был светоч добра, такой теплый и ясный, как утренняя морская гладь.

Мэг нетерпеливо зашагала в сторону своего дома. Идти, конечно, придется долго и займет это не один час, но она уверена, что ни капельки не устанет, заодно познакомится с новым Марселем. Каким красивым он стал: неоновые огни витрин и ночных клубов манили к себе, по светлым мощеным тротуарам было приятно ступать, тем более что на каждом шагу попадались уличные крохотные кафешки и было светло, как днем. Столики уютно прятались за небольшой оградой, увитой зеленью, а над головами при каждом дуновении ветра нежно вздыхали тканевые навесы. Милые домашние забегаловки, где хозяева знают о своих посетителях едва ли не больше чем они сами и каждое утро за чаем перетирают с ними свежие сплетни.

А вот здесь она училась. Вот ее школа, мама отвозила ее сюда на машине и в обед приезжала встречать, потому что это было далеко от дома. Можно кого-то навестить из школьных приятельниц…

Нет, ни к кому она не пойдет, разумеется. Ведь тогда придется рассказать про маму и папу. А у нее в горле каждый раз появляется огромный комок, и за три года, что прошло со времени трагедии, он совсем не уменьшился и постоянно мешает говорить на эту тему. Она вообще никого искать не будет. Пусть Марсель и она останутся вдвоем на этот раз.