Леди Данкомб наклонила голову, чтобы камеристка поправила шляпку.

— А с моей дочерью вы, полагаете, справитесь?

Алексиус замер в нерешительности. Он не подумал о том, что Джулиана может оказать сопротивление: если у нее осталась хоть толика благоразумия, она, несомненно, будет благодарна своему спасителю. Впрочем, это же Джулиана, упрямица до мозга костей.

Он беспечно пожал плечами.

— Если возникнет необходимость, переброшу ее через плечо.

Дамы хором закудахтали, огорошенные неслыханным варварством.

— Это уже ни в какие ворота не лезет!

— Абсурд чистой воды!

— Бесчувственный дикарь!

Гилберт, стоявший в сторонке, обреченно закатил глаза.

— Надо, наверное, уведомить лорда Фискена, — сказала матери леди Корделия. — Я понимаю, ты не хочешь вовлекать его в наши семейные дела, пока я не уверюсь в его чувствах, но…

— Нет. — К счастью, маркиза приняла предложение дочери в штыки. — Боюсь, Корделия, лорд Фискен не проявит того сочувствия, на которое надеешься ты. Зачем идти на неоправданный риск?

Алексиус ничего не имел против Фискена, но боялся, что чувствительная душа этого джентльмена не выдержит лобового столкновения с семейкой Айверс. Этим дамочкам нужна сильная рука.

— Забудьте о лорде Фискене. Все равно его так быстро не отыскать.

— Я согласна с лордом Синклером.

Алексиус одарил леди Лусиллу ослепительной улыбкой, и та буквально расцвела.

— Значит, решено: вы остаетесь дома.

Но леди Данкомб уже семенила к двери, не обратив на эти слова никакого внимания.

— Вздор. Мы вам пригодимся, Синклер.

Гилберт едва успел проскочить вперед и услужливо открыть маркизе дверь.

Леди Данкомб подняла указательный палец, как бы предупреждая, что сообщит нечто важное и поучительное.

— Не забывайте: Джулиана, в отличие от меня, вас еще не простила. В кругу семьи ей проще будет вынести ваше общество. Вам еще предстоит потрудиться, друг мой, потрудиться как следует.

С этими словами маркиза вышла из комнаты; дочери потянулись за ней, как утята за уткой.

Выбора у Алексиуса не осталось: он покорился, не теряя при этом достоинства.

— Встань и отойди, — велел лорд Данкомб. — Платье все измялось и испачкалось. Тебе сразу станет лучше, когда мы его снимем.

Джулиана тоже так считала. Она послушно встала с пуфа.

— Пришлите камеристку — и я разденусь.

В строгом взгляде маркиза мелькнуло раздражение.

— В Лондон меня привела дерзость твоей матери. Я не планировал оставаться здесь на сезон и, следовательно, не подготовился надлежащим образом. Подбором слуг я займусь завтра, а пока что тебе придется смириться с моими неуклюжими попытками исполнить роль камердинера.

Джулиана попятилась к двери.

— Я уже спала ночью в этом платье. Ничего не случится, если я снова в нем посплю.

— Вздор! Я просто хочу, чтобы тебе было удобно. — Он подошел к ней вплотную. — А поскольку я скоро стану твоим законным супругом, мне позволительно оказать тебе посильную помощь.

Она вздрогнула от первого, еще несмелого, прикосновения.

— Милорд, в самом деле…

— Тише, — одернул он ее, берясь за стеклянные пуговицы. — Тебе неприятны прикосновения любого мужчины или это только мне так повезло?

Ее ответ огорчил бы его, так что она предпочла смолчать. Ей всегда становилось неловко в его присутствии. С того момента как маркиз забрал ее у лорда Гомфри, он взял бразды правления в свои руки. Не слушая протестов маркизы, лорд Данкомб вывел Джулиану из кареты и сделал ошеломительное заявление: он намерен жениться на своей блудной родственнице.

Встреча с матерью была непозволительно короткой и сопровождалась потоками слез.

Платье разошлось на спине. Не спрашивая разрешения, лорд Данкомб стащил рукава с плеч и бросил юбки на пол. Несмотря на корсет, сорочку и нижнюю юбку, которые все вместе прикрывали ее так же надежно, как платье, Джулиана чувствовала себя голой и беззащитной.

Она не думала, что кузен способен на это: увидев ее в нижнем белье, он едва не прослезился.

— Такая чистая, такая славная… — Он закружил вокруг нее, пожирая глазами каждый дюйм ее тела. — Когда я впервые увидел тебя шесть лет назад, то сразу понял, что ты чиста душой. Это было летом, тебе было всего тринадцать, и ты шла по саду с осанкой королевы.

Он подошел к ней сзади и понюхал ее волосы. Джулиана отпрянула, когда почувствовала его руку на своем бедре.

— Я помню, что вы порой нас навещали, — сказала она, отступая от него. — Вы унаследовали титул, ведь маман уже не могла родить сына. Папа говорил, что вам нужно освоиться в поместье, оценить его красоты…

— И осознать свой долг перед семьей.

Джулиана вздохнула.

— Да, и это тоже. — Отец любил свою семью. Он хотел заручиться словом будущего маркиза, что тот будет заботиться о родственницах.

Ухватившись за стойку балдахина, она развернулась лицом к кузену, ибо что-то в его рассказе показалось ей любопытным.

— Почему вам запомнилось именно то лето? Я не помню ничего выдающегося.

Маркиз оперся о столбик напротив и скрестил руки на груди. Ее вопрос порядком его удивил.

— А разве отец тебе не рассказывал?

— Что?

— Ну разумеется. Зачем? — Взгляды их пересеклись. — Тем летом я во всем сознался твоему отцу и попросил твоей руки.

— Я… Я не знала.

Он пропустил ее слова мимо ушей.

— Поначалу тот лишь рассмеялся. Он счел это шуткой.

— Мне было тринадцать лет!

Об этом обстоятельстве маркизу, видимо, вспоминать было неприятно.

— Я бы дождался, когда ты повзрослеешь. Ты видела во мне лишь надоедливого дальнего родственника, понадобилось бы время, чтобы ты узнала меня поближе и полюбила меня. Я заверил твоего отца, что буду тебе хорошим мужем. — Он задумчиво провел рукой по волосам. — Но он дал мне решительный отказ и даже — каков наглец! — сказал, что человек я, конечно, неплохой, но его драгоценная дочурка заслуживает лучшего.

— Вы, наверное, неправильно его поняли. — Джулиана облизнула пересохшие губы. — Отец никогда не проявил бы такой жестокости.

Маркиз постучал кулаком себе в грудь, охваченный яростью и отчаянием.

— О нет, это был вполне однозначный ответ. Пока ты, милая моя Джулиана, гонялась за бабочками на лужайке и сочиняла глупые песенки на утеху семье, твой отец в библиотеке читал мне нотации по поводу моего упертого нрава, утверждая, что мой упертый нрав вступит в противоречие с творческой, жизнерадостной натурой его дочери. Он заявил, что такой брак бесперспективен.

Отец и словом не обмолвился об этом предложении: возможно, не хотел настраивать родню против молодого человека. Это также объясняло, почему кузен перестал к ним приезжать. А год с небольшим спустя ее любимый папочка скончался.

И тиран-моралист унаследовал титул.

— Как же вы, должно быть, ненавидите меня. — Она смахнула злые слезы ресницами. — И мою семью.

Вместо ответа он вдруг поднял ее, обхватив за талию, и крепко прижал к себе.

— Так заставь меня тебя полюбить!

Губы его налетели, как коршуны, и Джулиана не смогла избежать поцелуя. Пока он держал ее за голову, убеждая их обоих, что старый лорд ошибался, она чувствовала в его дыхании горечь эля. Она вынуждена была признать, что отец был прав. Джулиана не чувствовала ровным счетом ничего, а маркиз все жевал ее губы, ожидая хоть какого-то отзыва.

По телу ее пробежала дрожь. Одно чувство он в ней все-таки пробудил: томительную печаль.

И страх.

Лорд Данкомб расценил ее молчание как знак согласия.

— Я все делал неправильно, — хрипло шепнул он. — Надо было взять тебя в жены, как только твоя горничная убрала в шкаф траурные одежды.

Со стоном впившись ей в губы, он нащупал в ее волосах заколки и отбросил их в сторону. Золотые кудри рассыпались по плечам. Он приник к ней с еще большим пылом, и она почувствовала, что он возбужден.

Он хотел ее.

Охваченная паникой, Джулиана извивалась, как уж на сковороде. Ох и силен же этот мужчина! Становилось очевидно, что маркиз не намерен дожидаться первой брачной ночи.