Теперь, когда окончательно была потеряна всякая надежда подлечиться и отдохнуть на нашей стоянке, я вдруг осознал, что остался совсем один и помощи мне ждать неоткуда. Меня окружали враги, о которых я даже не подозревал.

К ночи, пришедшей на смену печальному дню, я устроился в пещере под естественным мостом. Мост представлял собой огромную арку из известкового туфа, которая нависала над ручьем на высоте, по меньшей мере, ста восьмидесяти футов. А пещера — это лучшее место, где человек может укрыться от холода и ветра, а также надежно спрятаться. Там он может чувствовать себя в полной безопасности, если только туда не забредет медведь или горный лев. От посторонних глаз мою пещеру закрывали разросшиеся кусты и глыбы скал. На подходах к ней пораженные молниями деревья образовывали непроходимые завалы.

Применив древний способ смычка и сверла, я разжег небольшой костер и сразу ощутил, как тепло проникает в тело и струится по мышцам.

Из куска коры я соорудил ванночку, подогрел воду и тщательно вымыл руки. Потом занялся ногой. Она была черной от кровоподтеков и вдвое толще обычного. Промыв раны с помощью полотенца, которое сделал из остатков рубашки, я почувствовал облегчение. Натаскал веток еловых лап и устроил себе постель. Потом тщательно уничтожил свой крошечный костер и погрузился в прерывистый, беспокойный сон.

Под утро меня разбудил голод. Но прежде всего я нагрел воды и снова обмыл ногу. Чтобы хоть немного отошло окоченевшее тело, сделал горячее питье. Мне начинало казаться, что я никогда не согреюсь, и хотя есть хотелось страшно, больше всего мне нужна была одежда — теплая, сухая, замечательная одежда.

Сидя в своем укрытии и прикладывая к ранам теплую тряпку, я думал, почему на меня напали. Нетрудно понять мотивы, которые двигали людьми здесь, на границе передвижения поселенцев. В общем-то все предельно четко и ясно. Каждый хорошо знал, где его интересы могут столкнуться с интересами других людей, потому что проблемы были хоть у каждого свои, но при ближайшем рассмотрении они оказывались точно такими же, как и у соседей. А человек здесь, на Диком Западе, был слишком занят тем, чтобы остаться в живых и получить какой-то выигрыш от своего хозяйства. Ни на раздумья о самом себе, ни на душевные переживания времени не оставалось. Это уже потом, когда мы прочно оседали и у нас заводилось мясо для копчения, а в амбарах мука — вот тогда появлялось то, о чем надо беспокоиться, за что переживать.

На границе передвижения переселенцев авторитет и влияние человека в основном зависели только от его способностей и усилий. Встречались, конечно, и здесь подонки, но люди такого сорта должны были быть достаточно могущественными или достаточно крутыми, чтобы остаться в живых и утвердить себя. Чаще такие либо попадали в перестрелки, либо их заманивали в хитроумные ловушки. Я заметил: чем меньше человек дрожал за свою жизнь, тем больше у него оставалось времени на то, чтобы побеспокоиться о себе самом.

Первые поселенцы не держали камень за пазухой. Те же, кто имел дурные, тайные мысли, устраивались в обжитых местах, где могли скрыть свою сущность. На границе же было слишком открыто и просторно, чтобы что-нибудь спрятать.

Я мог понять, что кому-то понравился мой фургон или он захотел заполучить Энджи. Не сочтите меня непочтительным к женщинам, если в этой ситуации я предпочел бы потерять фургон и вещи, чем Энджи.

Но тогда, на границе, мужчины не смели досаждать женщине и относились с уважением даже к самой пропащей. Женщины были здесь редкостью и ценились соответствующим образом. Даже самые отпетые преступники прекрасно знали, что мужчину могут убить только за то, что он толкнул даму на улице.

Я счастью, нога моя явно шла на поправку, Пальцы стали шевелиться, отек немного спал. Ближе в полудню мне попался кролик. Я вытащил его из норы с помощью палки-рогульки, зажарил и съел. Но ковбой не может прожить на одних кроликах. Ему нужно более сытное и жирное мясо.

Несколько раз я видел оленя. Однажды на меня выскочил огромный лось, мощный самец весом не меньше двухсот пятидесяти фунтов. Но меня устроило бы что-нибудь помельче. Не съесть мне столько мяса, да и уложить животное нечем.

День клонился к вечеру. Я устал, мне хотелось вернуться в свою пещеру под Пайн-Крик. Ручей протекал по дикому каньону к северо-западу от меня. Я уже собрался повернуть, как почувствовал запах дыма. На самом деле это был запах пожарища. Он сохраняется в лесу в течение нескольких дней, а иногда и недель, после того как погаснет огонь. Запах мог вновь усилиться от тумана или дождя. Скорее всего, кто-то разжигал костер, и довольно близко.

Скалистый выступ, где я стоял, скрывали деревья, до утеса с него, казалось, рукой подать, к тому же склон его не был столь отвесным, хотя достаточно крутым. На вершине царил хаос: обломки скал, поваленные деревья, причудливые корни — все переплелось и смешалось.

Я с трудом прокладывал путь сквозь завалы. Теперь к запаху обуглившегося дерева примешивался запах жареного мяса. Это нагоняло на меня страх, а интуиция подсказывала: когда найду костер, найду ответ на мучившие меня вопросы, найду Энджи.

Растительность, окружавшая кострище, была густая и жесткая, как проволока, и мне, полуголому, продраться сквозь нее, не спустив с себя шкуру, не было никакой возможности. Я долго искал обходной путь. Сердце мое билось медленно и гулко, когда наконец я увидел открывшуюся передо мной жуткую картину.

Фургон, мулы, — все было здесь. Но никаких следов Энджи.

Мулов застрелили в голову и свалили в кучу один к одному. После этого кто-то обошел окрестности, принес сушняк, накидал сверху и поджег. Убийство таких великолепных животных больно поразило меня… К западу от Миссури не было мулов лучше. Сожгли и фургон со всем, что в нем находилось.

Толстый слой золы остался на опустевшей площадке. Все, что рассыпалось вокруг, когда у фургона от огня обвалилось дно, кто-то тщательно подобрал и бросил в огонь.

И здесь злоумышленник пытался стереть все следы точно так же, как уничтожил их на нашей стоянке на склоне горы. Обходя пожарище, я подумал, что нелюдь, совершивший это, должен вернуться. Ему важно убедиться, что уничтожено все полностью. Если найдут мои следы, то прикончат меня — сейчас защитить себя я бы не смог, даже если бы имел оружие.

Несколько минут я стоял в раздумье, изучая кучу пепла. При ближайшем рассмотрении оказалось, что сгорело не все — видно, работа выполнялась в спешке.

Стараясь ничего не задеть и не сдвинуть с места, я еще раз обошел вокруг потухшего костра. Такой большой фургон, сделанный из белого дуба, сжечь не так легко. Конечно, крыша из холста и дуги, на которых она крепилась, исчезли без следа, колеса сильно обуглились, но сохранили форму. Остов был основательно разрушен огнем. И тут я вспомнил о нашем тайнике.

Это был небольшой ящик, выдолбленный из дерева и привинченный к дну фургона. В нем мы хранили памятные подарки и пять золотых монет по десять долларов на тот случай, если вдруг понадобятся большие деньги. Разгребая остатки вещей и золу, я отыскал ящик, обугленный, но все же целый. Взломав крышку, нашел золотые монеты. Все остальное, что лежало внутри, превратилось в пепел.

Порывшись возле того места, где находился короб с едой, я отыскал жестянку бобов, которая выпала из ящика, когда тот раскрылся, и, скатившись со склона, застряла среди обломков скалы. Рядом валялся обуглившийся и частично поджаренный кусок бекона. Я надеялся разыскать какое-нибудь оружие — кухонный нож или что-нибудь еще, — но мне не повезло.

Я в последний раз оглядел все вокруг. Судя по всему, кто-то твердо решил уничтожить все, что могло свидетельствовать о моем существовании. Теперь я был абсолютно уверен, что он вернется и доведет дело до конца. Я понимал, как важно, чтобы он не заподозрил о моем визите, и постарался не оставить никаких следов.

Душа моя разрывалась от горя: ведь здесь лежал не только пепел моего фургона и вещей. Здесь сожгли мои надежды. Мы с Энджи собирались построить ранчо в Тонто-Бэйсин, и я почти все, что имел, вложил в приобретение скота и домашней утвари, необходимой для начала.