Она все-таки набила трубку и, вдыхая ароматный дым, подумала: как хорошо, что Анри тоже рядом. Это навело ее на другую мысль, и госпожа де Ларди нехорошо прищурилась. Конечно, некрасиво играть в такие игры, но, возможно, ревность подтолкнет Теодора к неким действиям? Ах, если бы быть уверенной, что он испытывает к ней хоть какие-то чувства!

Камилла возвела очи горе.

– Боже мой, – сказала она потолку, – как я аморальна! Как я восхитительно аморальна!

Потолок воздержался от ответа, и Камилла сочла за лучшее пойти переодеться перед визитом преподобного де Верней.

Полночь застала Теодора на полпути из своей комнаты на кухню. У него с вечера разболелась рука, то ли предвещая перемену погоды, то ли просто так, чтобы напомнить о себе. Боль была почти невыносимой; Теодор надеялся отыскать на кухне повара, который приготовит ему подогретого вина с пряностями.

Преподобный де Верней приехал не один, а в сопровождении какого-то священника, как выяснилось – тоже давнего знакомого Камиллы. От вечера в их обществе Теодор отказался, сославшись на дела. Святые отцы засиделись, поздний ужин все продолжался.

Охрану ночью, как обычно, несли новобранцы Виллеру. Пора перестать называть их новобранцами, одернул себя Теодор, всего за несколько дней его люди многому научились. Способные – других нет смысла нанимать. С бокалом в руках Теодор обошел посты, убедился, что все в полном порядке, сурово поглядел на снующих туда-сюда слуг. Этих беспечных ребят он как следует напугал в первые же дни, и теперь они побаивались Виллеру, но, как ни странно, по-своему любили. Наверное, это и есть та самая, инстинктивная любовь к тем, кто умеет приказывать и хорошо знает свое дело. Служанки робко улыбались ему, лакеи вытягивались во фрунт, а Теодор находил для каждого доброе слово, когда они того заслуживали.

Вино с пряностями не помогло: руку будто раскаленным огнем жгли, заснуть было совершенно невозможно. Лежа на кровати, Теодор смотрел в потолок и прислушивался к звукам в доме и за окном. К трем часам ночи все утихло, видимо, святые отцы уехали, установилась относительная тишина. Теодору хотелось повыть на луну, но она спряталась за плотными облаками.

К рассвету облака разошлись. Виллеру, так и не уснув, вновь прошелся по спящему дому. Бодрствовали только его стражи, к их чести, не задремал никто. Теодор отыскал на кухне початую бутылку вина и сделал несколько глотков прямо из горлышка, потому как чувствовал себя совершенно измученным, не до бокалов тут.

После этого он вернулся в свою комнату, прилег на минуту – и заснул сразу, едва голова коснулась подушки.

...В Париж пришла чума. Улицы исходили вонью, на мостовой валялись трупы, откуда-то доносились крики, а Теодор шел, закрывая нос и рот полой плаща, и пытался отыскать в этом бедламе Камиллу. Он знал, что она где-то здесь: ушла по своим делам, без охраны, под вечер. И вот уже половину ночи он ищет ее и не находит... Как страшно думать, что она может лежать где-то здесь, среди сотен мертвых тел...

На мостовой что-то блеснуло – шевалье де Виллеру шагнул вбок и склонился над находкой. И отшатнулся: искусно сделанная кукла, копия госпожи де Ларди, бессмысленно смотрела в небо стеклянными глазами.

Теодор упал на колени, прямо в грязь, и трясущимися руками поднял куклу. Она обвисла у него в ладонях, а губы ее начали растягиваться в улыбку. Теперь Виллеру точно знал: Камилла мертва.

– Шевалье?

Кукольная улыбка чумного Парижа расплылась, как масляная пленка на воде. Теодор открыл глаза: над ним стоял Жюре.

– Шевалье, вы так отчаянно что-то бормотали во сне, что я взял на себя смелость вас разбудить, – сообщил верный помощник. – Скоро тренировка, а вы не вышли. Я...

– Все правильно, Арман. Благодарю. Я сейчас спущусь.

Видимо, он заснул всего на несколько минут. Было раннее утро, солнце еще не взошло. А чума в Париже – всего лишь кошмар! Теодор с облегчением вздохнул и поморщился: боль лишь немного утихла. Надо умыться и приступать к исполнению обязанностей: есть вещи, которые никто не сделает за тебя.

Четверть часа спустя он сошел в сад, где задумчиво прохаживался Арман Жюре. Тот кивнул начальству, сообщая, что все в порядке.

– Арман, приведите парней, – приказал Теодор, натягивая перчатки.

– Шевалье, – спросил Жюре, – а где здесь обычно тренируется охрана? – С двумя охранниками замка Жируар, нанятыми еще Камиллой, новобранцы общего языка пока не нашли.

– Здешняя «стража», – скривился Теодор, – предпочитает внутренний двор. Не из соображений удобства, а исключительно потому, что там постоянно ходят хорошенькие служанки. Мы с вами, Арман, двор уже опробовали, и мне не понравилось. Я присмотрел местечко в том уголке сада... Если пойти по тропинке, как раз туда и попадете. Жду вас всех там, – шевалье помолчал и добавил: – И выясните, встала ли госпожа де Ларди, и нет ли у нее каких-либо распоряжений.

Арман кивнул и ушел, Теодор же отправился по тропинке.

Сад был большой и не слишком ухоженный. Выбранное место – небольшая лужайка, окруженная молодыми елями, – очень нравилась Виллеру. Теодор сбросил камзол и начал разминаться один, наслаждаясь минутами одиночества и свежим морозным воздухом, который прочищал мозги от винных паров и заставлял кровь быстрей бежать по жилам. Бледно-золотистый свет всходящего солнца напоминал ему отблески огня в волосах Камиллы, шпага описывала сверкающие круги – воображаемые противники аккуратно складывались в кучи.

Теодор остановился ненадолго, чтобы передохнуть, подошел к скамье у тропинки и сел. Было очень тихо. Он прислушался к звукам большого сада: чириканье птицы где-то вдалеке, голоса от дома доносятся еле слышно, где-то журчит вода – наверное, рядом ручеек, недавно вырвавшийся из ледяного плена. Неподалеку стояла статуя – раскинувший крылья ангел смотрел прямо перед собой печальными мраморными глазами. У Виллеру возникло ощущение, будто он в церкви – только не скованной каменными стенами, а с куполом из неба, с купелью в ручье, с витражами из ветвей деревьев. Теодор склонил голову, слова полились сами собой:

– Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты послал мне покой этой ночью...

Полного покоя, конечно, не было: даже во сне он волновался за Камиллу, о чем свидетельствовал утренний кошмар, но все равно – это была спокойная ночь, просто потому, что все живы. За много лет он привык к иному.

– Благослови мою семью, благослови моих благодетелей, благослови мою страну, а также и меня, хотя и спотыкающегося, но всегда преданного Тебе, верного Твоего сына...

Осторожные шаги, хруст гравия – Теодор поднял голову: по тропинке шла Камилла, воплощенный луч утреннего солнца, задумчивая и прекрасная. Шевалье встал. Ему хотелось упасть перед нею на колени и декламировать стихи (какие, он и сам не ведал, а сочинять сроду не умел), но он знал, что скажет лишь:

– Доброе утро, сударыня. Камилла приветствовала его улыбкой.

– Доброе утро, Теодор. Я искала вас.

– Вам следовало лишь позвать, мадам, и я пришел бы. Камилла махнула рукой:

– Я спускалась в сад и встретила одного из ваших людей. Он указал мне, где вас найти.

– Я не стою подобных усилий, – засмеялся Теодор.

– Вы бесценны, – возразила она совершенно серьезно и замолчала.

Теодор ждал продолжения, но его не последовало. Он склонил голову набок:

– Вы меня искали, мадам, итак?

– Я хотела позвать вас к завтраку, и еще мне хотелось бы извиниться за вчерашнее. Я должна была настоять, чтобы вы присоединились к нам. Право слово, мне неловко.

– Сударыня, – мягко прервал ее Теодор, – вам не нужно извиняться и тем более что-то мне объяснять.

– Вы просто сокровище, – сказала Камилла. Куда делось ее обычное язвительное настроение? Сегодняшним утром она была нежной и спокойной. – Хорошо, забудем об этом. Идемте?

– Благодарю, мадам, но я не голоден, и мои люди сейчас придут на тренировку, – вежливо отказался Теодор. При мысли о еде затошнило. – Но я с удовольствием приду к вам после завтрака и выслушаю ваши распоряжения.