У Марата Былова собралась компания мотоциклистов. Сеня потешается над Ильей:

– Диван, понимаешь, купил во-от такой, от сегодня до завтра! И три кресла – слонам сидеть. Плюхнешься – утонешь.

– Ага! – вставляет Сема.

– У Илюши уже, понимаешь, не дача, а прямо родо­вой замок!

– Ладно, ладно! – отмахивается тот.

– Еще шкаф. Вроде гаража, – басит Сема.

– Даю слово, Марат, гараж красного дерева! Дверцы, как ворота! Мы с Семой взяли и мелом на одной створке понимаешь, «М», а на другой «Ж». Ух, он обиделся!

– Старинного шкафа не видали! Голоштанники! А я – пока предки не угробились, – я, знаете, как жил? Как какой-нибудь…

Он затрудняется подыскать достойное сравнение, и Сема подсказывает:

– Барон.

– Один галстук в Москве, другой в Петербурге, – лениво подпускает шпильку Марат.

– Не веришь?! Знаешь, сколько я всего распродал? Книги, ковры… – и с благоговейным придыханием: – Секретер в стиле «буль», сплошь инкрустации!

– Секретер сделал буль-буль-буль! – гогочут оба Се­мена.

Илья пожимает плечами: что с них возьмешь.

– Ты эти две недели не появлялся в своей бане? – спрашивает его Марат.

– Чего не хватало – теперь-то!

– А бывшие клиенты еще помнят, как ты шустрил: «Вас веничком обслужить?», «За пивком сбегать не при­кажете?»

Илья кривится от лакейских воспоминаний.

– Вообрази, что такой гражданин, попарившись без твоего сервиса, нежданно увидит, как ты гарнитуры ску­паешь. Поменьше пыли, Илюша, поменьше звону!

– Один я, что ли? Сема отхватил золотой перстень в полпуда весом!

– Кто подумает, что золотой? Я говорю – позолочен­ный. – Сема со счастливой улыбкой любуется перстнем.

– Вообще монеты утекают. Свистят между пальцев! – печалится Сеня.

Вздыхает и Илья:

– Брали – казалось, гора. Прям крылья выросли! По­делили – уже не то. А на сегодня вообще… Эхма, какой был рюкзачок!

– Рюкзачок на антресолях лежит, – небрежно роняет Марат. – Достать нетрудно.

На минуту воцаряется молчание, приправленное страхом.

– Или идите работать. Либо – либо.

– Нет уж, баста! – выражает общее мнение Сема.

– Есть один универмаг, – задумчиво говорит Сеня. – Тоже до того удачно стоит!..

– Нет! – обрывает Марат. – Повторяться не будем!.. Это скучно, – рисуется он. – Я, други, лишусь главного удовольствия на белом свете – придумывать блестящие преступления!

Томин в форме и офицер ГАИ останавливаются перед воротами деревенского дома.

– Хозяева! Дегтяревы! – стучит офицер в калитку. – Есть кто?

– Иду-у! – появляется немолодая приветливая жен­щина в платье с закатанными рукавами. – Вечер добрый! Какая до нас нужда?

– РайГАИ, – представляется офицер. – Надо по­смотреть мотоцикл. Владелец дома?

– Вася-то? – говорит женщина, отпирая калитку. – Уж второй месяц в командировке, в Тюмень послали.

– Без него кто-нибудь пользовался мотоциклом? – спрашивает Томин.

– Никто. Стоит себе.

– Это точно?

– А кому? Младший мой на флоте, еще год службы. А старик и на работу пешком и с работы пешком. Счита­ет – полезней…

Томин, но уже с другим офицером ГАИ взбирается по крутой и неровной тропе.

– Как только он здесь ездит!

– Вдовенко, товарищ подполковник, не он, а она, – улыбается офицер. – Кстати, призер мотогонок по пере­сеченной местности. Для нее этот косогор – пустяк!

Вдовенко они застают возле «ижа» в полной спортив­ной экипировке.

– С добрым утром!

– Ой! – девушка снимает шлем. – Еще чуть-чуть – и укатила бы на работу. Я где-то что-то?..

– Надеюсь, нет, – успокаивает Томин. – Где были вы и мотоцикл в субботу, двадцать восьмого числа?

– Уф! – смеется девушка. – Чистое алиби! Подружку замуж выдавала. Ехала впереди свадебной машины вроде эскорта – в цветах и лентах!

– Координаты подружки, извините, обязан запи­сать. – Томин вынимает блокнот.

Третий владелец проверяемых мотоциклов, хоть и живет на селе, вид имеет столичный. Молод, любезен, уверен в себе.

– Двадцать восьмого? – переспрашивает он. – Ска­жу. По графику дежурил другой врач. Но с утра меня тоже вызвали на ферму – ЧП… Думаю, наши ветеринарные нюансы ГАИ не интересуют?

– Ветеринарные – нет, – подтверждает офицер ГАИ.

– А вернулись с фермы? – спрашивает Томин.

– К ночи.

– Пока вы были заняты, кто-нибудь мог позаимство­вать мотоцикл – на время?

– Ни в коем случае! Пойдемте, покажу замок.

Большая комната, нечто вроде приемной; в ней То­мин и около двадцати мужчин и женщин разного возрас­та. Появляется Знаменский, здоровается. – Четверых нет, – сообщает Томин.

– Придется с ними беседовать отдельно. – Пал Палыч обращается к собравшимся: – Товарищи, приносим извинения за то, что вас вызвали. Но разыскивается человек, в записной книжке которого значатся номера ваших телефонов.

В комнате возникает говорок.

– Да-да, знаем, вас уже беспокоили. И все же рассчи­тываем на помощь… Нет ли у кого родственников и знакомых в районе Селихова?

На его призыв реагируют пожилой, интеллигентной наружности мужчина и старушка в платочке, явно из сельских жителей.

…Пропуская вперед интеллигентного мужчину, Пал Палыч входит в свой кабинет со словами:

– Да, взяли выручку за половину субботнего дня… Итак, мы имеем два совпадения: ваш телефон в книжке преступника и знакомые – в самом Селихове?

– Рядом. Гм… Я определенно угодил в переплет.

Знаменский достает бланк.

– Давайте официально: фамилия, имя, отчество?

– Никитин Николай Митрофаныч.

– Должность, место работы?

– Да собственно… я академик.

Авторучка Пал Палыча замирает.

– Ну обыкновенный академик. Не случалось допра­шивать нашего брата?

– Нет, Николай Митрофаныч. Простите великодуш­но, что казенной повесткой… Оторвали от дела…

– Небольшая отлучка науку не погубит. Валяйте, доп­рашивайте с пристрастием! Только телефона своего я уж давно никому не даю, этим ведает секретарша.

– Вот фотокопия странички. Вы почему-то на букву «Ц».

– А-а, телефон дачный… Н. М. Никитин… нет, Ники­тина – тут закорючка на конце. Нина Митрофановна Никитина. И почерк определенно ее.

– Номер-то зарегистрирован на вас… Значит, ваша сестра?

– Да. И полагаю, логичней обратиться к ней.

– Безусловно, Николай Митрофаныч! Мы так и сде­лаем. Еще раз: извините.

– Подвиньте мне аппарат, – прерывает Никитин. – Экий вы церемонный молодой человек! – Он энергично крутит диск, набирая номер.

Окончив разговор, академик кладет трубку:

– Основное вы, наверно, уловили?

– Да, «Ц» означает цветы! – Пал Палыч взбудоражен открытием. – Это может дать совершенно новый толчок!

– Однако сестра не может указать никого конкретно.

– Я понял. Но произошло это именно на выставке цветов?

– Да. Она участвовала с астрами собственной селек­ции и раздавала семена. Причем с условием сообщить что-то насчет сортовых признаков. Отсюда номер телефо­на, которым Нина снабжала людей…

А старушка в платочке плотно сидит напротив Томина и так и сыплет:

– Еще пиши: две племянницы, Таисья и Шура. У Таисьи муж Евгений, а у сестры его, стало быть у Еле­ны, – две дочери, старшая, пиши, в Краснодоне…

– Секундочку, Татьяна Егоровна!

– Ну?

– Больно велика у вас родня. В Селихове-то кто из них проживает?

– А сватья моя, восемьдесят лет стукнуло.

На столе у Томина звонит телефон.

– Да, Паша… Да ну?! Прелестно, беру на вооруже­ние! – Хлопнув трубку на рычаг, он – весь ожидание – подается вперед и спрашивает: – Татьяна Егоровна, вы цветы разводите?

– Цветов не вожу, с огородом трудов хватает. Овощ я вожу огородную, смолоду рука на землю легкая. Особо петрушка у меня знаменитая. Толстая, сахарная, кто са­жает – не нахвалится!