– И кофта сгорела! – с новой силой сокрушается Стольникова. – Только-только в «Березке» достала! Сунула в письменный стол и забыла!
– Ну знаешь, сгорело гораздо более ценное! – раздраженно фыркает Гуторская.
– Само собой! А и кофту тоже до смерти жалко!.. Самая модная, от талии вот такой рукав… – ищет она сочувствия у Пал Палыча.
…Кибрит, утопая в огромном комбинезоне, отправляется с сотрудниками пожарной службы в глубь сгоревшего складского помещения.
Зевака бормочет вслед:
– Все загасили, одна вонь осталась.
В один из следующих дней Стольникова является на допрос во всеоружии женских прелестей.
– Вы так переживали, Евдокия Михайловна, а сегодня, смотрю, цветете и благоухаете, – с любопытством оглядывает ее Пал Палыч.
– Ой, до того переживала – не представляете! Столько добра прахом пошло. Тысяч под двести! Как вспомню – так носом хлюпаю! А сегодня подумала: вчерашний огонь слезами не зальешь. И пошла в парикмахерскую – самое лучшее средство для женщины, если неприятности. Наведешь красоту – и опять вроде жить можно! А плакать… – Кокетливо: – Небось с вами еще наплачусь. Хотя ну ни крошечки не виновата!
– Боюсь, не совсем так, Евдокия Михайловна. – Знаменский идет к сейфу и достает пухлую канцелярскую папку. – Жаль портить вам настроение, но вот тут у меня… – Он неторопливо развязывает тесемочки, а Стольникова с испугом ждет. – «Указание о перепланировке дымоходов», – читает Знаменский, перелистывая подшитые бумаги. – «Предписание о заключении электропроводки в асбестовую изоляцию», «Акт обследования…», «Предупреждение…». Знакомы вам эти документы?
– Знакомы! – с облегчением подтверждает Стольникова. – Пожарный инспектор после каждого обхода оставляет какое-нибудь предписание!
– А вы не выполняете!
– Да чтобы выполнить, не то что капитальный ремонт – новые склады надо строить! Со всякими там анализаторами дыма! Написать-то легко!
– Но если склад сгорел из-за несоблюдения противопожарных мер, для вас это обвинение в халатности.
– И что – под суд?!.. – ужасается Стольникова. – Пал Палыч, миленький, да таких бумажек на каждом складу кипы целые… и на предприятиях тоже! И никому ничего!
– До первого огня, Евдокия Михайловна. Пока везет. А не повезет да загорится как раз от того, про что вас предупреждали, тут уж… – разводит он руками.
– Ой, не расстраивайте вы меня, ресницы потекут!
Параллельно сотрудник БХСС Томилин беседует с Гуторской:
– Значит, склад был самого широкого профиля – от мебели до галантереи. И промтовары из него поступали в специальные магазины для работников вашего ведомства.
– Та же система у речников, шахтеров… Прекрасно знаете!
Гуторская немногословна и начисто лишена непосредственности, свойственной ее начальнице. Томилину приходится пускаться на мелкие хитрости, чтобы как-то ее расшевелить.
– Лишний раз уточнить не вредно. Такая служба, куда денешься! Скажите, ваши сотрудники обедали на складе или ходили в какую-нибудь столовую?
– Да куда там пойдешь?! Вы же видели – кругом пустыри и овраги!
– Не надо сердиться.
– Я не сержусь, но я человек деловой, люблю логику и точность. А ваши вопросы бессистемны… и, простите, лишены смысла!
– Суровая вы женщина!.. – Гуторская отмалчивается. – Ну, тогда поэксплуатируем вас как делового человека. – Он разворачивает на столе рулончик плотной бумаги. – Вот схема склада.
В кабинете Знаменского продолжается беседа с заведующей складом.
– Вы такой еще молодой и с виду добрый… А видно, уже зачерствели на своей должности, – укоряет Стольникова. – Женщина попала в беду, ей же нужно сочувствие!
– Есть обстоятельство, которое предостерегает меня от поспешного сочувствия, Евдокия Михайловна, – и, помолчав, спрашивает: – Когда ожидалась ревизия?
Стольникова растерянно хлопает ресницами – не ожидала атаки с этой стороны.
– Какая ревизия?.. – машинально повторяет она.
– Обычная, полугодовая.
– Не понимаю… при чем тут…
– Ревизия должна была проводиться через два-три дня.
– Возможно, но… мне же не сообщают… к вам, мол, едет ревизор!
– Вы заведуете складом четыре года. И ведомственные ревизоры всегда приходили в одни и те же сроки. Я прав?
– В общем-то, да… – сдается Стольникова. – Но что плохого, Пал Палыч? Подметем загодя двор, в складу приберемся, чтоб легче учитывать. Ревизоры только довольны! И начальство… Честно-то, Пал Палыч, кому нужны лишние приключения?
– А я вот недоволен. Для следователя пожар перед ревизией – вещь подозрительная. Напрашивается мысль о сокрытии каких-нибудь… непорядков.
– Пал Палыч, миленький! Ведь это ж несчастное совпадение, ничего больше! Клянусь всем святым! – Взгляд у Стольниковой открытый, тон искренний.
– Мне, Евдокия Михайловна, частенько клянутся, – усмехается Знаменский. – По-разному, конечно. «Провалиться на этом месте», «Чтоб мне счастья не видеть», «Пусть язык отсохнет»… Клянутся жизнью, могилой матери, здоровьем детей. Вы вот – всем святым. А что для вас святое?
Стольникова воспринимает вопрос с полной серьезностью и после паузы произносит торжественно и проникновенно:
– Я клянусь вам любовью самого дорогого для меня человека!
Закончив разговор со Стольниковой, Знаменский входит к Томилину.
– Кончаем, Пал Палыч, – докладывает тот, имея в виду схему склада, испещренную пометками Гуторской.
Знаменский наклоняется посмотреть.
– Так-так… Что тут за цифры?
– Кожаное пальто на меху, Югославия, – комментирует Томилин.
– Можно принять и за шестьдесят восемь, – указывает карандашом Знаменский.
– Под этим номером фен для сушки волос, – дает справку Томилин.
– Видите, какая разница? – обращается Знаменский к Гуторской.
– Нет, не вижу разницы. И шестьдесят три сгорело, и шестьдесят восемь сгорело.
– Все-таки напишите, пожалуйста, рядом поразборчивей, а внизу примечание: «Исправленному шестьдесят три верить» и подпись.
Гуторская раздраженно фыркает, внося исправление.
– Соображений о причине пожара у вас не появилось?
– Вряд ли следствие с ними посчитается. Будете валить на нас со Стольниковой – чего-нибудь там не соблюдали!
– Мы так кровожадно выглядим? – поражается Знаменский. Гуторская не отвечает. – Так я вас слушаю, – уже серьезно добавляет он.
– Да хотя бы молния ударила – вот вам и причина!
– Отпадает. Мы запрашивали метеосводку.
– Тогда самое вероятное – кинули окурок. Тлело, тлело, потом занялось. Сколько ни запрещай курить, за грузчиками не уследишь!
– Простой вариант… Не исключен, но в ряду прочих. Как вы, например, оцениваете тот факт, что склад сгорел накануне ревизии?
В отличие от Стольниковой, Гуторская готова к подобному повороту разговора.
– Оцениваю с большим сожалением! – чеканит она. – Случись пожар после ревизии, вы бы не задавали таких коварных вопросов! И таким невинным тоном!
Развалины после пожара мрачно чернеют при дневном свете. Кибрит и сотрудники пожарной службы осматривают их, фотографируют, берут пробы золы и пепла. Кропотливая, грязная, долгая работа…
У Пал Палыча дошли руки более обстоятельно побеседовать со сторожем Николашей. Николаша выглядит совсем стариком – понурый, угнетенный чувством своей вины.
– После работы в тот вечер никто на складе не задерживался?
– Не-ет.
– Может, дневной вахтер?
– Не-ет. Он меня еще за воротами встречает. Домой спешит, невтерпеж.
– И ничего примечательного не заметили?
– Все как обычно… Только вот когда я чаевничать наладился, Гуторская прибежала: чего-то на территории забыла.
– Минутку. Воду для чая вы где наливали?
– Я из дому приношу, в термосе. Сладкий, заваренный.
– Значит, прибежала назад? И сколько пробыла?