– Однако с юридической колокольни к словам «поджог» и «ревизия» так и напрашивается слово «хищение»! – подхватывает Томилин.
– Ладно, – заключает Пал Палыч, – проверять будем все: Николашу, вахтера, образ жизни складских работников, вариант женской мести и тэ дэ и тэ пэ. Но по линии хищения мы плотно упираемся в вопрос о недостаче.
– Документы, естественно, в ажуре, – вздыхает Томилин. – А доказательства огонь скушал. Вот тут и…
– Может, не совсем скушал? – прерывает Пал Палыч. – Ничто не сгорает абсолютно бесследно, а, Зина? Насколько я понимаю, для химика сгоревшая пластмасса все-таки пластмасса, а не кожа и не дерево.
– Ну, теоретически…
– А практически? – настаивает Знаменский.
– Да ведь вам нужно количество! Число предметов!
– Мы не будем добиваться, восемнадцать шуб спалили или девять. Если недостача, то крупная, иначе бы не жгли!
– Одна шуба или пятьдесят, Зинаида Яновна! – присоединяется Томилин. – В таких пределах можно определить?
– Н-не знаю… Невероятный объем работы – и на пожарище, и в лаборатории… С ума сойти!..
– Зиночка, нет таких крепостей!.. Тем более ты начальник отделения, можешь добавить еще группу экспертов!
– Пал Палыч, разве моей группы хватит?
– Зинаида, ты никогда нас не подводила! – напоминает Томин.
– Прямо беда с вами… – Кибрит встает.
– Мы договорились? – давит Знаменский.
– Не знаю… попробую, но…
– Сегодня же?
Кибрит взглядывает на часы.
– Тираны вы! У меня ж и других дел невпроворот!.. Ну ладно, еду в испытательную лабораторию, оттуда позвоню.
– Та-ак, – говорит довольный Пал Палыч после ее ухода. – Возникает необходимость охранять пепелище. А то вездесущие мальчишки…
– Сделано, Пал Палыч, – докладывает Томилин. – Я на всякий случай распорядился, чтобы и вахтер, и сторож выходили к складу и не допускали посторонних.
– И я подстраховался, – признается Томин. – Попросил тамошнее отделение милиции приглядывать. Чтобы считали местом происшествия, где работа не закончена. – Он смешливо косится на коллегу. – Трудно нам разграничить сферы влияния!
– Сочтемся славою, абы на общую пользу, – примирительно улыбается тот. – Пал Палыч, если напрячь интуицию, кто поджигатель?
– Пока интуиция молчит. А поджигатель – ключ ко всему…
По территории грузовой автобазы шагает начальник колонны. Рядом юлит щегольски одетый, заискивающий и одновременно нагловатый шофер Костя, смазливый, пухленький, длинноволосый парень лет двадцати пяти.
– Начальник, дай отгул! Бабушка ногу сломала! Доктора надо, лекарства всякие…
– Вечная песня!
– У нее, кроме меня, никого! – жалобно врет Костя.
– Если считать, это пятая, не то шестая твоя бабушка! Скольких ты уже в последний путь провожал? Имей в виду – еще одна помрет, ищи себе другую работу!
– Не нравится Костя – пожалуйста, в любом автобусном с поклоном примут!.. – и, видя, что начальник нахмурился, нажимает: – Дай отгул! Позарез нужно! Личные обстоятельства!
– Когда? – бурчит начальник, злясь, что приходится уступать.
– Прям сейчас! Ну, порядочек, спасибо! – Костя резво пускается прочь, пока начальник не передумал.
Спешно помчался Костя укладывать многочисленные свои пожитки. Среди них ни единой книги, но одежды хватило бы на троих. Умяв и застегнув второй чемодан, Костя утирает влажный лоб и выходит на лестницу, с силой захлопнув за собой дверь с красивой табличкой «Е. М. Стольникова».
На очередном допросе Стольникова заторможенная и сникшая.
– День был суматошный, Пал Палыч. Конец квартала. Привоз, увоз… Одним надо сбыть на склад готовую продукцию. Магазины рвут дефицит для плана. Иной раз прямо во дворе с машины на машину перегружают. У нас с Женей только глаза туда-сюда бегают, как бы чего не напортачить. На кило худеешь за такую смену, честное слово! А вы спрашиваете: кто был? что делал? куда ходил? Не сумею я ответить…
– Меня больше всего интересуют последние полчаса рабочего времени.
– Да тут уж как раз схлынуло. Мы даже сели чай пить… – Она что-то вспоминает, хмурясь, задумывается.
– Евдокия Михайловна, ваши мысли куда-то упорхнули.
Та грустно-виновато улыбается:
– Да…
– В конце левого прохода стояли ящики с посудой?
– Стояли.
– Оттуда к вечеру забирали что-нибудь? Или сгружали из нового привоза?
Стольникова отрицательно качает головой:
– Посуда давно попусту место занимала. Тот угол у нас вообще был неподвижный – на что спросу нет… – Она опять умолкает.
– Что с вами приключилось? На себя не похожи.
– Дома неладно… – с заминкой признается женщина. – Как-то вдруг…
– Недаром подмечено: беда одна не ходит.
– Ой, не надо так говорить! – вскидывается Стольникова с испугом. – Должно наладиться! Мало ли что случается, а потом налаживается!
– Тоже верно… Расскажите-ка, Евдокия Михайловна, какие у вас отношения с людьми.
– По работе? Кладовщицы меня ругают, что ли?
– Дружно хвалят.
– Да? Я иногда могу и пошуметь… но в общем-то нормальные отношения.
– А с заместительницей? Конфликтов не было?
– С Женей? – удивляется Стольникова. – Чего нам ругаться?.. Честно сказать, зануда она, Пал Палыч. Сухарь… Такая начальница – кошмар! А заместительница – вполне! – Отвлекшись от печальных мыслей, Стольникова несколько оживляется.
– Тогда копнем шире: вне работы были у вас враги?
– Враги?..
– Да, готовые крепко насолить.
– Кое-кто, возможно… – говорит она, помолчав. – Не знаю… не задумывалась как-то… Немножко странный разговор…
– Ничуть, Евдокия Михайловна. Ведь на складе был совершен поджог.
– Как поджог?! – страстно восстает Стольникова. – Не может быть поджог!.. Пал Палыч, миленький, что вы!!
– Вот заключение экспертизы. Вывод из него однозначен.
Стольникова берет протянутые листы, пытается читать.
– Буквы прыгают… – Она роняет бумагу на стол.
– Пожар возник между ящиков с посудой. Не исключено, что спичкой чиркнули еще до опломбирования замка.
– До опломбирования?.. Но были только свои! А я вообще вышла последняя… самая последняя… Пал Палыч!
– Я не утверждаю, что это сделали вы. Но кто тогда?
Лицо Стольниковой темнеет, глаза смотрят мимо Знаменского.
– Соберитесь, Евдокия Михайловна, сосредоточьтесь! Конечно, поджигатель осторожничал, чтобы не заметили. Кладовщиц я тщательно опросил – пока ничего. Но вы все-таки попробуйте припомнить… или догадаться.
Пал Палыч вопросительно ждет, но до женщины уже не доходит смысл его слов.
– Ну и подлость… ну и подлость… – шепчет она с искаженным лицом. – Это надо ж додуматься! – И непонятно, на весь ли род людской негодует или проклинает кого-то конкретно. Вдруг ослабев, стонет: – Господи!.. – и прижимает руки к груди.
– Сердце?
Она не слышит.
– Валидол есть, Евдокия Михайловна?
– А?.. Отпустите меня… Пожалуйста!
– А не лучше ль посидеть, успокоиться? И мы обсудим ваши подозрения.
– Нет! Нет! Ничего я сейчас не соображаю! Обухом по голове! Мне срочно надо, срочно… пройтись по воздуху! Пал Палыч, миленький!..
После короткой паузы Знаменский подписывает пропуск.
– С условием, что завтра в двенадцать вы будете здесь.
– Да-да… обязательно! До свидания!.. – Она стремительно выходит, оставляя Пал Палыча в раздумье.
Мечась вдоль тротуара, а порой выбегая от нетерпения на проезжую часть, Стольникова ловит такси. Но то ли остановка тут запрещена, то ли по иной причине – машины не тормозят.
Тогда она достает полусотенную купюру и за уголок поднимает в протянутой руке.
Тотчас к тротуару подворачивает «Волга» с надписью «Аварийная».
Томилин в беседе с Гуторской пытается выяснить ее отношения с сослуживцами.
– Значит, прежний заведующий ушел на пенсию и прислали Стольникову.