— Время раннее.

Его маленькие глазки следили за тем, как Мегрэ, прищелкивая языком, пьет кальвадос. Затем он снова брался за тряпку, заложенную за лямку фартука.

В половине десятого шофер в особняке напротив надел куртку, и через минуту послышался шум мотора. Автомобиль выехал из ворот и остановился у подъезда, откуда вышел Ришар Жандро в сером костюме с гвоздикой в петлице и сел в черный лимузин.

Неужели хозяин ресторана такой простофиля? Или, напротив, он давно обо всем догадался? Он посмотрел сначала вслед проезжавшему автомобилю, потом на Мегрэ, потом вздохнул и принялся за работу.

Без четверти десять хозяин снова прошел за стойку, выбрал другой кувшин, налил две рюмки и молча придвинул одну из них посетителю.

Только позднее Мегрэ понял, что это был ритуал, или, вернее, мания толстяка. Каждые полчаса на стойке появлялась рюмка кальвадоса. Вот откуда багровый цвет лица хозяина и влажный блеск его глаз.

— Благодарю вас, но…

Ничего не поделаешь! Отказываться было невозможно. Взгляд, устремленный на Мегрэ, был столь требовательным, что он предпочел пропустить еще одну рюмку, хотя и чувствовал, что алкоголь уже начинает действовать на него.

В десять часов он спросил:

— У вас есть телефон?

— Наверху, против уборной.

Мегрэ поднялся по винтовой лестнице и очутился в небольшой комнате с низким потолком. Здесь стояли только четыре стола, покрытые клетчатыми скатертями. Окна начинались от самого пола.

«Кафе «Бальтазар»… Авеню Дел'Опера… Антрепо… Кэ де Вальми… Улица Обер…»

Он позвонил на улицу Обер.

— Я хотел бы поговорить с мосье Ришаром Жандро.

— Кто спрашивает?

— Скажите, что Луи.

Он тотчас же узнал голос Жандро:

— Алло! Луи?

Голос был взволнованный. Мегрэ повесил трубку. Через окно ему виден был дворецкий в полосатом жилете, стоявший на тротуаре и спокойно покуривавший трубку. Простоял он так недолго. Вероятно, услышал телефонный звонок.

Ему звонил обеспокоенный хозяин.

Прекрасно! Значит, Ришар Жандро находился в своей конторе на улице Обер, где проводил обычно большую часть дня. Луи не возвращался, но ворота по-прежнему оставались открытыми.

В окне третьего этажа поднялись шторы и показалось совсем молоденькое личико. Это была Мари, маленькая служанка с остреньким носиком, с тоненькой шейкой, как у общипанного птенца, и с красивым кружевным чепцом на растрепанных волосах. На девушке было черное платье и фартук горничной. Таких девушек Мегрэ до сих пор приходилось видеть только в театре.

Ему не хотелось долго задерживаться наверху, чтобы не вызвать подозрений у хозяина. Он спустился как раз вовремя, чтобы выпить третью рюмку кальвадоса, которую ему предложили с той же настойчивостью, что и предыдущие. Подвинув к нему рюмку и тарелку с нарезанными кусками колбасы, хозяин заявил:

— Я из Понфарси!

Он произнес эти слова с такой серьезностью, словно они содержали какой-то тайный смысл. Может быть, они объясняли происхождение колбасы? Или люди из Понфарси имеют обыкновение каждые полчаса выпивать рюмку кальвадоса? И еще он добавил:

— Это рядом с Вир!

— Разрешите мне еще раз позвонить?

Через полчаса Мегрэ освоился с обстановкой и даже почувствовал себя довольно свободно. Должно быть, забавно смотреть с улицы на это окно, начинающееся с пола, а за ним — на обедающих.

— Алло! Это квартира мосье Жандро-Бальтазара? В ответ раздался голос мрачного Луи.

— Попросите, пожалуйста, мадемуазель Жандро.

— Мадемуазель нет дома. Кто у телефона? Как и в первый раз, Мегрэ повесил трубку и снова спустился в зал первого этажа, где хозяин с сосредоточенным видом выводил на грифельной доске меню, обдумывая каждое слово.

Теперь во многих домах были уже открыты окна, и из них прямо на улицу вытряхивали ковры. Какая-то пожилая дама в черном, с фиолетовой вуалеткой на лице, прогуливала собачку.

— Уж не забыл ли мой друг о нашей встрече! — с деланным смехом сказал Мегрэ.

Поверил ли в это тот, другой? Догадался ли он, что Мегрэ из полиции?

В одиннадцать часов во дворе у Жандро кучер запряг в двухместную карету гнедую лошадь. Но ведь кучер в ворота не входил. А поскольку трудно было предположить, что он живет в особняке, следовательно, в доме был еще один вход.

В четверть двенадцатого спустился Фелисьен Жанд-ро-отец — в пиджаке, в желтых перчатках, светлой шляпе, с палкой в руке, с нафабренными усами, — и кучер помог ему сесть в карету, которая покатила в сторону улицы Бланш. Вероятно, почтенный господин отправился на прогулку в Булонский лес, а оттуда завтракать к себе в клуб.

Мегрэ посмотрел на себя в зеркало, установленное на стойке позади бутылок, и горько усмехнулся. Вероятно, и желтые перчатки? И палку с золотым набалдашником? И светлые гетры на лакированных туфлях?

Ну и повезло же ему с первым делом! Он мог бы проникнуть в любой дом — к мелкому буржуа, лавочнику, босяку, старьевщику. В этом, думалось ему, нет ничего трудного. Но особняк с его подъездом, что казался Мегрэ внушительнее входа в храм с мраморным цоколем, с его двором, где мыли лимузин для одного хозяина, прежде чем запрячь призовую лошадь для другого!

Кальвадос! Ничего другого не оставалось. Он будет держаться до победного конца. Пробудет здесь, в «Старом кальвадосе», столько, сколько потребуется.

Он не заметил, чтобы госпожа Луи выходила со двора. По-видимому, она не каждый день отправлялась за покупками; должно быть, в доме есть запасы. Правда, эти господа, надо полагать, завтракают вне дома.

Жюстену Минару — тому повезло. Он в деревне и разыскивает Жермен Бабэф…

«Вы думаете, что ваша жена?..»

«Какое это имеет значение!»

Госпожа Мегрэ как раз сегодня затеяла генеральную уборку.

«Ты считаешь, что на это стоит тратить время? — сказал он ей. — Мы ведь здесь не заживемся! Найдем квартиру в более приятном районе».

Он и не подозревал тогда, что и тридцать лет спустя они по-прежнему будут жить на бульваре Ришар-Лену-ар, только увеличив свою квартиру за счет соседней.

В половине двенадцатого в «Старом кальвадосе» появились, наконец, первые посетители — художники в белых блузах, по-видимому, завсегдатаи бара, ибо один из них приветствовал хозяина фамильярным:

— Салют, Помель!

Они начали с того, что, стоя, осушили рюмку аперитива и, прежде чем усесться за столик у окна, познакомились с меню, выписанным на грифельной доске.

В полдень все столики были заняты, и госпожа Помель то и дело выходила из кухни с тарелками в руках, а ее муж в это время обслуживал посетителей вином, то спускаясь в погреб, то подымаясь в зал. Большинство посетителей — Мегрэ без труда угадал это — были рабочие с соседней стройки, но попадались среди них и кучера, чьи кареты стояли у дома.

Мегрэ очень хотелось позвонить комиссару и посоветоваться с ним. Он слишком много ел, слишком много пил и чувствовал себя отупевшим. Будь он сейчас на месте флейтиста, в Уазе, он бы, можно не сомневаться, прилег бы прямо на траву где-нибудь под деревом и, прикрыв лицо газетой, сладко бы задремал.

Мегрэ начинал терять веру в себя, вернее, в свою профессию. Ну что это за работа для мужчины — целый день болтаться в бистро и следить за домом, где ровным счетом ничего не происходит?! Все посетители ресторана занимались каким-то определенным делом. Париж кишмя кишит людьми, и большинство из них знает, куда и зачем они идут! Никто из них не обязан пить каждые полчаса рюмку кальвадоса с каким-то странным типом, глаза которого все больше и больше мутнеют, а улыбка становится какой-то тревожащей.

Мегрэ был убежден, что Помель издевается над ним. Но что ему оставалось делать? Выйти и стоять столбом посреди тротуара под палящим солнцем на виду у всех?

Вся ситуация напомнила Мегрэ об одном нелепом происшествии, которое чуть не привело его к уходу из полиции. Случилось это каких-нибудь два года назад. Он исполнял обязанности полицейского агента, которому полагалось следить главным образом за карманными ворами, орудовавшими в метро.