Антон вздохнул. Льяти прожужжал им все уши рассказами о Безвозвратном Городе — большая часть их казалась откровенным враньем, но оптимизма всё равно не внушала. По всему выходило, что Хоруны не разбойники, а самые настоящие рабовладельцы, которые не работали, а только обучались сражаться, да ещё и могли управлять всякой нечистью. В то, что они заставляют воевать за себя ещё и рабов, мальчишка не верил. Работать заставить могут, ясное дело, — но воевать!.. Как можно заставить человека, у которого оружие в руках?..

— Обходить придется, — буркнул Сергей. — Там сколько ещё пути-то?

— Отсюда до Трехрогой — недели две, — бодро сообщил Льяти. — По горам — ещё неделя.

— А в горы-то зачем? — удивленно спросил Антон.

— А Таллар? — не менее удивленно ответил Льяти. — А заброшенные города? А вид?

— Стоило бы ноги бить, — буркнул Андрей. Дома дружба с Аглаей давала ему изрядную фору в пионерских делах, но здесь он чувствовал себя уже не так уверенно…

— Вид — это всегда хорошо, — возразил Сергей. — Интересно же, что там, за горами.

— Лес там, до горизонта, — сказал Льяти. — Я видел. Сперва горы пониже, потом лес. Потом такая круглая гора, — он повел руками, изображая что-то вроде плоского конуса. — Но её трудно разглядеть, далеко очень…

— А ты там бывал? — спросил Антон.

Льяти вздохнул.

— Нет. Там отвесная скала — не спуститься. И вообще…

— Побоялся нафиг по пути замерзнуть?

Льяти вздохнул.

— Ну да. Немцы там тоже не были, вроде бы.

— А НЕ вроде? — спросил Сергей.

— А я не расспрашивал, — Льяти снова вздохнул. — То есть, я-то бы хотел, да вот не дали.

— Небось, опять стянуть что-то попробовал? — спросил Антон. С манерами Льяти он уже был знаком.

— Ну… — тот глубокомысленно опустил взгляд на пальцы босых ног. — У них там всякие штуковины железные, — он вновь повел руками, изобразив что-то вроде автомата. — Я просто посмотреть хотел, честно-честно, а они!..

— По шее тебе дали, — закончил Сергей. — Партизан недоделанный. Ты скажи лучше, куда нам сейчас идти.

— Да вон туда, — Льяти показал влево-вниз. — Там брод. А напротив ручей в реку впадает. Пойдем вдоль него — и завтра уже будем у Хоргов.

— А кто это — Хорги? — спросил Антон. Ни о чем таком Льяти им не говорил, то ли просто забыв, то ли…

— Ну, это племя такое, — Льяти вздохнул. — Вроде нас… то есть, из такого же мира. От них новости узнаем, и вообще…

— А Хоруны к ним как относятся? — спросил Сергей.

Льяти вздохнул.

— А никак. То есть, дань заставляют платить, а так не трогают. Живут, и ладно.

Антон недовольно мотнул головой.

— Ты же сам говорил, что они в рабство всех берут. А тут…

— А вот договорились как-то. Не знаю, как. Я мало у них был. Скользкие они какие-то…

— Тогда, может, обойдем? — предложил Сергей.

— А новости? — возразил Льяти. — Я же давно очень тут был, сам-то ничего не знаю. То есть, раньше знал, но тут же всё могло поменяться на тридцать три раза.

— А если они нас… того? — предположил Андрей.

Льяти отмахнулся.

— Да не. Они и меня-то не тронули, когда я один был — а нас сейчас четверо.

— Это утешает, — буркнул Сергей. — Ладно, что тут стоять… Пошли.

Переправа через Грань-реку, как назвал её Льяти, оказалась делом непростым. С холма она казалась небольшой — но, когда мальчишки к ней спустились, Антон увидел бурный поток шириной метров в пятьдесят. За ней ровно, словно по линейке, поднимался берег — сначала песок, потом трава, потом кусты, подлесок — и, наконец, уходящие вверх колонны стволов толщиной в два или три метра. Они терялись в сплошной массе зелени, и мальчишка задрал голову. Кроны уходили, наверное, на высоту двадцатиэтажного дома, и там то и дело мелькали какие-то пёстрые птицы, которые, как рассказал Льяти, никогда не спускались на землю — там, наверху, был целый мир, недоступный человеку…

Вода оказалась неожиданно холодная — река текла с гор, так быстро, что не успевала нагреться. Цвет её был ржаво-рыжий, словно у мутного чая, какой часто бывает у лесных и болотных речушек. Впереди в неё вливалась струя ещё более темного, густого цвета — Путь-ручей, как назвал его Льяти. Самого ручья Антон пока не видел — лишь рассекающий берег неглубокий овраг, перекрытый сверху густым зеленым сводом. Он до странности походил на круглое жерло туннеля, и мальчишка невольно поёжился, — мрак в нем казался совершенно непроглядным.

Дно у реки оказалось каменистое, и идти было относительно легко, — быстрое течение всё-таки мешало, — но вдруг Антон замер. Точно на середине реки висело нечто вроде завесы из дрожащего воздуха — невидимой, но ощутимой. Мальчишка даже повел рукой, ощутив очень слабое, но всё же явственное сопротивление. И воздух за завесой был… другой. Пахнущий цветами, смолой, тленом. Воздух леса.

— Что это? — удивленно спросил он.

— Что? — Льяти удивленно взглянул на него. — А. Граница.

— Граница чего? — спросил Антон, миновав завесу и быстро направляясь к берегу — холодная вода не располагала к дискуссиям.

— Ойкумены, конечно, — пояснил Льяти, не менее бодро следуя за ним. — Ну, не самой Ойкумены, конечно, а её мирной части. Тут и звери всякие бывают, и люди, и вообще…

— То есть, там, — Сергей показал назад, на степь, — просто песочница, а тут…

Льяти быстро повернулся к нему с неожиданно серьезным видом.

— Тут дикий мир, в котором всё возможно и всё бывает. Буквально всё.

К радости мальчишек, сумрак в «туннеле» ручья лишь казался непроницаемым, — когда они выбрались на берег и углубились в него, то быстро обнаружили, что тут, в общем, довольно светло, — свет пробивался сюда даже сквозь многослойную толщу листвы. Она, свисая над руслом, закрывала дорогу, так что видно было лишь на несколько метров вперед. Само русло мало напоминало ручей — скорее, заросшую ряской бочажину. В ржавой воде плавали клочья белой плесени и большие розетки из глянцевых, словно бы пластмассовых листьев. Идти по этой воде было неприятно, она оказалась холодная, а мокрые штаны противно облепляли ноги. Хорошо ещё, что дно было относительно твердое, и кеды в нем почти не вязли. Голоногий Льяти, правда, чувствовал себя в этой воде как рыба — он шлепал по ней вполне бодро, то и дело оглядываясь и насмешливо посматривая на землян — ему, конечно, не привыкать было к здешним лесам. Антону же казалось, что он сейчас в какой-то заброшенной оранжерее — среди виденных им листьев не было, казалось, даже двух одинаковых. Узкие беловато-зеленые, темные глянцево-зеркальные треугольные, большие, как лопухи, с красной каймой, на упругих, как проволока, темно-красных черешках, потусторонне-фиолетовые с белыми прожилками, словно пропитанные чернилами — разнообразие казалось бесконечным. Над руслом то и дело нависали тонкие чешуйчатые стволы, из которых, вместо листьев, росли длинные, упругие, похожие на шланги отростки — они казались теплыми и касаться их было необъяснимо противно. К тому же, там и сям путь им преграждала густая паутина, на которой росли какие-то крохотные зеленые звездочки, — она мерзко липла к рукам и покрывала их, как плесень. Воздух тут был густо пахнущий гнилью, сырой и тяжелый.

— Далеко ещё? — спросил Антон, пытаясь отряхнуть с рук липкую паутину с какими-то мертвыми жуками и другой гадостью.

— До Хоргов? День ещё, — весело сообщил Льяти. К нему вся эта гадость, казалось, совершенно не липла.

— А по воде обязательно идти? — спросил Андрей.

Льяти улыбнулся.

— Нет. Но наверху ещё хуже, там бурелом. Да ты не бойся, как только вглубь зайдем, идти легче станет.

В самом деле, вскоре они оказались в сумрачной глубине леса. Ряска пропала, берега речки раздались, и по ним вполне можно было идти… только вот в сплошной массе палых листьев ноги вязли, как в болоте, к тому же, её покрывал белесый, похожий на плесень лишайник. Выше росли толстые, черные, корявые деревья, давным-давно засохшие — кое-где, рухнув, они перекрывали речку на манер арок. Антону казалось, что они в какой-то сказочной чащобе, и что сейчас уже наступает вечер, — свет едва пробивался сквозь сплошную массу листьев, под которой, к тому же, висел лениво клубившийся туман. Проникавшие сверху редкие солнечные лучи расплывались в нем беззвучно переливавшимися облачками какого-то колдовского свечения. Картина была смутная и странная, как во сне.