Телефон затрезвонил сразу же, как только я вошла в квартиру. На этот раз я не мчалась домой сломя голову, не хватала такси и даже прошвырнулась по магазинам. Недрогнувшей рукой сняла я трубку.

— Иоанна? — раздался до боли знакомый голос.

Ох! После четырех дней ожидания! Случись это вчера, я бы от волнения потеряла дар речи. А сегодня? Неужто все-таки клин?..

— Как дела? — с дружелюбной мягкостью отозвалась я. — Рада слышать твой голос.

— Я звонил тебе уже в понедельник, приехал в Варшаву в субботу вечером. Тебя не было дома. Хотел позвонить на работу, да посеял записную книжку со всеми телефонами. А помню только твой домашний. Извини, что больше не перезванивал. Совсем зашился, не соображаю, на каком я свете.

— Жаль, а я надеялась с тобой повидаться.

— Непременно повидаемся. Договоримся о встрече, как только немного управлюсь с делами. А вообще какие новости?

Всякие, но мне как-то несподручно было ему выкладывать. В понедельник, значит, звонил… Я почувствовала, как благостный покой нисходит на истерзанное моё сердце. Ну хорошо, подожду, когда у тебя найдётся на меня время. Главное, что ты есть на свете, что позвонил, что можно с тобой поговорить и, уже не таясь, звонить.

Через сорок пять минут я положила трубку, ни до чего, правда, не договорившись, зато до краёв переполненная надеждами и счастьем. Блаженство моё слегка лишь омрачала мысль, что если кому-то очень чего-то хочется, то всегда найдётся возможность на это что-то выкроить время. Но я все равно чувствовала себя счастливой, особенно по сравнению с недавними муками.

Я снова уселась за статью, но и на этот раз мне не суждено было с нею разделаться. От борения с родным языком меня опять отвлёк телефон.

— Добрый вечер, — хлынул мне в ухо мягкий, чарующий голос.

— Вечер добрый, — отозвалась я, стараясь извлечь из себя те же чарующие модуляции и посылая своей душе заговорщицкую улыбку.

— Как самочувствие?

— Немного лучше. Хотя до идеала ещё далеко. Откуда вы звоните, с работы?

— Нет, как ни странно, из дома. Сегодня управился с делами пораньше, успел даже выбраться в город и купить на тахту покрывало, очень даже приличное.

— Какое? Опишите.

— Мягкое такое, серое, пушистое, как мех. Красивое. Я, видите ли, люблю обставлять свой дом. Вообще я к нему очень привязан.

— А какая у вас квартира?

— Неплохая, грех жаловаться. Две комнаты с кухней и всякими мыслимыми удобствами.

— И какой компанией вы там живёте?

— Один.

— Значит, приходится платить за лишний метраж?

— Представьте себе, не плачу ни гроша.

— Как это? Квартира кооперативная?

— Нет, государственная. Да, ещё тут со мной обитает собака.

— У вас есть собака? Обожаю собак. А какой породы?

— Ньюфаундленд. Чистопородный, с родословной, особой выводки, один такой на всю Польшу.

Я и в самом деле в собаках души не чаю, долгие годы, можно сказать, воспитывалась вместе с собакой, так что у нас сразу же завязалась оживлённая дискуссия насчёт всяких собачьих достоинств, недостатков, темперамента и прочего. Договорилась я до того, что, когда улеглась спать, перед моими глазами клубились своры тявкающих барбосов.

На следующий день он опять позвонил. Я уже начинала свыкаться с его звонками и, когда на третий день ни одного не было, почувствовала себя не в своей тарелке. Снова стало тоскливо и жалко себя, несчастную и заброшенную. Телефонный справочник сам собой раскрылся на букве “Г”. Позвонить? А ведь обещал, что даст о себе знать, как только немного освободится… Гостиница “Варшава”…

— Пожалуйста, номер триста тридцать шесть…

При звуке знакомого голоса моё сердце снова зашлось как безумное. Времени на меня не хватает? Черт подери! Если чего и не хватает, так только желания, время — понятие растяжимое. В конце концов, в Варшаву он наезжает недели на две, на три, и что же? Трудно выкроить часок для встречи? Все очень просто: ему на меня наплевать. Ну ничего, переживём, плакать не будем, но как все-таки хочется повидаться…

Уговорились мы на воскресенье, так что в субботу мне было не до звонков, всю субботу я просидела как на иголках, взвинченная до предела. Телефон целый день молчал, ну и пусть себе молчит на здоровье, мне нет дела, у меня завтра свидание…

В воскресенье я сидела в многолюдном ресторане и не спускала глаз с единственного для меня на свете лица. Боже ты мой, до чего же прекрасны на фоне загара эти его голубые глаза!..

Ну много ли мне проку с того, что я, оказывается, тоже прекрасно выгляжу? Что он заметил новую мою причёску? Что он держал меня на улице под руку? Все это абсолютное НЕ ТО, всего лишь милая, задушевная дружба… Конечно же, я не какая-нибудь уродина, со мной приятно показаться на людях, в моем обществе не соскучишься, а дальше-то что? Что дальше?

Но как бы там ни было, вопреки всяческой логике и здравому смыслу, на самом дне глупого моего сердца теплилась робкая надежда. А вдруг?.. Вдруг у него и впрямь туго со временем? Вдруг ещё наступит ни с чем не сравнимый момент, когда снова можно будет уткнуться лицом во фланелевую его рубашку с ощущением, что я для него единственная, дороже всех на свете…

Ох, не обманывай себя! Не дождёшься… Все мы, бабы, дурёхи…

Как можно писать серьёзную статью, когда тебя бросает то в отчаяние, то в надежду? Какая, к бесу, статья! Когда зазвонил телефон, я снова сидела на диване, терзаясь чёрными думами, ничего общего не имеющими с эстетикой интерьера в домах культуры. Резкое треньканье сорвало меня с места как труба боевого коня. Ну конечно же, клин клином! Хватит киснуть и убиваться!

— .. Добрый вечер…

— Наконец-то! — сердито проворчала я.

— Что значит “наконец-то”? Разве так приветствуют добрых старых знакомых?

— Только так. Что вы себе позволяете? Стоило вам замолкнуть на пару дней, как постоялец из триста тридцать шестого снова завладел моими мыслями.

— Срочно постараюсь наверстать упущенное. Я отъезжал в командировку, но уже, как изволите слышать, вернулся и сразу решил напомнить о себе.

— И правильно решили. А я туг на досуге все гадала, кем вы можете быть, и остановилась на двух вариантах. В Аллее Лётчиков расположены столичный мясокомбинат и тюрьма. Вы либо мясник, либо начальник тюрьмы. Не исключено также, учитывая ваше пристрастие к ночной работе, что вы служите портье в “Патрии”, но тогда место не сходится. А может, вы ночной сторож?

— Ни то, ни другое, ни третье. Что же касается ночного сторожа, то это была моя розовая мечта, но она так и не осуществилась.

— Чем вы заняты помимо службы?

— Почти ничем, я ведь, кроме шуток, тружусь не покладая рук. Иногда хожу в кино, иногда в театр или на концерт, а большей частью домовничаю, почитываю кое-что, а то и просто бью баклуши.

— А ваше любимое увлечение?

— Вы не поверите — вождение автомобиля.

— Почему не поверю, даже одобряю. У вас есть машина?

— Есть.

— Какая? “Варшава”, на которой вы приезжали?

— А, нет. Это машина моего сослуживца. У меня другая, она сейчас в ремонте.

— А что с ней? Вы попали в аварию?

— Нет, аварий со мной не бывает, лихачить я не люблю. Что-то там случилось с передней подвеской, поломка мне стоила адских хлопот — машина у меня, видите ли, нестандартная, трудно достать запчасти. А теперь давайте сменим тему, поговорим о другом…

Действительно, дальше была затронута тема абсолютно другая. Проблема гипотетической смены контактов с телефонных на непосредственные не могла иметь ничего общего с передней подвеской, будь это даже подвеска нестандартной машины. Я ещё не созрела до такого радикального шага, но, так или иначе, обсуждение вопроса продвигалось на удивление гладко. Через час мой собеседник попросил на некоторое время тайм-аут.

В перерыве я интенсивно мыслила, и плодом моих размышлений стало заявление, которое я сделала при вторичном выходе на связь.

— Знаете что, — кротко заявила я, — педантизмом я не страдаю, натура у меня довольно широкая. Можете себе быть хоть золотарём, хоть членом правительства, хоть черт знает кем, мне все равно. Но человек без имени — это уж слишком. Признавайтесь: как вас по правде зовут?