Наутро он впервые попросил чего-нибудь поесть. Джефф вложил ему в рот кусок черствой кукурузной лепешки и предупредил, что ее нельзя жевать, а надо рассасывать. На обед Степану дали уже два таких куска, а вечером напоили горячим супом.

Майвис куда-то пропал, и за Гончаром продолжали ухаживать его приемные сыновья. В нужное время они на циновке оттаскивали его к отхожему месту. Там он уже самостоятельно справлял нужду, попутно выкуривая самокрутку. Каждое утро мальчишки устраивали ему водные процедуры. Для этого Степан цеплялся за ствол березы и подтягивался. Ноги оставались вялыми и гнулись, поэтому Гончару приходилось просто висеть на березе, как на канате, обвив ее. А Пол и Джефф обливали его водой. Они приносили ее из ключа, который бил между валунов в соседней роще. Вода, наверное, была ледяная, но Степан этого не замечал.

Иногда ему казалось, что так было всегда. Непослушное тело, звенящая голова, тошнота и жажда — он привык к этому. Прошлое казалось даже не сном, потому что наши сны — все-таки часть нашей жизни. Нет, оно представлялось обрывками старых фильмов. Кто-то другой, очень похожий на Степана, скакал на коне, стрелял, дрался, переплывал бурную реку и карабкался по отвесным скалам. Кто-то другой сидел за рулем машины и любовался огнями ночной набережной, или потягивал виски в салоне "боинга", поглядывая на снежные холмы облаков за иллюминатором…

Все это было не с ним, потому что он всю жизнь пролежал под одеялом в темном и душном типи шамана, где с жердей свисали связки сухих кореньев и пучки травы. Ничего другого в его жизни не было. И не будет.

Степан не верил, что ему поможет магия. Может быть, шаман и хороший лекарь. Но поврежденный позвоночник не вылечишь травками да примочками из лягушачьей икры.

Оставалось надеяться на то, что все уладится как-нибудь само собой. В конце концов, даже такая жизнь бывает не лишена маленьких радостей. Впервые за многие годы ему было некуда спешить, не о чем заботиться, нечего бояться. Он сам себе напоминал домашний цветок в горшке — его поливают, вытирают с него пыль, иногда выносят на солнышко. Ему нравилось ощущать свое родство с березой, на чей ствол он опирался, потягивая самокрутку. И муравьи, деловито снующие вверх и вниз по белому стволу, успевали проложить свою невидимую тропинку по его плечам, груди и ногам и никуда с нее не сворачивали. "Так и помрешь когда-нибудь, — думал Степан, — а муравьи еще будут бегать по тебе от колена до плеча. А что? Отличная смерть. Гораздо лучше заснуть под березой, чем подыхать на заплеванном полу в салуне".

Однажды он почувствовал, что земля под ним подрагивает. Степан прижал ухо к траве и услышал знакомый гул. Где-то поблизости стучали копыта множества лошадей. "Майвис возвращается, — подумал он. — С попутчиками для меня. Пора отправляться в Путь Бизона".

Лежа в палатке шамана, Гончар видел через приподнятый полог, как на просторной поляне, окруженной березами, Пол и Джефф возводят типи. Они работали вдвоем, и никто не помогал им, хотя к месту будущей церемонии уже съехались примерно два десятка родичей. Шайены сидели у костров и терпеливо наблюдали, как мальчишки обтягивают выбеленными шкурами каркас будущего ритуального храма. Работа была закончена к вечеру, и весь день никто не прикоснулся к еде, хотя от костров доносился дразнящий аромат жареного мяса.

Когда палатка была готова, ее обвили синими лентами, и Майвис с Медведем перенесли Степана внутрь. Они усадили его напротив входа. Каждый заходящий шайен кланялся ему, опускаясь на колени, и так, на коленках, передвигался вдоль наклонных стенок, усаживаясь на свое место. Последним зашел шаман, Ахата. На этот раз он был в обычной одежде и без раскраски. Степан с трудом узнал его по голосу.

Майвис вложил в руку Степана трубку.

— Удержишь? — шепнул он. — Ты должен набить ее и передать Ахате.

— Я помню, — кивнул Гончар.

Ахата инструктировал его всю прошлую ночь. Сейчас проситель должен обратиться за советом к наставнику. Потом начнется пир. Индейцы будут курить и молиться. Все это Степан помнил, неясным оставалось только одно. Среди собравшихся он не видел ни одной женщины, а ведь шаман ясно сказал, что в церемонии вместе с просителем и наставником будут участвовать их жены. "Наверно, сидят в отдельной палатке, — подумал Степан, набивая трубку табаком, смешанным с корой красной ивы. — И скорее всего, на эти роли выбрали незамужних дочерей Горбатого Медведя. Интересно, насколько уменьшился его табун невест за то время, пока мы не виделись?" Медведь, сидевший рядом, легонько толкнул его в бок, и Степан вытянул дрожащую руку с трубкой:

— Ахата! Ты мудрый человек. Ты видишь то, что недоступно нашим глазам. И знаешь больше, чем могу знать я. Дай мне совет. Я хочу просить Бога о помощи. Я хочу избавиться от болезни. Подскажи, что мне делать.

Горбатый Медведь успел подхватить трубку, выпавшую из непослушных пальцев, и по кругу передал ее шаману. Ахата благодарно поклонился. Он направил чубук трубки кверху, а потом опустил руку — так шаман предлагал покурить Отцу, живущему на небе, и Матери-земле. Затем он поджег лучину от костра и раскурил трубку. Никто не шелохнулся. В тишине было слышно только причмокивание и сопение шамана. Наконец, он затянулся и выпустил облако дыма.

— Хороший табак у тебя, Зимний Туман. И охотник ты тоже хороший. Все помнят, как ты пришел в племя и бросил убитую медведицу к ногам женщины, которая стала твоей женой. Ты белый человек. Наш Великий Дух не слышит голосов белых. Но я помогу тебе, потому что ты с нами. Так примем пищу, посланную нам, и воскурим наши трубки.

Не дожидаясь нового приглашения, шайены начали пир. Застучали по деревянным тарелкам ложки, сделанные из бизоньего рога, воздух наполнился ароматом тушеного мяса и приправ. Степан сидел неподвижно, сложив руки на коленях. Ему не полагалось есть, да и не хотелось.

— А где мои? — спросил он у Майвиса.

— Мальчишки сооружают парилку для тебя. Не бойся, они не останутся голодными.

Всю ночь Степан просидел с открытыми глазами, глядя в костер, и всю ночь рядом с ним находились двое шайенов. Они сменяли друг друга, и каждая новая пара начинала новые молитвы. Знакомые слова — Отец, Великий Дух, земля, бизон — переплетались с незнакомыми, повторяясь то громче, то тише. Он ничего не понимал, кроме одного — они молятся о Зимнем Тумане.

Утром Степана вынесли из типи и уложили на шкуру, расстеленную возле пирамиды из поленьев. Он увидел, что за ночь на поляне появилась не только эта пирамида. Чуть дальше стояла полукруглая палатка, перед ней высился земляной холмик, на котором лежал огромный череп бизона.

Послышались негромкие женские голоса. Степан увидел, что из рощи выходят шайенки. Их длинные белые рубахи касались травы, а лица скрывались за распущенными волосами. Он еще успел увидеть, что рядом с ним расстилают вторую шкуру, а потом на его лицо легла черная полоска ткани.

Прохладные мокрые пучки травы щекотали кожу. Он понимал, что его тело раскрашивают толченым углем. Рядом, судя по всему, такой же процедуре подвергалась девушка, которая будет играть роль его жены. Ему захотелось ее увидеть, хотя бы краешком глаза, и он повернул голову, но кто-то бесцеремонно ухватил его за нос.

— Не шевелись, брат, рисунок испортишь, — пророкотал низкий голос Майвиса.

— Могу я познакомиться с женой?

— Да ты ее знаешь.

— А она меня?

— Да не вертись ты. Потом налюбуешься. А сейчас ей все равно нельзя произносить ни слова.

На бедра Степана шлепнулась жидкая грязь, и Майвис принялся втирать ее в кожу.

— Готов. Вставай.

Гончар дернулся, но смог только повернуться на бок, опираясь на локоть. Сильные руки подхватили его и поволокли к полукруглой палатке. Внутри она была устлана толстым слоем полыни, а в середине возвышался холмик из разноцветного песка. На полынной подстилке уже сидел Ахата. Степан, вспомнив инструкции, подполз к нему, волоча за собой ноги, и сел рядом. Ему приходилось нагибаться, чтобы не задевать затылком ивовые прутья, из которых состоял каркас палатки. Он догадался, что на песчаную середину будут уложены раскаленные камни, которые надо будет поливать водой. О том, что индейцы используют для магических ритуалов камни, огонь и воду, Гончар слышал давно, но до сих пор ему не приходилось париться в шайенской сауне. "Вот и хорошо, — подумал он, неожиданно развеселившись. — Чисто русский подход. Универсальное средство от всех болезней — парилка. Сюда бы еще кружку пива да малюсенькую воблу. Только где ж ее возьмешь, в Америке-то? Если буду жить, займусь разведением воблы".