Аксель бывал щедрым, только когда дело касалось Рудольфа. Рудольф был надеждой семьи. Обаятельный, ласковый, с хорошими манерами,-- им восхищались все учителя.

Он единственный целовал мать, уходя рано утром и возвращаясь поздно вечером домой. В своем старшем сыне и Мэри и Аксель видели компенсацию за свои жизненные неудачи. У Рудольфа был музыкальный талант, он играл на трубе в школьном джазе. В конце последнего учебного года Аксель купил ему сверкающую, точно золотую, трубу. Единственный сделанный Акселем подарок членам своей семьи. Все остальные получали деньги только после серии скандалов. Странно было слышать возвышенные, красивые мелодии, доносившиеся из мрачной, покрытой густым слоем пыли квартиры, когда Рудольф играл на своей трубе. Рудольф играл на собраниях в клубе, на танцах. Аксель дал ему на смокинг тридцать пять долларов -- неслыханная по своей щедрости сумма! И Рудольф мог распоряжаться по своему усмотрению заработанными на вечерах деньгами. "Не трать понапрасну,-- поучал его отец,-- они пригодятся, когда будешь учиться в колледже". С самого начала всем в семье было ясно, что Рудольф продолжит свою учебу в колледже.

Мэри чувствует свою вину перед другими детьми. Она виновата. Она отдает всю свою любовь старшему сыну. Она так измучена, что не хватает сил любить Томаса и Гретхен. При любой возможности она старается прикоснуться к Рудольфу, она заходит к нему в комнату, когда он спит, нежно целует его в лоб, стирает и гладит его белье, даже когда не чувствует ног от усталости, чтобы опрятность и аккуратность сына всегда бросалась в глаза окружающим. Она вырезает из школьной газеты статьи о его достижениях в спорте и старательно вклеивает табели его успеваемости в альбом, который лежит у нее на комоде рядом с книгой "Унесенные ветром".

Ее младший сын Томас и ее дочь Гретхен просто живут в одном доме с ней. А Рудольф -- ее плоть и кровь. Когда она смотрит на него, перед глазами возникает расплывчатый образ никогда не виденного ею отца.

С Томасом она не связывает никаких надежд. Он -- законченный хулиган, этот блондин с хитроватым, насмешливым лицом: вечно затевает драки, на него всегда жалуются в школе, со всеми ссорится, нагл, над всеми издевается, у него нет никаких моральных принципов, идет напролом своей дорогой, незаметно появляется в доме, ничего не сказав, уходит, приходит, когда ему заблагорассудится, ему наплевать на все, он не боится никаких наказаний. Где-то на невидимом календаре судеб кровавыми письменами выведен его удел, его позор, словно кроваво-красное число дьявольского праздника. И ничего тут не поделаешь. Она его не любит. И она никогда не протянет ему руку помощи.

Итак, мать стоит на распухших ногах у окна в уснувшем доме, окруженная своей семьей. Страдающая бессонницей, больная, уставшая, неряшливая, давно избегающая смотреться в зеркало женщина, много раз писавшая и рвавшая предсмертные записочки, решая покончить жизнь самоубийством, седая женщина сорока двух лет, в своем засаленном халате, усыпанном пеплом от выкуренных сигарет.

Издалека доносится паровозный гудок -- по рельсам постукивают вагоны, в которых везут в далекие порты солдат. На поле боя, туда, где гремят пушки. Слава богу: Рудольфу еще нет семнадцати. Если его заберут на войну, она умрет.

Мэри закуривает последнюю сигарету, сбрасывает халат, ложится в кровать. Прилипшая к нижней губе сигарета свисает с подбородка. Лежит и курит. Несколько часов тяжелого сна. Она знает, что проснется, как только заслышит на лестнице топот тяжелых башмаков мужа, провонявшего потом и виски.

ГЛАВА ВТОРАЯ

На часах в офисе -- без пяти двенадцать, но Гретхен продолжала печатать на машинке. Суббота, остальные девушки уже закончили рабочий день и прихорашивались, собираясь идти домой. Ее подружки Луэлла Девлин и Пат Хаузер звали ее пройтись по улице, съесть по пицце, но сегодня у нее не было настроения слушать их глупый треп. Когда она училась в школе, у нее были другие близкие подружки: Берта Сорель, Сью Джексон и Фелисити Тернер. Это были самые яркие девушки во всей школе, и они трое были школьной элитой. Как ей хотелось, чтобы вся троица, или хотя бы одна из них, очутилась сегодня в городе. Но девушки были из состоятельных семей и продолжили учебу в колледже, а Гретхен до сих пор не нашла никого, достойного ее дружбы.

Ей сейчас так недостает работы, чтобы был предлог подольше посидеть за рабочим столом, задержаться, побыть одной. К сожалению, она уже допечатывала последний листок работы, которую принес ее начальник мистер Хатченс, придется идти домой.

Последние два вечера Гретхен не ходила на дежурства в госпиталь. Позвонила, сказалась больной. Теперь сразу после работы шла домой и сидела у себя в комнате. Она не находила себе места, чтение не лезло ей в голову, поэтому занялась своим гардеробом: стирала и без того чистые блузки, мыла голову, укладывала в различные прически волосы, маникюрила ногти, предлагала Руди сделать ему маникюр, хотя только неделю назад привела его руки в порядок.

В пятницу поздно ночью она никак не могла уснуть. Гретхен спустилась в подвал, где, как обычно, работал у печи отец. Он с удивлением посмотрел на нее, но ничего не сказал, даже тогда, когда она, сев на стул, позвала кошку: "Иди ко мне, кис-кис". Но кошка только шарахнулась от нее. Она знала, что люди -- ее враги.

-- Па,-- сказала она.-- Я давно хотела поговорить с тобой.

Джордах молчал.

-- Я ничего не добьюсь на этой работе. Жалованья мне не прибавят, меня не повысят и другой работы нет. А как только закончится война, не будет армейских заказов, начнутся сокращения, и я останусь без работы.

-- Война еще не закончилась,-- сказал Джордах.-- Еще осталось столько идиотов, желающих сложить свои головы.

-- Я бы хотела поехать в Нью-Йорк и поискать там настоящую работу. У меня есть опыт, в нью-йоркских газетах часто дают объявления с предложениями о разнообразной работе, и зарплата вдвое выше, чем у меня сейчас.

-- Ты говорила о своих планах с матерью? -- Джордах продолжал легкими взмахами рук, как маг-волшебник, раскатывать тесто на маленькие кругляши для булочек.