— Обложили меня, Трофим Терентьевич… И на работе обложили.

— Сейчас пойдем прямо на твою работу и посмотрим, кто тебя там обложил. А дальше — многое зависит от твоей сознательности. Не поймешь, что ты вампир, окажешься в Яме. Я тебе сразу скажу — туда попадать не стоит.

— В яму не стоит, — эхом отозвался Летягин и попробовал на вкус слова Трофима. — Только какой я вампир? Вы же тянете у людей кровь. Можно сказать, жизненную силу. А я так не могу.

— Ты скользишь по поверхности вещей, сынок. Донору только легче, когда у него забирают лишнюю тяжесть, избыток. Ведь берут-то не просто так, а чтобы потом вернуть, претворив соответственно в духовные и материальные ценности.

Звучало убедительно. Летягин не умел спорить, однако сопротивлялся:

— Вы можете внести инфекцию… СПИД…

— Кто угодно, только не мы. Организованные вампиры обязаны применять пространственную развертку доноров, то есть бесконтактный сбор кровяной массы. Все контактные способы запрещены законом, за этим строго следят. Даже за некачественную обработку, приведшую к отекам, мы строго и персонально наказываем. Как говорит мой шеф: «вампиризм — это древняя и прекрасная культура общения». Возьмем, например, Азраилову…

— Черт с ней, — фыркнул Летягин.

— Ты людьми не бросайся, Георгий, — строго произнес Трофим. — Ты настройся на эту мадам, стань ей своим, прислушайся к тому, что томит ее сердце, чего ждет ее разум. Не распыляйся, улови главный дефицит. А потом тяни. Дай ей кусочек того, что она хочет. Хотя бы пообещай. Все это нужно, чтобы донор снял психическую защиту, раскрылся. И тогда будьте-нате — придет волна, и донор станет доступным для кровосбора.

— Получается, что вы сперва человека как бы ломаете?

— Диалектики в тебе мало. Никто не сломается, пока не захочет. Ведь донор глухо и бессловесно жаждет пожертвовать частицу себя на мировой прогресс. Поэтому с такой готовностью покоряется вампирскому зову. Тут уж не теряйся! И всегда подбирай самый подходящий тебе морфовариант: упыря зубатого, зверя-вурдалака или хомо вампирикус…

— И где ж эти варианты сидят, почему их физики не видят?

— У нас другая наука — вампирика.

— А что, жирная пиявка с двумя дырками, это ваше наивысшее достижение? — ехидно поинтересовался Летягам.

— Ой, критик нашелся. Что ты понимаешь вообще? Пока что ты только потребляешь нашу энергию и наши знания, ничего не давая взамен нашему Кругу.

— А сколько можно выпить крови у одного человека? — решил уточнить сломленный железной логикой Летягин.

— Стоп… Еще скажи — выхлебать. У тебя речь неотесанного деревенского упыря, — укорил Трофим. — Специалисты говорят: взять валорис I. А есть еще валорис II, валорис III, фитовалорисы — из области растительных соков, и, наконец, натурвалорис… Мечта поэта, энергия, несущая планетарный, космический порядок, — Трофим умолк и несколько раз ударил кулаком по своей ладони. — И его возьмем, никуда не денется… А теперь отвечу на твой наивный вопрос. Для нас не существует понятие «можно». Нужно! Сколько организм требует, столько и нужно. Дозирование очень скоро дойдет до автоматизма… А теперь иди, умойся. Тебя ждет роскошь человеческого общения.

Летягин стал драить запущенную физиономию, а Трофим тем временем читал вслух из чудом завалявшегося тома «Брокгауза»:

— «Вампир, слово неизвестного происхождения». И не стыдно им! Надо было узнать, прежде чем статью кропать… «На Запад пришло из Германии, куда, в свою очередь, перенято было от славян». Слышь, Жора, всё от нас тянут, хотя потом развивают до совершенства… «Двояко произносится: вампир и упырь» Ну, козлы эти авторы, а еще бороду отрастили! Упыри — это чистые контактники, а вампиры — специалисты бесконтактного слизывания. А вот еще перлы: вампиры — это, дескать, мертвецы, встают, понимаешь, из могил, высасывают кровь у порядочных людей, когда те спят. Дешевое повидло… Думали нас унизить, да сами и обделались. «Могилой» окрестили девятимерную среду, в которой возбуждается волна преобразований. Стыдно, господа! Есть прекрасное слово: «воронка». Эти грязные завистники обзывают «мертвецом» человека, который пробуждается к новой жизни! И доноры — вовсе не спящие, а умиротворенные. Отрезать голову, пронзить осиновым колом, вот что только и умеют эти ваши энциклопедисты…

Давно известно: если вы зашли в комнату, а находящиеся в ней люди резко стихли, словно выключенное вдруг радио, значит, они говорили о вас.

Летягин еще за дверью услышал, как сослуживцы на разные лады склоняют его имя. Но дальше народная примета пробуксовала — встретили его появление не молчанием, а смехом и криками: «браво», «бис». В комнате были Лукреция Андреевна, экономист, Галина, ведущий специалист, Николай Константинович, начальник сектора, и некоторые другие лица.

Когда Летягин приблизился к Николаю Константиновичу на расстояние удара, тот встал, чтобы иметь над подчиненным физическое превосходство в росте.

— Проект из-за вас стоит, заказчик денег не перечисляет. А вы, Летягин, уподобляетесь…

— Тому танцору, — подсказал кто-то.

— Тому танцору, — повторил Николай Константинович, — которому… — он запнулся и сел, грозно прищурив один глаз, — идите и работайте. И не вставайте со стула, пока не закончите с подключением базы данных.

— Так он же обкакается, Николай Константинович, прямо в помещении, — хихикнул кто-то из молодежи.

Съежившийся Летягин жалким шагом пошел на свое место.

Трофим уже был здесь. Под видом связиста, проводящего новую линию, он ковырялся в стенах, сыпал штукатуркой и поигрывал мягкими согласными в конце слов.

Галина, не вставая и не поворачивая головы, сказала, в частности:

— Летягин, я не хочу из-за вас краснеть. Я делала базовые программы, и люди могут подумать, что система не работает из-за моих ошибок.

— Ваши базовые программы передают базе данных бессмысленные запросы по несуществующим ключам, — слабо сопротивлялся Летягин. — Вы бы хоть предварительную обработку сделали…

Ответила Лукреция Андреевна, подскочив, она выкрикнула:

— У сектора от вас одни неприятности!

Вскоре Летягин уже не различал слов, до него доходил только их общий смысл: не способен и виновен.

— Ну-ка, милый, сходи до параши. А потом расскажешь, что видел, Трофим подтолкнул его к выходу. — Далеко не убегай, сейчас будет опера, — это Трофим уже сказал за дверью. — Я тебе маленькую накачку сделаю, чтобы твой глаз острее стал.

Шлепнула легкая волна, комната наполовину раскрылась и Летягин стал незримым свидетелем следующей сцены.

Николай Константинович неустанно повторял, что не в Летягине дело, Летягин только симптом, и Лукреции Андреевне есть тоже о чём подумать. Лукреция Андреевна, вы же распустили клиента до невозможности. И Галине меньше бы в зеркало смотреть, для нас и так сойдет — не целоваться сюда пришли… Галочка, вы и в самом деле абстракционистка, изготовили, понимаешь, «черный ящик», а Летягин за вас отдувается.

Летягин опытным глазом приметил, что Лукреция Андреевна и Галина уже не шевелятся, остальные тупо разглядывают свои ногти или уставились в одну точку на компьютерном мониторе.

Николай Константинович мягко, по-кошачьи, прыгнул к Лукреции Андреевне, впился и, делая жевательные движения, стал подбираться к ее яремной вене. Несколько капель валориса I слетело на пол, и он, воровато озираясь, размазал их ногой.

— Фу, моральный урод. Взгрызся, будто в котлету, — поморщился Трофим. Позорит нас как класс.

Следующей на очереди была Галина. Но она повела себя беспокойно. Под клыком заерзала, попыталась посмотреть, что ей мешает, стала крутиться…

— Маленькая неряшливость ведет за собой большую ошибку, — принялся рассуждать Трофим. — Не довел ведь ее до полного оцепенения. Нельзя внушать донору, что он беспросветно виноват. Донору должна быть оставлена надежда, что он может исправиться и заслужить доверие.