— Но есть же другие варианты!

— И эти другие варианты тоже вампирические. Пока что друзья делятся с тобой энергией, то есть, на тебя работают другие. А надоест это Кругу и тогда тебя ожидает одна только Яма. Привлечет тебя Батищев по делу Потыкина. На следствии начнешь, словно по писанному рассказывать, как ты своего товарища Потыкина извёл — вы бабу в бигудях не поделили, так ведь? А Николай Константинович подлечится и начнет тебя прессовать, ты ж для него дойная корова, даешь ему и молоко и мясо. И прибыль. Иначе бы его давно заменили молодым маркетологом.

— Вы — ожившие мои страхи, — вывел помудревший Летягин.

— Мы — твой оживший разум, — отбился Трофим.

У таблички «Екатерина Марковна Ивушкина» издергавшийся Летягин заплакал. А из-за двери послышался осторожный голос:

— Кто здесь плачет?

— Летягин, — сказал Летягин. — Вы меня еще помните, Екатерина Марковна? Я от вас сбежал. Теперь извиниться хочу.

— А как вы нашли мой адрес?

— В Интернете, — брякнул наобум Летягин.

— Внизу ведь дверь на кодовом замке.

— Замок сломался.

— А взятку предлагать не будете?

— Вам рад бы, у меня денег много в шкафу лежит, но боюсь обидеть.

Дверь отворилась. Екатерина Марковна стояла в простом ситцевом халатике, на шее и руках проглядывали заповедные жилки.

«Открыла дверь, хотя живет одна, — значит, зов по-прежнему инициализирует валентность», — прикинул Резон.

«Это вам не прокуратура, где плотность населения — один мент на один метр», — заболтал Красноглаз.

— Похоже, вы действительно без взятки пришли, — оглядев печального Летягина, сказала Екатерина Марковна. — Тогда почему бы нам не попить чая? — И, пропуская его вперед, добавила. — А ведь, знаете, я и без звонка почувствовала, что кто-то за дверью стоит. Я всегда это чувствую. Последнее время кто-то постоянно мается за дверью, но не звонит. Страшновато… Однажды я не выдержала, открыла — а там огромная собака.

— Вы ее в следующий раз шваброй или ведром. А лучше — не подходите к двери, повесьте табличку «Трибунал». И прейскурант. «Расстрел в 24 часа, расстрел на месте» и так далее, — Летягин мысленно добавил: «И мне-то пуще всего открывать нельзя». — Екатерина Марковна, спасибо за то, что вы меня отстаиваете.

— Я вас не отстаиваю. Просто мы сейчас больше человеческим фактором занимаемся.

«Вот видите — зря надеялись на взаимоотношения. Вы ей всего лишь фактор», — обратил внимание Резон.

«Да не теряй ты времени на эту мурку — столько зажигалок кругом ходит. Выбирай угол атаки!» — рявкнул нетерпеливый Красноглаз.

— Екатерина Марковна, самое большое мое желание, чтобы потребовали для меня правосудия именно вы, а не кто другой. Если, конечно, я кого-нибудь убью насмерть десятидневным сырком.

«Странная у вас манера ухаживать, хотя кто его знает…» — растерялся Резон.

— Не рисуйтесь, Летягин, на самом деле вы — типичная жертва. Поэтому я и позволила вам так распуститься. Но если с вами что-нибудь случится… — она встала из-за стола, — я буду мстить вот этими руками, — Екатерина Марковна протянула Летягину узкие ладошки.

— Разрешите поблагодарить, — он взял эти ладошки, похожие на лодочки, своими, как выражалась Нина, граблями и прижал к груди.

Екатерина Марковна закрыла глаза. Летягин понимал, что это результат действия зова, но ему все равно было тепло и приятно.

«Дядя Жора, ее организм уже готов. Блокируй пути отхода, зажимай в эмоциональный угол», — наяривал Красноглаз.

— Екатерина Марковна, как вы отнесетесь к тому, что я могу внезапно измениться? — спросил Летягин.

— Хорошо. То есть плохо, — не открывая глаз, прошептала она. Вообще-то вам лучше быть самим собой…

Волна уже подходила. Летягин встряхнул Екатерину Марковну:

— Вызывайте милицию! Ведь я недвусмысленно собираюсь пить вашу кровь.

Она открыла глаза, она видела теперь всё и была в полном сознании.

«Мы пропали, — зарыдали монстры, — проклятая истеричка Летягин».

— Нет, не вызову. Правосудие может оказаться просто машиной. Пейте мою кровь, — Екатерина Марковна расстегнула верхнюю пуговку и откинула голову назад, — и делайте это всегда, когда вам надо. Стану я заслуженный донор республики.

— Я вам нравлюсь, — прохрипел непослушным ртом Летягин. — Не обращайте внимания. Это действие зова.

— Нравитесь? — она рассмеялась. — Давайте же, если вы не трус!

«Желание дамы — закон, Георгий Тимофеевич», — галантно сказал Резон.

«Елки, первый раз такое», — растрогался Красноглаз.

Комната пошла щелями, в нее проник сумеречный свет воронки. Летягину стало труднее стоять на ногах — на нем повис Красноглаз, тянул…

«Прости меня, Катя, — мысленно сказал Летягин. — Они сломали меня».

И вдруг она откликнулась, ее мысли передавались ему как будто через руки: «Кажется, я вижу, вижу твоими глазами. Мы можем держаться. Не теряй меня…»

И она не стала красным кустом, а он не стал зверем. А Красноглаза и Резона, двух тварей, унесло вниз.

Вдвоем они видели загон — цепь вампиров, между которыми незрячими овоидами катались люди, пока не исчезали в чавкающей, словно живое существо, горловине. А потом воронка задрожала и рассыпалась. Летягин воссоединил взглядом комнату Екатерины Марковны и ощутил какое-то напряжение сзади. Резко обернулся…

Крадучись, к ним подходил Трофим с выдвинутой вперед челюстью. Лицо вампира мгновенно приняло дружелюбное выражение.

— Ай, а я хотел поиграть в «угадайку». Ну, извините, извините, я не знал, что у вас тут прорыв на любовном фронте.

Екатерина Марковна смутилась и отошла к окну.

Трофим вывел Летягина на лестничную площадку.

— Ты что же, не собираешься ее пить?

— Нет, — сплюнул ему на ботинок Летягин.

— Тогда это сделаю я. Трофим Терентьевич всегда крайний.

— Какое тебе дело? — с угрозой произнес Летягин. — Возвращайся к Головастику, к своему Сергею Эдуардовичу, и скажи, пусть меня карает, но ее оставит в покое.

— Какие мы благородные, — дурашливо залепетал Трофим, а потом басисто добавил. — Она для нас ключевая фигура. Хотя бы не мешай… Или пример Потыкина до тебя еще не дошел?

— Значит, с ним вы поработали, — Летягин почувствовал, что у него есть сила и даже немного уверенности; сжал кулаком горсть мелочи из кармана и ударил Трофима по физиономии.

Трофим упал.

— Ой, выбил, паскуда, — Трофим выплюнул зуб. — Ну, я тебя за то потопчу всласть, деревенщина.

— Я же ваш ученик, можно сказать, — бодрясь, сыронизировал Летягин.

— Ты плохой ученик, двоечник. А двоечников я ем.

Рядом с Летягиным прошла мощная волна. Трофим заерзал, потом его закрутило, чтобы сохранить равновесие он прижался к перилам. Лоб его быстро поехал назад, а нижняя часть лица вперед, озаряясь охотничьим блеском зубов-кинжалов. Пиджак лопнул, как воздушный шарик, и за головой вырос здоровый бугор. Башмаки треснули, и из них показались когти, придав Трофиму немного нищенский вид. Пятки и основания ладоней оторвались от пола и стали вытягиваться, а уши, наоборот, исчезли.

Одновременно Летягин заметил, как в преобразование Трофима входит энергия окружающего мира: по стенам побежали трещины, перила осыпались ржавчиной; пали, как осенние листья, куски штукатурки…

Летягину показалось, что он бежит, преодолевая наклон поверхности, карабкается вверх, цепляясь ногтями и зубами за малейшую выемку. Нет, не показалось. Он, наконец, увидел огромное небо в фиолетовых сполохах. Хотя поверхность воронки теперь была совершенно отвесной, он карабкался по ней, цепляясь четырьмя или шестью конечностями, пока не вырвался наружу. В одно мгновение воронка стала оспинкой на поверхности текущей тверди. Он выкарабкался. На него светило фиолетовое солнце.

Летягин ощутил новое тело и новую силу, сделал несколько шагов своими четырьмя лапами и повел рубленой мордой по сторонам. Ему понравилось.