— Он лгал?

— Суди сам, — высокомерно прервал меня Литвинов. — Итак, образование. Первый год он болел, к ним ходил учитель, и за 8 месяцев они одолели курс первого класса, второй класс он учился в станичном училище. О таком образовании нарком Ежов писал в своих анкетах: незаконченное низшее. Затем, по его рассказам, что Шолохов учился в московской казённой гимназии Љ9 имени Г. Шелапутина в Москве, есть фотография, где он в гимназической форме в московском дворе. Затем был переведён в Богучарскую мужскую гимназию, а затем в гимназию в станицу Вёшенскую. Действительно, в 1919 году в Вёшенской была открыта гимназия при атамане Краснове, которая просуществовала один учебный год. Документов Богучарской и Вёшенской гимназий нет, они погибли во время войны, но документы Шелапутинской гимназии есть и доступны в Историческом архиве Москвы. Увы, там есть все, кроме Шолохова: биографам не удалось отыскать его имени в списках, нет и ни одного его одноклассника. Выходит, что, не учась в Москве, он не мог продолжить образование в Богучаре и в Вёшенской. То есть Шолохов человек абсолютно необразованный, что и видно по его высказываниям.

— Вот это да…

— Дальше — новые легенды, — улыбнулся Мишель. — Что он «комиссарил», отрядом командовал в 70 сабель… Когда? В 15 лет он «комиссарил»? Ну, для тех лет это не удивительно, если вспомнить Гайдара. Однако — слова Шолохова никем не подтверждаются. Носители «70 сабель» не находятся. Он напридумывал о себе много, что он якобы спорил с Махно, с Фоминым… Ясно одно. Заняться в станице ему было нечем, своего хозяйства и навыков крестьянского труда не было. Даже в батраки он пойти не мог — ничего не умел. И его направили на четырёхмесячные курсы продинспекторов в Ростов, и он их окончил.

— Ну, вот, смог же хоть что-то…

— Да, — откликнулся Литвинов. — И вдобавок эти курсы снова дали нам подлинный образчик стиля юного гения. Биографы раскопали самый ранний пример шолоховской прозы — об установлении величины посевов, каковая устанавливалась «путём агитации в одном случае, путём обмера — в другом и, наконец, путём того, что при даче показаний и опросе относительно посева местный хуторской пролетариат сопротивопоставлялся с более зажиточным классом посевщиков». Это произведение хранится в Шахтинском филиале Госархива Ростовской области и представляет собой обязательный реферат, который 16-летний Миша Шолохов писал, обучаясь в феврале-апреле 1922 года на курсах продинспекторов.

— Да, — протянул я растерянно. От гения я ожидал чего угодно, только не «путём того, что при даче показаний сопротивопоставлялся…»

Мишель же хладнокровно продолжил.

— Пойдём дальше. В 1922 году его поймали на взятках. Он взимал продналог, размер налога зависел от размера земли, так вот он за взятки эти размеры уменьшал, «сопротивопоставляя» их в свою пользу. Это я не комментирую. Его взяли с другими подозреваемыми, их потом отпустили, а его нет. Он получил два года условно, говорят, его отмазал отец-отчим, скостив ему пару лет в метрике, и мой тёзка оказался в итоге несовершеннолетним.

— Подожди, — торопливо перебил я. — Известно же, что, приехав в Москву, Шолохов посещал литературную студию «Молодая гвардия», организованную РАПП, объединение радикальных молодых коммунистов. То есть он начал писать.

— Действительно, на двух заседаниях в ноябре 1923 года Шолохов присутствовал. При первом посещении он якобы получил задание написать фельетон, на следующее занятие студии он принёс фельетон «Испытание». Но этот фельетон был опубликован в газете «Юношеская правда» ещё в сентябре 1923 года. Назаров уверяет, кстати, что стоит поработать с календарём, и выясняется, что любая подробность, относящаяся к биографии Шолохова, оказывается подложной. А вот достоверно то, что Шолохов где-то в это время был завербован сотрудником экономического управления ГПУ Леоном Мирумяном. Назаров считает, что всё, подписанное Шолоховым, написано не им, и полагает Шолохова — «проектом ГПУ». Сиречь у некоего расстрелянного белогвардейца нашли роман и подыскали «автора», который не имел отношения к литературному труду. С таким легче работать. У любого, кто пишет, есть какие-то писательские амбиции, а под именем Шолохова можно было бы публиковать всё, что угодно. Сам Назаров называет автором романа Виктора Севского, это литературный псевдоним Вениамина Алексеевича Краснушкина. Исследователь полагает, что «литературная биография Шолохова — это не продукт личной инициативы малограмотного парня из донской станицы, а результат операции, спланированной и проведённой весьма компетентным учреждением». Он нашёл воспоминания одного музейного сотрудника на Дону: «Знаю Шолохова. Приезжал к нам в музей. Паренёк как паренёк. На коленках ползал: старые газеты и журналы читал. «Донскую Волну» в особенности». Что же искал? — задаётся вопросом Назаров. Да напечатанную главу из романа «Тихий Дон» за подписью «Виктор Севский». Зачем? Чтобы уничтожить улики». Тут Назаров, на мой взгляд, себе противоречит. Если этот подлог — проект ОГПУ, зачем же Шолохову-то беспокоиться? Всё бы за него сделано было. Назаров же считает, что проект заработал, и вскоре под именем Шолохова начали выходить фельетоны и рассказы. Нельзя же было приписать роман высочайшего уровня совершенно неизвестному человеку, явившемуся ниоткуда. Вначале ему нужно было создать литературную биографию. И ему ее создали.

— Но подожди, как же это? — снова перебил я Литвинова. — Ведь Сталин присматривался к Шолохову как к возможному автору книги о его жизни. Выходит, он считал Шолохова писателем.

— Доверие к чужой добропорядочности — веское свидетельство собственной, Юрий, — снизошёл до комплимента Литвинов. — Но и только. Однако я не верю и единожды солгавшему, а Шолохов лгал всю жизнь. История о том, что Сталин хотел, чтобы его биографом стал Шолохов, — легенда, самим же Шолоховым распространённая. Никаких свидетельств тому нет. Пока же рассмотрим факты. Шолохов был в списке писателей, пользовавшихся поддержкой Ягоды. В этот список входили Николай Островский, умерший в 1936 году, Киршон, расстрелянный вслед за Ягодой, и Афиногенов, исключённый из партии и Союза писателей и живший под страхом смерти. Шолохову удалось добраться до Сталина и засвидетельствовать свою преданность. С Шолоховым уже был связан «Тихий Дон», и, репрессировав Шолохова, от этого пришлось бы отказываться. Сталин взвесил оба варианта и пришёл к выводу, что Шолохова выгоднее оставить.

— Ты намекаешь, что и Островский и «Как закалялась сталь» — тоже проект ГПУ?

— Говорят, над текстом «Как закалялась сталь» работали семь человек. Из них проболтался только один — Генрих Ленобль. Координатор книги Анна Караваева молчала, Марк Колосов, который приложил больше всего усилий, не проболтался. Но там писал, точнее, диктовал всё же сам Островский. В отличие от авторов «Как закалялась сталь», никто из тех, кто дописывал роман «Тихий Дон», не проболтался. Ещё надо учесть, что они хорошо получали за работу, а, возможно, имея родню на Колыме в заложниках, трудились и задарма. При этом я не поднимаю сакраментальный вопрос: «Если не Шолохов, то кто же автор «Тихого Дона»?» Я не знаю. Анализ романа выявил, что в нём присутствуют принципиально различные типы текста, беловики и — черновые варианты этих же самых беловиков. Черновики подразделяются на альтернативные редакции белового текста, планы и справочные материалы, послужившие источником для написания художественного текста. И что самое удивительное — все эти разнородные фрагменты присутствуют в романе одновременно! Иными словами, наличный печатный текст романа является механическим воспроизведением не перебелённой авторской рукописи.

— Но я слышал о Крюкове…

— Да, ещё в 1928 году, когда в журнале «Октябрь» появились первые главы «Тихого Дона», раздались голоса: «Да это ж Фёдор Дмитриевич Крюков писал!» В 1975 году в Париже вышла книга Роя Медведева «Кто написал «Тихий Дон». Медведев тоже считает автором Фёдора Крюкова, и полагает что во время отступления в 1919 году Донской Армии, тесть Шолохова Громославский после смерти Крюкова получил часть его рукописей. По мнению Медведева, «Тихий Дон» содержит пятьдесят характерных биографических черт автора, но только пять или шесть из них могут быть приписаны Шолохову. В то время как к Крюкову могут быть отнесены, по меньшей мере, сорок или сорок пять. Михаил Шолохов не мог не знать творчества известного донского писателя и земляка Фёдора Крюкова. Даже некоторые защитники Шолохова признают, что он «использовал в качестве литературного материала очерки Ф. Крюкова». Поэтому сугубо странным выглядит настойчивое отрицание Шолоховым своего знакомства с произведениями земляка. Кстати, однажды на XVIII съезде ВКП(б) в марте 1939 года Шолохов сказал: «В частях Красной Армии, под её овеянными славой красными знамёнами, будем бить врага так, как никто никогда его не бивал, и смею вас уверить, товарищи делегаты съезда, что полевых сумок бросать не будем — нам этот японский обычай, ну… не к лицу. Чужие сумки соберём, потому что в нашем литературном хозяйстве содержимое этих сумок впоследствии пригодится. Разгромив врагов, мы ещё напишем книги о том, как мы этих врагов били. Книги эти послужат нашему народу и останутся в назидание тем из захватчиков, кто случайно окажется недобитым…» Странный образ, согласись… — пожал плечами Мишель. — При этом вообще-то Шолохов не утруждал себя подготовкой речей. Есть удивительный документ, обнародованный Назаровым. Это машинописный текст выступления Шолохова на Втором съезде советских писателей. На нём надпись рукой Шолохова: «Л.Ф. Ильичёву, дорогому другу и автору сей речуги, — с поклоном и благодарностью. М. Шолохов. P.S. Аплодисменты пополам: мне как исполнителю, тебе — как автору. М.Ш.» Ильичёв был секретарём ЦК КПСС, вряд ли он сам писал для Шолохова «речугу», в его распоряжении для этого была большая команда помощников, но Шолохову, видно, вручили текст выступления от имени Ильичёва, отчего тот и посчитал шефа автором. Но произнесённый восемнадцатом съезде пассаж — явно не написан помощниками Ильичёва.