По-видимому, уже в Петербурге Потемкин решил серьезно переменить ход своей жизни. Следует заметить, что в мае 1755 года он был записан в Конную гвардию и с этого времени считался в домашнем отпуске для пополнения знаний.

Возвратившись в Москву, Григорий захандрил, перестал ходить в гимназию и через три года был исключен "за леность и нехождение в классы" одновременно со своим однокашником и приятелем Николаем Новиковым - будущим великим русским просветителем.

К этому времени в полку он был уже произведен в каптенармусы, а когда приехал туда, оставив Москву, то тут же получил чин вице-вахмистра и назначение в ординарцы к дяде цесаревича Петра Федоровича - принцу Георгу Голштинскому. Не прошло и года, как Потемкин стал вахмистром. Первые два года его жизни в Петербурге мало известны. Настоящая карьера Потемкина начинается с лета 1762 года, с его участия в дворцовом перевороте.

Среди 36 наиболее активных сторонников переворота, награжденных Екатериной, Потемкин значится последним, хотя ему было дано 10 тысяч рублей, 400 душ крестьян, чин поручика, серебряный сервиз и придворное звание камер-юнкера. Вспомним, что он был и в Ропше, сидя за одним столом с убийцами Петра III.

Однако участие в перевороте на первых порах мало что дало молодому офицеру. В связи с восшествием на престол Екатерины II был он послан в Стокгольм, чтобы передать письмо об этом шведскому королю Густаву III. Отношения между Россией и Швецией были в это время довольно натянутыми и последнее обстоятельство делало миссию Потемкина не очень простой.

Когда Потемкин прибыл в королевский Дроттигамский дворец, его повели через анфиладу залов. В одном из них, шведский вельможа, сопровождавший Григория Александровича, обратил его внимание на русские знамена, развешанные в зале. "Посмотрите, сколько знаков славы и чести наши предки отняли у ваших", - сказал швед. "А наши предки отняли у ваших, - ответил Потемкин, - еще больше городов, коими владеют и поныне".

Кажется, этот ответ, ставший почти сразу же известным и в Петербурге, был наибольшей удачей в служебной деятельности Потемкина в это время, потому что по возвращении его в Петербург, дела Григория Александровича пошли из рук вон плохо.

Екатерина, остро нуждавшаяся в молодых, энергичных и образованных помощниках, направила несколько десятков офицеров в гражданскую администрацию, сохраняя за ними их военные чины и оклады. Среди этих офицеров оказался и Потемкин, направленный обер-секретарем Святейшего Синода. Казалось, что Фортуна сама предложила выбор Григорию Александровичу - генерал или архиерей? - потому что пожелай он принять сан, едва ли ему отказали в этом.

И Потемкин, часто принимавший решения по настроению, капризу или прихоти, едва не стал монахом. Однажды, пребывая в сугубой меланхолии, не веря в удачу при дворе, он решил постричься. К тому же произошла у него немалая неприятность - заболел левый глаз, а лекарь оказался негодным - был он простым фельдшером, обслуживавшим Академию Художеств, - и приложил больному такую примочку, что молодой красавец окривел.

Эта неудача вконец сокрушило Потемкина, и он ушел в Александро-Невский монастырь, одел рясу, отпустил бороду и стал готовиться к пострижению в монахи.

Об этом узнала Екатерина и пожаловала в монастырь. Говорили, что она, встретившись с Потемкиным, сказала: "Тебе, Григорий, не архиереем быть. Их у меня довольно, а ты у меня один таков, и ждет тебя иная стезя".

Потемкин сбрил бороду, снял рясу, надел офицерский мундир и, отбросив меланхолию, появился, как ни в чем не бывало во дворце.

В1768 году был Потемкин пожалован в камергеры, но с самого начала войны с Турцией ушел волонтером в армию Румянцева и за пять лет войны был почти беспрерывно в боях. Он стал признанным кавалерийским военачальником, участвуя в сражениях при Хотине, при Фокшанах, при Браилове, под Журжой, при Рябой Могиле, при Ларге и Кагуле, в других походах и кампаниях. Он получил ордена Анны и Георгия 3-го класса и 33-х лет стал генерал-поручиком.

В январе 1774 года Екатерина вызвала его в Петербург, а в феврале он получил чин генерал-адьютанта. Последнее обстоятельство было более чем красноречивым, для последнего дворцового служителя перестало быть секретом, что в новый "случай" приходит новый фаворит и что песенка и Орлова и Васильчикова - спета. Во дворце появился сильный, дерзкий, могучий и телом и душой, умный и волевой царедворец, генерал и администратор, который сразу же вошел во все важнейшие государственные дела, необычайно быстро продвигаясь по служебной лестнице.

Не успел Потемкин стать генерал-адьютантом, как тут же стал подполковником Преображенского полка, а следует заметить, что, как правило, в этом звании оказывались чаще всего генерал-фельдмаршалы, ибо традиционно его полковником был сам царь или царица. Что мог противопоставить "Великому Циклопу" кроткий и застенчивый Васильчиков?

Он, как мы уже знаем, оставил дворец, уехал в Москву, и там узнал, от хорошо осведомленных светских сплетников, что императрица уже давно больна любовным недугом к блистательному кавалерийскому генералу. Однако, хотя все это было истинной правдой, дело состояло не только в любовном влечении. Екатерина угадала в Потемкине человека, на которого можно положиться в любом трудном и опасном деле, когда потребуется твердая воля, неукротимая энергия и абсолютная преданность делу.

Отставка Васильчикова лишь неосведомленным в любовных и государственных делах Екатерины могла показаться внезапной. На самом же деле Екатерина почти с самого начала этой связи тяготилась ею, о чем чистосердечно призналась новому предмету своей страсти, тогда еще потенциальному фавориту Григорию Александровичу Потемкину.

В письме к нему она откровенно исповедалась в своих прежних прегрешениях, открывшись, что мужа своего она не любила, а Сергея Васильевича Салтыкова приняла по необходимости продолжить династию, на чем настояла Елизавета Петровна. Совсем по-иному обстояло дело с Понятовским. "Сей был любезен и любим, - писала Екатерина, - от 1755 до 1761 года по тригодишной отлучке, то есть от 1758 и старательства князя Гр. Гр. (то есть Григория Григорьевича Орлова), которого паки добрые люди заставили приметить, переменили образ мысли".