– А тебе не кажется, что со временем ты смогла бы уговорить сэра Эдварда принять Патрика как зятя? – нерешительно спросила Клеона скорее оттого, что так полагается, нежели оттого, что была убеждена в этом.

– Ты же знаешь, каким бывает папа, если уж что-то решил для себя, – ответила Леони. – Он впадает в ярость при одном только упоминании имени Патрика. Когда Патрик сделал мне предложение, папа до того разгневался, что я думала, он и вправду отхлещет нас кнутом, как грозился. Патрик даже испугался за меня. Вот почему мы встречались тайком.

– Но как же вы доберетесь до Ирландии? – спросила Клеона. – Я знаю, сэр Эдвард в отъезде, но…

– Все устроено, – заверила ее Леони. – Патрик будет ждать меня в карете в конце подъездной аллеи. Мы постараемся как можно быстрее добраться до Холихеда, меняя лошадей на постоялых дворах, а оттуда на корабле отправимся в Ирландию. Патрик говорит, что с того момента, как мы сойдем там на берег, все будет очень просто. Его родители ждут нас, и, как только с формальностями будет покончено, я стану его женой.

– Но если сэр Эдвард все-таки узнает об этом, – возразила Клеона, – он вас догонит и вернет тебя домой.

– Папа отправился на скачки в Донкастер, – ответила Леони. – Он уехал вчера во второй половине дня. Я рассчитывала весь сегодняшний день собираться так, чтобы мисс Бантинг ни о чем не догадалась.

– Но разве ты сможешь каким-то образом помешать ей отправить к сэру Эдварду грума с письмом сразу после твоего отъезда?

– Именно это меня и беспокоило, – призналась Леони, – но на помощь пришло Провидение.

– Провидение? – переспросила Клеона. – Как это?

– Бедной Бантинг не повезло, – объяснила Леони. – Вчера днем она пожаловалась на плохое самочувствие и пошла прилечь. Выглядела она до того странно, что часов в пять я послала за врачом. Представь себе, выяснилось, что она заболела ветряной оспой!

– Боже мой! – воскликнула Клеона. – Должно быть, она заразилась от детишек Робинзонов.

– Вот именно, – ответила Леони, улыбаясь. – Когда она узнала об их болезни, то настояла на том, чтобы мы их навестили, дабы преподать мне урок милосердия. Мы захватили суп, студень из телячьих ножек, фланелевые нижние юбки, все это несла я! Уже на пороге я почувствовала что-то неладное. Боже, какой там стоял запах! Они, верно, годами не открывали окно.

– Я знаю, что папе неприятно заходить к ним, – отозвалась Клеона. – Только он человек праведный и никогда даже не упомянет об этом. Но мама, по-моему, иногда придумывает отговорки, чтобы не посещать старушку Робинзон. Та уже двадцать пять лет не встает с кровати, и, как мне кажется, ей ни разу не сменили белье.

– Что бы там ни было, Робинзоны наградили Бантинг ветрянкой, – сказала Леони. – Она лежит в комнате с зашторенными окнами, с перчатками на руках, чтобы не расчесать лицо, и стонет. Вообрази: в ее-то возрасте беспокоиться о внешности!

– Бедная мисс Бантинг! – сочувственно произнесла Клеона. – Красотой она никогда не отличалась, но кожа у нее на лице всегда была чистой и гладкой.

– Скажу откровенно: в общем-то я обрадовалась, когда доктор сказал, чем она больна, – призналась Леони – И словно в наказание за мою бессердечность полчаса спустя прибыло вот это письмо.

Она вытащила письмо, спрятанное на груди.

– Оно ведь не от Патрика? – с беспокойством спросила Клеона. Про себя она подумала: если этот красивый и довольно-таки легкомысленный ирландец, покоривший сердце подруги, теперь бросит ее, она сама, как и сэр Эдвард, готова его пристрелить.

– Конечно нет! Патрик уехал сегодня в Йорк нанимать лошадей и карету. Нет, это от моей бабушки.

– От бабушки? – удивилась Клеона. – А почему оно тебя расстроило? Ты же ее не знаешь. Только недавно у нас с тобой зашел разговор о том, что мы обе никогда не видели своих бабушек и дедушек.

– Это верно, но послушай, что она пишет.

Леони разгладила измятый листок, видимо скомканный в минуту досады, и начала читать вслух:

– 48, Беркли-сквер Лондон

«3 мая 1802 г.

Дорогая внучка, после того, как заключили мир с этим проклятым французом, Наполеоном Бонапартом, в Лондоне наступила пора балов и развлечений. Насколько я понимаю, тебе исполнилось восемнадцать и, стало быть, самое время начинать выезжать в свет и появиться в Beau Monde.[2] Следует подумать и о твоем замужестве. Посему я посылаю за тобой свою карету. Ты будешь жить вместе со мной здесь, в Линк-Хаусе на Беркли-сквер, и внук моего покойного мужа, нынешний герцог Линкский, будет лично сопровождать тебя. Под моим покровительством тебя примут в самых известных домах Лондона. Как и я, герцог с нетерпением ждет твоего приезда. Выезжай немедленно. Мои лошади быстро довезут тебя до места.

Остаюсь, дитя, твоей любящей бабушкой.

Магнолия, вдовствующая герцогиня Линкская.»

Клеона, не выдержав, рассмеялась.

– Очень решительное письмо, – заметила она. – Подожди, здесь в конце есть еще приписка, – сказала Леони. – Ты только послушай!

«Карета выезжает в полдень. У тебя она должна быть в четверг. Будь добра, не заставляй лошадей ждать, соберись до их прибытия. Твои платья, какими бы они ни были, для Лондона не подойдут, окажутся старомодными. Все, что тебе понадобится, мы купим на Бонд-стрит.»

– Похоже, твоя бабушка подумала обо всем! – воскликнула Клеона.

– Обо всем, но не обо мне! – с горечью сказала Леони. – Ты не понимаешь. Я почти наверняка знаю, для чего она посылает за мной. Как раз на днях папа говорил мне о ней. Он рассказывал, как все перед ней трепещут, как ее боятся. Он сказал: «Она давно пытается женить внука своего мужа, этого беспутного пьяницу! Я слыхал, что она пыталась обратить его внимание на самых хорошеньких девушек в Лондоне, но он на них и смотреть не захотел. Если он не закусит удила, то скоро спустит все состояние, а вдовствующей герцогине вовсе не хочется узреть такое».

– Не понимаю, – заговорила Клеона. – Почему нынешний герцог не доводится ей внуком?

– Потому что, овдовев, бабушка вышла замуж второй раз. Она была красавицей, и чего только о ней не рассказывали. В юности ее считали ветреной и легкомысленной. Отец выдал ее замуж за солидного пожилого джентльмена, чтобы усмирить ее нрав, но тот не долго прожил после женитьбы. Моя матушка была единственным ребенком от этого брака. Когда она умерла вскоре после моего рождения, бабушка, как и все остальные, рассорилась с папой. Поэтому здесь она никогда не бывала и никогда не приглашала меня к себе.

– А потом она опять вышла замуж? – спросила Клеона.

Леони кивнула.

– Она вышла замуж за овдовевшего герцога Линкского. У него был единственный сын. Но маркиз Берроу как его звали, вместе с женой погиб в дорожной аварии, так что после смерти старого герцога титул достался уже его внуку.

– И как давно это случилось? – поинтересовалась Клеона.

– По-моему, всего два или три года назад, – ответила Леони. – Похоже, что молодой герцог бездельник, но трудно судить наверняка, потому что папа ненавидит герцогиню. Он вечно собирает злые и отвратительные истории о ней и обо всех, кто с ней связан.

– Довольно-таки запутанная история, – заметила Клеона. – Только я никак не пойму, отчего ты так переживаешь. Когда прибудет карета, ты можешь отослать ее обратно.

– Что ты! Это опасно! – воскликнула Леони. – Моя бабушка, очень влиятельная особа. Карета прибудет завтра. Если она каким-то образом узнает, что я убежала с Патриком, то может перехватить нас и помешать уехать в Ирландию.

– Но ведь ей ничего не будет известно три или четыре дня, – запротестовала Клеона.

– А если корабль задержится в порту из-за шторма? – возразила Леони. – Патрик говорит, что такое часто случается. В это время года море нередко штормит. Он рассказывал, что однажды просидел в Холихеде целую неделю, ожидая отплытия корабля. Клеона, что мне делать?

– По-моему, ты напрасно беспокоишься, – отозвалась Клеона. – Разве твоя горничная не может сказать, что ты заболела и лежишь в постели, как бедная мисс Бантинг? Это позволит тебе выиграть время.